– Большего и желать нельзя. Твой отец умный человек.

– Умнейший.

– Согласен!

– Присутствующие исключаются, – засмеялась она.

– Хочешь выйти и посмотреть на озеро с высоты нескольких сотен футов?

– Конечно, но сперва я хочу открыть подарок. – Она аккуратно развязала ленту, развернула бумагу, отдала ему снятую обертку и открыла крышку. У нее перехватило дыхание, когда она заглянула в коробочку. – О Боу…

– Мой студенческий значок, – пояснил он, хотя в этом не было необходимости. – Я не мог решить, что подойдет тебе. Потом подумал, что осенью ты уедешь в Гарвард, и вспомнил об одном подарке, который будет отгонять хищников и напоминать обо мне. Ты будешь носить его, Блю? Будешь постоянно со мной? Я знаю, что прошу слишком многого, потому что у нас не было возможности часто встречаться, но я беспокоюсь о тебе… очень.

Она внимательно рассматривала его лицо, а в горле у нее стоял комок. Боу так красив, еще красивее, чем два года назад, когда она вновь увидела его после возвращения в Сент-Джоун. Он был самым красивым из всех, кого она когда-либо видела. Она использовала любую возможность, чтобы посмотреть на него, и часто подкрадывалась к богатому отелю с тайной надеждой мельком увидеть его на теннисном корте или в тот момент, когда он выполнял поручения отца. Теперь он стал взрослым, его стройное тело возмужало, мускулы вздулись там, где их раньше не было; лицо, прежде более мягкое и округлое, вытянулось, скулы заострились, линия рта стала более твердой и резко очерченной, орлиный нос, который раньше казался слишком длинным для его лица, теперь удивительно гармонировал с полными губами. Только его черные как смоль волосы и глубоко посаженные глаза с длинными ресницами были не подвластны зрелости и времени. И он просил быть с ним, просил обещать не смотреть ни на кого другого и носить его значок. Она едва сдерживалась, чтобы не вскочить на ноги и не завизжать от восторга. Все эти годы она хранила свою сокровенную тайну, ничего не рассказывая даже родителями и Кэрри. Сейчас ей хотелось выскочить из автомобиля и закричать об этом так, чтобы было слышно на все озеро.

Не получив ответа, Боу вздохнул, открыл дверцу автомобиля и вышел, не давая ей возможности произнести то, что разрушило бы надежды, которые он лелеял последние шесть недель. Эрика тоже быстро выбралась из машины. Он стоял у крыла автомобиля и обернулся на звук открывшейся дверцы, готовясь выслушать ее объяснение, но она направилась не к нему, а к обрыву.

– Блю, все о'кей, у тебя нет…

– Эй, слушайте все! – прокричала она, сложив руки рупором. – Слушай, Сент-Джоун! Я дружу с самым замечательным парнем во всех Соединенных Штатах!

Боу обнял ее сзади, поднял на руки и понес прочь от обрыва к большому старому дубу. Прижав ее плечи к стволу дерева, он поцеловал ее долгим страстным поцелуем.

– Ты сумасшедшая, – произнес он хриплым шепотом несколько секунд спустя, – и ты моя.

– Приколи мне его, – попросила Эрика прерывающимся голосом, протягивая ему студенческий значок, – а потом поцелуй меня так же еще раз.

На этот раз он обнял ее и прижался к ней всем телом. Несколько томительных секунд он водил языком по кончикам ее зубов, а потом нашел ее язык. На Эрике была свободная блуза типа мужской рубашки. Девушка обняла юношу за шею, а его руки коснулись талии, и спустя несколько минут его пальцы начали знакомство с нею – двинулись вверх по спине, затем скользнули к животу и, наконец, коснулись груди.

– Можно здесь потрогать? – простонал он, и в ответ она только крепче обняла его шею. И тогда его пальцы проложили путь под эластичную ткань, добравшись до ее полной груди.

– О, Блю, какая ты мягкая, – выдохнул он, не отрываясь от нее.

Потом он стянул вниз ее лифчик и полностью обхватил грудь раскрытыми ладонями. Он ласкал набухшие соски и в это время играл ее языком и покусывал губы. Потом он сжал ей сосок большим и указательным пальцами, и Эрика почувствовала, как будто ее боднул бык, и застонала. Только эта боль, несомненно, была восхитительна. Через несколько секунд она ощутила, как его рука пробирается к застежке джинсов, и тотчас замерла.

– О, не останавливайся сейчас, Блю. Тебе ведь приятно, продолжай двигаться, двигайся, как двигалась раньше, не обращай внимания на мою руку. О Боже Блю, не останавливайся!

Но она остановилась и оттолкнула его.

– Я не могу, – прошептала она и выскользнула из его объятий.

Добежав до автомобиля, она прислонилась к крылу надеясь, что он или останется у дерева, пока к ней вернется самообладание, или пойдет за ней, обнимет ее и скажет, что все было правильно, что он понимает ее.

Но Боу не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он подошел к горному карнизу, откуда унес ее десять минут назад. Тяжело дыша и не в состоянии говорить, он положил руки на бедра, согнулся и втягивал огромными глотками успокаивающий его воздух. Придя в себя, он выпрямился и приложил одну руку ко рту.

– Эй, Сент-Джоун! Блю Кэссиди моя девушка! Завидуйте все!

Глава 3

После прогулки Боу привез ее домой, и сейчас Эрика стояла прислонившись к двери и прислушивалась к шуму его автомобиля, исчезавшему в ночи в направлении фешенебельного отеля, в котором он жил с родителями. Она дотронулась до небольшого значка на блузке, и на ее лице появилась широкая улыбка. У нее есть друг, и этот друг – Кин Боухэнон, самый красивый парень на свете!

Поднимаясь к себе в комнату, она взглянула на третий этаж. Там, в мансарде, родители устроили себе уютную спальню, и сейчас оттуда на лестницу падал свет.

– Я пришла! – сообщила она вместо приветствия.

– Поднимайся сюда, дорогая, – пригласила ее мать.

Эрика вздохнула. Она любила родителей… безмерно, осуждая, кстати, большинство друзей, жаловавшихся на своих родителей. У нее не было никаких жалоб, не было даже повода ворчать на их запреты или наказания. Трио из отца, матери и дочери сохраняло удивительное спокойствие в спорах, которые бывали крайне редко. У них не принято было повышать голос, и все платили друг другу откровенностью. Но именно сейчас ей хотелось удержать в себе воспоминания о ее собственной ночи, удержать только для себя, совсем ненадолго.

Она послушно поднялась наверх и, опершись о дверной косяк, поздоровалась с родителями. Они лежали в постели, оба читали, и оба пристально посмотрели на нее поверх очков.

– Мне кажется, прогулка удалась, – сказал Лоуренс жене. Он знал, что дочери этого так хотелось.

– Очень удалась, – улыбнулась Эрика.

– Значит, молодой человек не просто еще одно симпатичное лицо? – спросила Линда.

– Нет, – призналась Эрика.

– Но пока что тебе не хочется говорить об этом – подсказала мать.

Эрика снова вздохнула. Меньше всего ей хотелось обижать родителей.

– Просто для меня это так ново, так необычно. Я полна желания наслаждаться этим ощущением.

Линда и Лоуренс обменялись улыбками.

– Мы знаем, как это бывает, да, дорогая? – обратился Лоуренс к жене. – У нас еще и сейчас, после двадцати лет, бывают моменты, которые мы с наслаждением смакуем.

Эрика улыбнулась и подошла сперва к левой стороне кровати, чтобы обнять отца, а потом к другой – заключить в объятия мать.

– Вы оба такие замечательные! Держу пари, все другие родители в мире непременно захотели бы сразу же услышать все подробности.

Лоуренс преувеличенно серьезно нахмурился:

– Ах, ну, если бы даже все другие родители в мире настаивали, мы бы не стали осуществлять это родительское право. Что ты думаешь, Линда?

– Думаю, пора сменить тему, – ответила жена, погладив под одеялом бедро мужа и снова обращаясь к Эрике: – Ты видела еще кого-нибудь из своих друзей?

Эрика с облегчением шлепнулась на пол возле родительской кровати королевских размеров и вытянула под нее свою длинную ногу.

– Всех. Они приехали домой из своих школ кто вчера, кто сегодня. Далее Брет Пирсон, хотя никто не ожидал, что он приедет раньше, чем завтра.