Николя заметил, что его шеф принялся передвигать с места на место вещи на своем столе, как будто играл в шахматы, и в ожидании атаки готовился провести рокировку. Это несомненно означало нарастающее раздражение.
— А что, собственно, я могу сделать для Вашего Превосходительства?
Посол, от которого не укрылось состояние месье де Сартина, произнес, понизив голос:
— Вам это дело может показаться досадной безделицей. Однако мне оно доставляет массу неудобств. Я должен был избежать этих неприятностей, ведь сотню раз я приказывал своим людям не подавать мою карету без проверки. Я настаиваю, месье, чтобы вы разыскали и арестовали моего кучера. По вине этого канальи я оказался в такой компрометирующей меня ситуации. Умоляю вас, месье, расследовать это дело не откладывая. Если месье де Шуазель думает, что я вправе требовать сатисфакции, я льщу себя надеждой ее принять.
— Господин посол, я могу только попросить у Вашего Превосходительства облегчить доступ к вашим людям присутствующему здесь господину Ле Флошу. Он будет действовать от моего имени и мне одному представит полный отчет. Я понимаю ваше волнение и то, что вы не можете приступить к своим обязанностям до выяснения всех обстоятельств этого дела, но могу вас заверить, что мы далеки от мысли подозревать хотя бы отчасти иностранного министра в подобном мошенничестве. Мы примем все меры, чтобы найти вашего кучера и выяснить, кто же истинный виновник этого достойного осуждения предприятия.
Далее последовал обычный придворный балет — шаги вперед и назад, полуреверансы и шелест галантных слов. Месье де Сартин проводил своего гостя до лестницы и вернулся с лицом, красным от негодования.
— Черт бы побрал этого зануду! Неприятности с самого утра. Сперва меня порезал брадобрей, затем я обжегся шоколадом, ну а потом меня замучил своими делами барон Ван Эйк.
Сартин закрутил локоны одного из своих каштановых париков.
— И в довершение всего повысилась влажность, и мои парики развились!
Послышался стук в дверь.
— Кто там еще?
Вошел лакей и вручил генерал-лейтенанту конверт. Тот взглянул на него, сломал печать, прочел письмо сначала про себя, а затем вслух для Николя:
— Ну, что я вам говорил? Слушайте: «Версаль, 24 октября 1761 года. Скоро вы узнаете, сударь, о происшествии, случившемся вчера с графом Ван Эйком по возвращении в Версаль. Король желает, чтобы вы расследовали это дело со всей возможной скоростью, и обнаружили виновных. Сообщайте мне напрямую о ходе расследования».Подписано: «Шуазель».Как будто от этого мелкого происшествия зависит жизнь короля!
Николя уже знал, что последует далее. Он приготовился держать удар.
— Месье де Ноблекур, который хорошо знает двор, сказал мне сегодня утром…
Но Сартин не слушал. Он лихорадочно перелистывал огромный том в сафьяновом переплете, украшенный своим гербом, теми самыми «сардинами», свидетельствующими о его происхождении и о презрении к парижским насмешникам. Он нашел то, что искал.
— Он не граф — Шуазель польстил ему, готов биться об заклад. «Господин барон Ван Эйк, полномочный посол курфюрста Баварского и кардинала Баварского, епископа, принца Льежского», гм… он живет в особняке Бове, на улице Сен-Антуан. «Королевский альманах» незаменим! Николя, вы должны немедленно заняться этим делом, чтобы успокоить господина де Шуазеля, удовлетворить барона и утихомирить весь этот шум из-за нескольких пакетов скверного табаку. Черт возьми, излишнее усердие иногда мешает жить!
— Позвольте заметить, месье, что еще одно дело ждет срочного расследования и…
— Я уже сказал, месье. Отправляйтесь на улицу Сен-Антуан, другое дело подождет.
Сартин уткнулся носом в каштановый парик, горестно разглядывая развившиеся букли. Николя ничего не оставалось делать, как попрощаться и уйти.
Он добрался до конюшни, чтобы выбрать себе лошадь. Еще недавно по распоряжению шефа он должен был довольствоваться мулом или ослом. Но теперь в его распоряжении были лучшие лошади — это одна из тех вещей, по которым оценивается пройденный путь.
Его встретило бодрое ржание. Высокая рыжая кобыла била копытом о землю и переступала с ноги на ногу в своем стойле, повернув к Николя свою длинную голову. Он подошел и погладил мягкую и теплую у ноздрей лошадиную морду и тут же почувствовал, как она дрожит от нетерпения поскорее встряхнуться. По ее телу пробежала волна, точно круги по воде. Конюх оседлал ее, и, погарцевав немного по двору, она успокоилась, но навостренные уши выдавали ее строптивый нрав. Николя хотелось бы пуститься в галоп, так, чтоб дыхание захватывало, но теснота города не позволяла об этом даже мечтать.
Оказавшись в седле, Николя залюбовался золотистым светом осеннего утра. Город подернулся легкой дымкой; над блестящими крышами клубились миллиарды частичек пыли; треугольная тень падала на фасады стоящих напротив домов. С земли поднимались клубы угольной пыли и растворялись в воздухе. Николя доехал до берега Сены. Русло реки скрылось под густым туманом, в местах, где он разрывался, можно было увидеть проходящие мимо корабли и паромы. У мостов туман останавливался на пути и собирался под сырыми сводами. Дома на Понт-о-Шанж как будто зависли в воздухе. Женщина, которая вешала белье у окна, вдруг исчезла за облаком, выросшим прямо перед ней и по форме напоминающим дерево. Николя свернул в сторону крепости Шатле и, передав лошадь заботам мальчишки, ожидавшего во дворе, направился в комнату инспекторов.
Бурдо ждал его, раскуривая трубку. Николя быстро пробежал глазами журнал происшествий. Он отметил среди прочих рутинных случаев упоминание о задержании у ворот Королевского совета кареты баварского посла. Также в журнале фигурировал обычный отчет об утопленниках, выловленных у плотины Сен-Клу, о неопознанных членах тел и зародышах, которые несомненно скоро должны были попасть на каменные холодные столы Басс-Жеоль. Все это не тронуло Николя; это была каждодневная парижская жизнь и смерть.
Разговор с Бурдо был очень кратким: Николя рассказал ему о встрече с Сартином и полученных новых заданиях. Инспектор не верил в то, что его шефа больше не интересует дело, которое их занимало: притворное равнодушие не могло его обмануть.
Они расставили приоритеты. Бурдо возвращался в Гренель, чтобы выяснить, нет ли у кого дубликата ключа от комнаты виконта. Он рассказал Николя, что сегодня вечером Сансон приступит к вскрытию тела виконта де Рюиссека. В течение всего дня он будет занят делом контрабандистов.
Что до встречи в кармелитской церкви, Николя решил отправить туда Рабуина. Один из самых лучших его шпионов недавно показал все свое умение и ловкость в прошлом деле. Он будет наблюдать за входом в монастырь, чтобы предупредить любую неожиданность. Так Николя мог располагать помощником, готовым прийти на помощь или стать гонцом в случае необходимости.
Николя предложил Бурдо встретиться за обедом в половине первого в мясной лавке Сен-Жермен. Место было выбрано правильно, оно находилось ровно посередине между кварталом Сен-Поль и Гренелем. Кроме того, оно было рядом с кармелитской церковью, где его должен был ожидать таинственный автор записки. Они часто захаживали в этот кабачок, где их всегда ожидало доброе вино и вкусная еда. Матушка Морель, хозяйка этого заведения, каждый раз с радостью их угощала. Тот, кто приедет первым, дождется другого. Через два часа каждый вернется к своим дальнейшим делам. Такой план казался наиболее разумным, ибо ни один из них не знал, сколько времени займут у них утренние расследования.
На том и порешив, Николя попрощался с отцом Мари, старым привратником, с которым его связывала крепкая дружба. Выйдя во двор, Николя увидел мальчишку, который, держа в руке поводья и покраснев от усилий, обтирал лошадь соломой. Ей, похоже, это нравилось, и она уткнулась мордой в шею мальчика. Он получил за свою работу пригоршню су, и его лицо осветилось беззубой улыбкой.
Николя вернулся к берегу Сены, пересек Гревскую площадь и доехал до гавани Сен-Поль. Как всегда по утрам, там было шумно, люди толкались и теснили друг друга, пытаясь взобраться на корабль. Большие закрытые суда, с помощью лошадей подтягиваемые к берегу, отчаливали ежедневно и славились удобством для путешественников и торговцев. Николя однажды посчастливилось побывать на борту королевского судна, которое ежедневно направлялось вверх по течению в сторону Фонтенбло. Николя остановил лошадь, приподнялся в стременах и залюбовался строем кораблей, расположившихся по всей длине берега реки. Через несколько мгновений он уже был перед особняком Бове, резиденцией баварского посла, недалеко от церкви Святого Павла. Николя вспомнил, что пленников, умерших в Бастилии, хоронили на кладбище этого храма. Гроб несли слуги из крепости, и на службе и погребении присутствовали лишь несколько полицейских чиновников.