Привычно сделав глубокий вдох и выдох, он изгнал из себя ночные страхи и приготовился к очередным свершениям.
Но чтобы окончательно взбодриться, ему совершенно необходимо принять ванну, иначе он весь день будет чувствовать себя грязным и разбитым. Поразмыслив, как бы ему осуществить это желание, он принял решение воспользоваться подручными средствами. У Катрины где-то стояла большая деревянная лохань, где она замачивала белье. Он вполне может взять ее. А развести огонь в плите и нагреть воды труда не составит. Радуясь найденному решению, он встал и подошел к окну. На улице занимался сухой морозный день. По белоснежному покрывалу, укутавшему сад, в разные стороны тянулись цепочки птичьих и кошачьих следов. На крышах соседних домов голубыми искрами сверкал снег.
Стараясь ничего не забыть, он разложил на кровати свои скромные пожитки: крошечную гравюру с изображением святой Анны; книги по юриспруденции, включая четыре тома «Большого полицейского словаря» Деламара; изданный в 1716 году экземпляр «Парижских достопримечательностей» Согрена-старшего; свод «Парижского обычного права»; старый часослов, принадлежавший некогда канонику Лe Флошу; «Королевский альманах» за 1760 год, два тома мыслей о религии и морали, написанных отцом Бурдалу из Общества Иисуса, а также роман «Хромой бес» своего земляка Лесажа, уроженца Сарзо. Эту книгу, как и «Дон Кихот» Сервантеса, он читал и перечитывал на протяжении всего детства. Сломанный веер, подаренный ему Изабеллой, и охотничья дага, врученная его крестным, маркизом, в тот день, когда он впервые прикончил вепря, вновь пробудили у него горестные воспоминания. Он до сих пор ощущал на себе недружелюбные взгляды охотников, возмущенных тем, что честь перерезать горло кабану предоставили найденышу, мальчишке без роду и племени. Все его вещи уместились в кожаном чемодане с медными гвоздиками, приобретенном по случаю у перекупщика. Одежду он еще вчера убрал в специальный чехол.
Куда направиться? Где можно найти приличное, но не слишком дорогое жилье? Можно, конечно, попросить временного пристанища у Бурдо, но, зная, что инспектор с женой и тремя детьми ютился в крохотной квартирке, Николя посчитал недостойным прибегнуть к помощи своего заместителя. Дабы не попасть в ложное положение и не омрачить установившиеся между ними дружеские отношения, которые он ценил очень высоко, он отверг этот вариант. Отец Грегуар с радостью оказал бы ему гостеприимство, но настоятель вполне может ему отказать, тем более что образ жизни Николя, диктуемый характером его работы, вряд ли совместим с четким распорядком дня, принятым в монастыре. Можно, конечно, рассказать о своей беде Сартину, но, зная, как начальник не любит заниматься подобного рода проблемами, Николя не хотел лишний раз увидеть на его лице столь хорошо знакомую ему усмешку. Он должен сам найти выход.
Неожиданно он вспомнил о давнем предложении своего учителя, господина де Ноблекура. Бывший прокурор парламента, вдовец без детей, сразу догадался, с каким холодным равнодушием Ларден относился к Николя, и не раз предлагал молодому человеку перебраться к нему и разделить с ним его эпикурейское одиночество. Ноблекур прельщал его «очаровательной комнаткой», где «все равно никто не живет». Тогда Николя отклонил его предложение, ибо свое пребывание в доме на улице Блан-Манто рассматривал как служебное задание, хотя начальник полиции никогда не говорил ему об этом прямо. Регулярные вопросы Сартина о разных мелочах домашней жизни Лардена подтверждали правильность его выводов. Сейчас же, когда он вспомнил о комнатке Ноблекура, она показалась ему ниспосланной самим Провидением. Он успел искренне привязаться к почтенному магистрату, всегда доброжелательному и остроумному. Приняв решение, Николя отправился заниматься своим туалетом.
В доме не слышалось ни шороха. Скорее всего, Луиза Ларден еще не вернулась. Не рискуя спускаться по темной лестнице, Николя зажег свечу. Сыщицкое чутье, успевшее стать его второй натурой, заставило его внимательно осмотреть ступени лестницы и пол в коридоре. Но ни следов грязи, ни снега он не заметил. Очевидно, со вчерашнего вечера в дом никто не заходил.
Прежде чем приступить к купанию, он зашел в кухню разжечь плиту. Он знал, где у Катрины лежали необходимые для этого веточки и угольки. Но едва он вошел в кухню, как в нос ему ударил сладковатый тошнотворный запах. Наверное, крыса сожрала отравленную приманку, которую кухарка регулярно раскладывала по углам, и подохла где-нибудь под столом или за шкафом. Заглянув во все щели, но так и не найдя источника запаха, он решил не обращать на него внимания. Довольно быстро он развел огонь, а когда пламя разгорелось, взял котел, наполнил его водой, поставил на плиту и стал ждать, пока вода закипит.
Лохань, как и прежде, хранилась в погребе, рядом с бочонками с вином, горшочками с жиром и запасами сала и окороков. И сало, и окорока Катрина держала в холщовых мешках, и всегда ревниво следила, чтобы никто не покушался на них без ее ведома. Ход в погреб был оформлен в виде стрельчатой арки; Николя открыл дверь и увидел ведущую вниз каменную лестницу. Дом Лардена возводили на старом фундаменте. Когда на месте прежней постройки вырос новый дом, в фундаменте вырыли подвал. И снова от едкого запаха у Николя перехватило дыхание. Держа свечу высоко над головой, он спустился вниз. На одном из крюков, предназначенных для мясных туш, висела бесформенная масса, завернутая в темную джутовую ткань. Под ней растеклась лужа; кровь уже успела свернуться.
Стараясь не вдыхать гнилостные испарения, исходившие из лужи, Николя с бьющимся сердцем подтянул к себе мешок. Он был почти уверен в результатах своего открытия. Мешок упал на пол, и из него вывалилась половина кабаньей туши. Интересно, зверя подвесили здесь после того, как Катрина покинула дом или еще раньше? Он знал, что дичь надо выдержать, и помнил, как в раннем детстве натыкался на кишевшие червями птичьи головы, отрезанные от водоплавающей дичи, которую маркиз в изобилии присылал канонику, большому охотнику до ее терпкого мяса. Подождав, когда клюв начнет легко отделяться от головы, Жозефина приступала к приготовлению птицы. Но он никогда не видел, чтобы дичь выдерживали так долго, что она начинала гнить. На полу виднелось множество следов. Внимание Николя привлекли следы, ведущие к деревянной стойке с бутылками; их он рассмотрел особенно внимательно. Взяв лохань, он выбрался из зловонного подвала и направился в кухню, где уже закипала вода.
Раздевшись, он краем глаза взглянул в сверкающий бок медной кастрюли, часто служившей ему зеркалом, и передернулся. Смотреть на себя было страшно: давно не бритая щетина, тело в синяках и ссадинах. Однако, сняв повязки, он увидел, что раны на голове и на боку затянулись: аптекарь в самом деле сотворил чудо. Вылив в чан кипяток, он обнаружил, что холодной воды больше нет. Дрожа от холода, он выскочил во двор, наполнил котелок чистым снегом и с его помощью остудил воду, добавив в нее заодно немного поташа [37], который Катрина использовала для стирки. Затем он залез в лохань и принялся поливать себя ковшиком. От горячей воды он расслабился, его охватила блаженная истома, и он с наслаждением подставлял тело под обжигающие струи.
Опекун-каноник не раз упрекал его за пристрастие к горячим ваннам, которые он именовал вредными новомодными штучками. Он язвительно замечал, что поддерживать в чистоте надо прежде всего душу, а нечистоту тела Господь простит. Гигиена вкупе с философами и Энциклопедией [38]выступали предметами вечных споров между опекуном и крестным отцом. Каноник твердил, что во имя требований благопристойности человеку должно прятать свое тело от самого себя. Лучше лишний раз не касаться собственного тела, достаточно мыть лицо и руки, единственные его части, постоянно выставленные на всеобщее обозрение. А Господь и без того увидит все, что ему надо. Для поддержания же себя в чистоте следует часто менять белье. Эти дружеские перепалки чрезвычайно забавляли маркиза. Как подобает истинному «вольтерьянцу», он со смехом напоминал канонику об ароматах, исходящих от немытых и заросших волосами монахов. По мысли маркиза, служителей Господа следовало бы вместо чистилища помещать в ванны с мылом. Находясь в армии, маркиз в полной мере оценил пользу процедур, вкупе именуемых новым словом «гигиена». Он утверждал, что только благодаря привычке к мытью ему удалось избежать заражения во время эпидемии. Поэтому он привил Николя свою систему гигиены. В коллеже иезуитов в Ванне молодой человек страдал от невозможности каждый день совершать водные процедуры, ибо они стали для него почти такой же насущной потребностью, как еда и сон.