Когда один из официантов начал разливать шампанское, Брет накрыл свой бокал рукой, тогда Рикки жестом попросила другого официанта подать бутылку газированного виноградного сока, который она заказала из уважения к непьющему священнику.

– Для тебя, Брет,… и, конечно, для Кэрри.

– Спасибо, – скупо поблагодарил он, убирая руку с бокала и позволяя налить себе виноградный сок.

Рикки удивленно подняла бровь, когда Кэрри отказалась от безалкогольного напитка и попросила «настоящего зелья». При этом от нее не ускользнул грозный взгляд Брета, брошенный в сторону жены.

Не обращая на него внимания, Кэрри подняла бокал:

– Я хочу предложить тост.

Все тревожно переглянулись, но послушно подняли высокие бокалы и ждали.

– За нас и за наши воспоминания, за друзей детства.

Вскоре Кэрри удивила всех, снова подняв свой бокал.

– Мне хотелось бы произнести еще один тост. – Она взглянула на подругу детства и улыбнулась. – Желаю тебе обрести спокойствие, Рикки, ты его заслужила.

Слезы, которых она не ожидала и которые были совсем ни к месту, наполнили глаза Рикки. Ей не хватало ее лучшей подруги, хотя до этого момента она не понимала, насколько сильно. Возможно, она не права, мелькнула у нее мысль, возможно, она ищет не в том направлении.

– Спасибо тебе, – тихо сказала Рикки.

– Ей не будет покоя, пока она не откажется от этой нелепой охоты на ведьм, Кэрри Энн, – сказал Брет жене, а потом обратился к остальным гостям. – «Мне отмщение», – сказал Господь. Ты действуешь против Его слова, Рикки, и, значит, отвергаешь Его. Без Его помощи ты никогда не обретёшь счастья и умиротворения.

– Я знаю, что Священное Писание так же говорит: «Око за око», – ответила Рикки с откровенными нотами гнева в голосе.

– Тише, – произнес Боу, это было первое сказанное им слово с тех пор, как они уселись за стол.

В течение последующих минут вся компания помалкивала – никто, казалось, не знал, что можно сказать после таких слов. Рикки ела поданные блюда, пила вино и наблюдала за гостями.

Пэм и Эрон держались настороженно и во время еды поминутно переглядывались друг с другом.

Джуниор сохранял на лице воинственное выражение.

Салли Джейн расслабилась, но выглядела странно равнодушной и отрешенной.

Боу, как и Рикки, занимался наблюдениями, но ей показалось, что он смеется над ними и над ней тоже, и она рассердилась. Она вовсе не играет в игры.

Брет был холодным и враждебным. Рикки отметила, что его когда-то безупречную красоту портят фанатический блеск в глазах и печать угрюмости на полных губах.

Рикки не верилось, что Кэрри могла стать чьей-то любовницей, но это был факт. Только печаль, светившаяся в ее карих с золотистыми крапинками глазах, приглушала их сияние. Рикки почувствовала внезапное побуждение потянуться через стол, взять ее руку, сжать ее и убедить отбросить ханжество, так свойственное ей еще с юности. Она почувствовала, как знакомое ей с давних лет чувство к подруге зашевелилось у нее в груди. Но сегодня вечером это ни к чему, верно? Она устроила этот вечер не для того, чтобы оживить дружеские отношения, а для того, чтобы сделать первый шаг в разоблачении преступника. Быть может, это не удастся. Быть может, убийца, который, или которая, все эти годы избегал разоблачения, был слишком умен, чтобы плясать под ее дудку и тем самым выдать себя? Впервые за пять с лишним лет с тех пор, как ею овладела идея вернуться в Сент-Джоун и найти того, кто безжалостно и бессмысленно убил ее родителей, Рикки почувствовала, что теряет охоту действовать.

– Как твоя бабушка? – спросила Кэрри, отвлекая Рикки от грез.

– Она умерла.

– О, мне очень жаль.

Но Рикки не сожалела, что вспомнили о ее бабушке, это напомнило ей, как резко отличалась смерть Джулии Ганновер от смерти ее родителей, и она улыбнулась.

– Все нормально, Кэрри. Она была старой и уставшей и умерла во сне, она хотела так умереть.

– А как ты пришла к мысли купить радиостанцию здесь, в Сент-Джоуне? – резко спросил Джуниор Уитком. Он вытер рот салфеткой и добавил: – Я хочу сказать, что мы знаем, зачем ты здесь. Но почему ты не вернулась только для того, чтобы дать ход этой детективной истории, а потом удрать обратно на восток?

– Я люблю быть главной, а как владелец радиостанции я не должна ни перед кем отчитываться.

– Значит, теперь ты как сыр в масле катаешься, да?

– Да, я очень состоятельная, – откровенно призналась она. – Но ведь мы, конечно, все такие, верно? Скорее всего, именно поэтому мы стали друзьями, так? – Она помолчала, вглядываясь в каждого из своих гостей, быстро миновав Боу. – Знаете, за все годы моего отсутствия и во всех путешествиях, которые я проделала, я никогда не видела большего сепаратизма, чем здесь.

– Я возмущен этим, Рикки. Я пастор добрых богобоязненных людей из всех слоев общества, – сказал Брет.

– Но, дорогой, мы не все так чертовски добры и благочестивы, как ты, – заметила Салли Джейн.

Пэм хихикнула.

– Я этого не говорил, – возразил Брет, его лицо стало такого же красного цвета, как тафта на платье Пэм Грант. – Я просто хотел защититься от несправедливого обвинения.

– Н-да, – Джуниор откинулся на стуле так, что тот забалансировал на двух ножках. – Хотя мне это и во многом неприятно, но тут я вынужден согласиться с Рикки. Вероятно, я не так богат, как большинство из нас, но, с другой стороны, я не умер бы с голода, если бы завтра ушел из департамента шерифа. Мой дедушка оставил мне хорошенький трастовый капиталец, не говоря уже о земле, которая тоже досталась мне. Но на работе я каждый день вижу несправедливость. Даже с тобой, Рикки, обошлись лучше, чем со многими. Ты должна, признать это. Если бы Уэйлин принес чье-то платье все в крови, как было твое, этого человека поставили бы первым в списке подозреваемых.

Рикки едва подавила стон – прямо в лицо ей напомнили об этом унизительном случае, причинившем боль.

– О чем он говорит? – спросил Брет у жены.

– Ни о чем, – тихо ответила Кэрри и повторила громко, полная гнева: – Ни о чем, черт возьми! – Она послала Рикки взгляд, молящий о прощении, а затем свирепо глянула в сторону Джуниора.

Все остальные молчали, но Рикки почувствовала на себе взгляд Боу и впервые за все время пожалела, что вернулась в Сент-Джоун.

– Не возражаешь против наглого вопроса, Рикки? – отчеканил Джуниор.

Рикки одарила его улыбкой и ответила издевательским тоном:

– А разве ты умеешь спрашивать по-другому, Джуниор?

– Тебе родители оставили презренное богатство или ты сама сколотила состояние на этой фантастической работе в Бостоне?

– Это не просто наглость, Джуниор, – сказала Салли Джейн, – это настоящая невоспитанность.

– Я не имею ничего против, – сказала Рикки. – Я ведь следила за жизнью каждого из вас, так что, думаю, этот поворот – честная игра. – Потом она снова обратилась к Джуниору: – Мои родители оставили мне довольно много, но, кроме того, я еще получала хорошую зарплату, работая на радио в Бостоне, и я разумно вложила деньги.

– Как ты впервые попала на радио? – спросила Кэрри.

– Ах, это нелепая история.

– Но ты стала такой же большой знаменитостью, как Опра или Донахью, только, конечно, на радио, – сказала Салли Джейн.

Рикки чувствовала на себе взгляд Боу и старалась не смотреть в его сторону. Вопрос о ее неожиданном переходе на радио напомнил ей о Рипли Вэн Уэлдере, а тот всегда напоминал ей о Боу. Возможно, именно поэтому она позволила Рипу убедить себя уйти из газетной журналистики и перейти на радио. Рип был высоким и смуглым, красивым и обаятельным, как Боу. Он был ее первым, боссом и первым любовником. И хотя он не ошибся в ее врожденных способностях – они не подвели и принесли ей успех на радио, – он ошибся в ней как в любовнице и друге.

Как и Боу, Рип был рожден, как говорит поговорка, с серебряной ложкой во рту, но, в отличие от Боу, Рипу были присущи все негативные качества, которые приносит богатство. Он был высокомерным, самонадеянным и грубым.