Правда резала не хуже бритвы. Я была Ходящей-сквозь-миры, Проводником. Я должна была стать Хранителем тех, кто был рядом. Должна была контролировать ситуацию. Моих, даже минимальных, знаний на это хватило бы. Но я предпочла ничего не видеть и не слышать. Просто жила. Забыв об ответственности. Я от природы наделена сверхъестественными способностями, а это имеет цену. Перед совестью. Я вряд ли переубедила бы Джека. Но вот многих из его группы смогла бы. Особенно это касается девушек.

Селия. Я судорожно вздохнула и, закрыв лицо руками, зарыдала.

— Я вижу, до тебя дошли мои слова. И это хорошо, — он немного помолчал. — Я подожду, пока ты успокоишься. А потом сделаю тебе последний укол.

Мне так хотелось, чтобы он меня обнял, успокоил. Погладил по голове и вообще дал понять, что теперь все будет хорошо. Но он не станет. Да и я не буду унижаться. Он пощадил меня в память того, чем мы когда-то были друг для друга. В память моей любви к нему. Второго раза не будет. Я это знала совершенно точно.

Я вытерла ладонью слезы и улеглась на кровать.

— Тащи свой шприц, и покончим с этим, — с этими словами я уткнулась лицом в подушку.

Ночью мне снилась Селия. Я подскочила с криком. Селия. Груз на моей совести. Как и Гвендолин.

Я забралась на широкий подоконник. Согнула колени и обхватила их руками. Окна выходили в давешний садик. Ночную тьму разрезали прожекторы, установленные где-то на крыше Хранилища Арки. Зеленый и красный. Они чертили в небе линии, которые сливались перед моими глазами, напоминая красно-зеленую ленту в густых волосах моей гувернантки.

Мне было уже десять лет. Князь подумывал о том, что меня стоит отправить в пансион для окончания образования. Я не хотела. Пансион — это значит режим, школьный устав и конец шалостям. И расставание с моим загадочным другом, которого я всегда про себя называла Принцем…

Вечером я прибежала к Люциану, как обычно поделиться своими бедами. Я бесилась от одной лишь мысли, что в течение нескольких ужасно долгих лет я буду лишена таких вот вечерних посиделок. Люциан развалился на шкурах у камина и с улыбкой наблюдал, как я воинственно размахиваю куском вишневого пирога и жалуюсь на свою жуткую участь.

Время с Люцианом всегда текло незаметно. Мы могли так болтать ночи напролет. Точнее, болтала я, а мой Принц слушал, не перебивая.

И надо ж было такому случиться, что Князю приспичило именно этой ночью вызвать меня к себе, дабы сообщить свою волю. Искать меня он послал пару нянек и Гвендолин. Никто в замке понятия не имел, с кем я водила дружбу и где частенько засыпала, устав от разговоров. Люциан переносил меня в свою кровать, раздевал, укутывал одеялом и уходил по делам. Просыпалась я уже утром и, подхватив платье, потихонечку уходила к себе.

Мой Принц стал для меня настоящей семьей. Конечно, Князь уделял мне изрядную долю своего внимания. Наставники и Гвендолин обучали меня наукам и этикету, но своими мыслями я делилась только с Люцианом. И он был единственным, чье мнение я воспринимала со всей серьезностью. Пару раз он даже меня наказывал за совсем уж нехорошее баловство. Просто задирал юбки и, как следует, шлепал. На него я не обижалась, признавая свою неправоту. Но стоило кому-то другому хотя бы пригрозить мне наказанием, как в меня вселялся бес. Пару раз няньки и служанки грозились отдать меня какому-то Палачу, если я буду так себя вести: не слушаться и особенно сбегать днем из замка в окрестную деревеньку играть с мальчишками — а это мне запрещалось строго-настрого. Я понятия не имела, кто такой этот Палач. Но как-то подобную угрозу услышал Князь и приказал молодой служанке, которая мне угрожала, явиться к этому самому Палачу. Девица упала в обморок, и Князю пришлось звать двух стражников, чтобы те привели девушку в чувство и проводили ее с соответствующими инструкциями для принятия наказания. Больше я ту служанку не видела.

Позже я не раз слышала шепоток, что Палач наказал такого-то или такую-то, разумеется, по приказу Князя. Все хватались за сердце, озирались по сторонам — не услышал ли кто их разговоры, и жались по стенкам. Все это меня изрядно интриговало. Мне было жутко интересно узнать, кто такой этот ужасный Палач. Мое детское воображение рисовало этакого голого по пояс громилу с лоснящейся коричневой кожей, обязательно лысого, с красным капюшоном на голове и огромным топором в грубых ручищах. Зрелище было жуткое и завораживающее одновременно. Я рыскала по замковым подземельям, надеясь найти пыточную и ее хозяина, но натыкалась лишь на погреба с вином и хозяйственными запасами…

Наверное, Гвен долго искала меня в замке, пока кто-то не сказал ей, что видел, как княжеская воспитанница поднималась по лестнице на третий этаж. Гувернантка знала, что на третьем этаже жил только один человек. Но она честно обошла все закутки и альковы, прежде чем собралась с духом и постучала в тяжелую кованую дверь.

Я только расправилась с пирогом и запила его ягодной наливкой, как Люциан поднялся с мехов и пошел к двери.

И без того бледная гувернантка выглядела землисто-серой. Она дрожала. Люциан галантно пригласил ее войти. К тому времени я спряталась в огромном кресле, и меня не было видно.

— Милорд… — я не узнавала обычно громкого и строгого голоса своей гувернантки. — Покорнейше прошу меня простить. Но… но пропала воспитанница Князя. Слуги видели, как она поднималась на ваш этаж. Может быть… — девушка сильно заикалась… — Может быть, ваша светлость видели ее? Вы же знаете, что происходит в замке.

— А зачем вам, красавица, в такой час понадобилась девочка?

— Князь желает ее видеть.

— Ах, Князь… Мири?

Я сползла с кресла и предстала перед гувернанткой: растрепанная, перемазанная начинкой пирога, но очень довольная.

Гвендолин при виде меня покрылась пятнами от ярости.

— Мерзкая девчонка! — прошипела она и крепко схватила меня за запястье. — Что ты здесь делаешь, паршивка?!

Я поморщилась. Схватила она меня пребольно.

— Да ничего такого, мисс Гвендолин. Мы ели пирог. Вот… я сейчас умоюсь, правда!

— Ты сейчас же пойдешь к Князю и расскажешь о своем поведении.

Она потащила меня к двери. Я оглянулась на Люциана. Тот мне подмигнул, и я счастливо заулыбалась. Я же ничего такого не делала. Подумаешь, сидела с Люцианом. Так я же была не одна, если их всех так волновало мое поведение. Под присмотром. Мне было весело, да и сам Люциан не скучал, и я ему не мешала. Иначе он бы давно отправил меня к себе.

Гвендолин продолжала тащить меня по коридору, не отпуская руки. Наверняка останутся синяки.

— Да как ты могла? Идиотка! Ты соображаешь, что делаешь? — твердила она всю дорогу.

— Да о чем вы, мисс Гвен? — я ничего не понимала и все еще продолжала улыбаться.

У самой лестницы гувернантка остановилась, развернулась ко мне, схватила за плечи и начала трясти. Голова моя болталась из стороны в сторону, но я все еще улыбалась

— Ах, тебе смешно! Смешно! — у девушки началась истерика.

Я ничегошеньки не понимала. Вины своей не видела ни в чем. Но вдруг мне стало обидно. За что меня ругать, трясти и делать больно? Я же ничего такого не сделала!

Мы стояли у самой верхней ступеньки. Гвен держала меня за плечи. Глаза ее вдруг сделались огненными, глубокими. Что-то такое в ней поднялось, отчего я отпрянула. Снизу раздался окрик Князя.

— Гвендолин! Нет!

Но гувернантка вдруг зашипела, как-то странно оскалилась. Показались длинные зубы. Она сделала бросок. Но тут я не удержалась и кубарем полетела вниз по ступенькам. Что-то темное метнулось снизу и подхватило меня, смягчая падение. Князь меня поймал и крепко прижимал к себе. Я рыдала в голос.

— Мой Мастер! Молю! — сквозь слезы я увидела, как Гвендолин упала на колени и простерла руки к Князю.

За ней стоял Люциан. Его хрустальные глаза сияли жемчужным светом и от него самого исходили волны ледяной силы.

— Ты. Была. Обязана. Сдержаться, — голос Князя был страшен.