Двигаться в таком положении оказалось очень удобно – свернуть в сторону не позволяла стена, которой касалось плечо. Какое именно плечо, Семен выяснять не стал, боясь вновь расхохотаться. Несколько раз он довольно сильно ударялся лбом об острые выступы, но чувствовал не боль, а удовлетворение от того, что находится на правильном пути: если бы камень не был твердым, он прошел бы сквозь него и наверняка заблудился бы в толще горных пород.

Он готов был так идти всю оставшуюся жизнь, но вдруг оказался в сложном положении: оба плеча касались стены. То, что двигаться нужно именно вперед, а не куда-то еще, сомнений не вызывало, но стены почему-то не пускали. Кроме того, стоять было неудобно, потому что приходилось опираться руками на какие-то белесые кривые палки. «А-а, – догадался путник, – костей зачем-то насыпали. Наверное, тут нужно боком». Цепляясь пальцами за камни, Семен поднялся и двинулся вперед, прислонившись животом и грудью к стене, чтобы не провалиться сквозь нее. Это, безусловно, оказалось верным решением, но почему-то вскоре спина и ягодицы тоже стали касаться камня. Он протискивался вперед, сколько мог, но в конце концов застрял и возмутился:

– Да вы что?! Совсем оборзели?!

Он оперся всеми частями тела и мощно напряг мышцы. Стены немного раздвинулись. «То-то же», – удовлетворенно подумал Семен и еще немного продвинулся вперед. Некоторое время он стоял, расплющенный корявыми стенами, и вдруг…

И вдруг ощутил бесконечный холод сжавших его камней. Понял, что он один в темной пустой пещере, что он застрял в какой-то трещине, да так, что не может даже вздохнуть, чтобы крикнуть. Он вообще не может дышать и сейчас умрет. Да, прямо сейчас, потому что удушье уже началось.

– НЕТ!!! – закричал он изо всех сил.

Только крика не было. А ответ был:

– ДА…

«Вот так, Сема, вот так… – уже спокойно думал некто, с интересом рассматривая окровавленного лохматого человека в рубахе из волчьей шкуры. – И как это тебя угораздило сюда забраться? Ничего, судороги сейчас кончатся, мышцы обмякнут, и тело сползет вниз. Будет лежать тут и разлагаться. Впрочем, это неинтересно: покойник, он и есть покойник – хоть в шкуре, хоть в смокинге. А вот тоннель…

Ширины он огромной, но видны почему-то и верх и низ. А какой длины? Тоже запредельной, и все же тоннель виден весь, до самого конца, откуда пробивается свет. Надо, конечно, туда – к этому свету. Ничего, что это далеко, он же рядом. Как хорошо… Белая, ослепительно белая яркость… Только она не ослепляет, просто нет подходящих слов, да и зачем они? Здесь и так есть все. Но эта белая полнота, она живая, осмысленная… Она пульсирует… Она хочет… Нет, не надо дальше, ведь там нет этого света! Нет… Но есть…

…от горизонта до горизонта. Ветер колышет траву – гоняет ее волнами. На море не похоже – это лучше. Широкие мелкие распадки – сухие русла ручьев. Впрочем, кое-где можно разглядеть змеистые полоски воды, и вокруг них трава не растет – тундра с кочками, способными выжать все силы из непривычного пешехода. Правда, таких болот очень мало – степь, степь… Бурые спины, тонкие белые крючочки бивней – мамонты пасутся… А вон как будто стайки мальков замерли на мелководье. Это, наверное, лошадиные табуны. Или сайгачьи… А это кто: словно горсть желудей на зеленовато-желтом бархате? А-а, носороги! Те самые – шерстистые. Можно почесать за ухом, щелкнуть по длинному стертому переднему рогу. Детеныш в траве валяется на спине, перекатывается с боку на бок, машет в воздухе ножками. У него пока только один рог, да и тот совсем крохотный. Ну-ка, ну-ка, а это кто? О-о, это же львы! Ну, прямо „В мире животных“ какое-то! Целое семейство разлеглось. Хотя у крупных кошачьих семейные группы, кажется, называются прайдами. Одни львицы… А мужики где? Друзья-кроманьонцы почему-то рисовали и ваяли исключительно львиц… А если поближе? Во-о-от оно что! Они и не львы вовсе – какие-то другие звери! Наверное, те самые загадочные тигрольвы, которые саблезубые. Вот этот – песочно-серый – совершенно точно взрослый самец, а гривы нет! Зато клыки-и… Ну, не такие уж и огромные – сантиметров пятнадцать – двадцать, не больше. Да и сам-то не бог весть какой амбал – мамонт такого одним бивнем! Ба-а, старые знакомые идут – олешки большерогие! А вожак-то, вожак! Эта конструкция у него на голове, наверное, метра четыре в размахе – куда ему столько?! Такими и драться-то неудобно, а уж таскать их… Но красиво… Есть в этом какая-то творческая безуминка Создателя! И опять мамонты – построились клином, как журавли, и куда-то бредут. А впереди – уж не Рыжий ли? Похож… Вот в Африке слоны поддерживают существование саванны – не дают ей ни зарасти лесом, ни превратиться в пустыню. Может, этот северный простор обязан своим существованием мамонтам? Если бы не они, то кусты и деревья, что жмутся сейчас по распадкам, превратили бы тундростепь в таежное редколесье?

Что там белеет вдали? Море, что ли? Не-ет, это ледник, точнее – приледниковая зона. Почему-то всем кажется, что должна быть ледяная стена, которая то наступает, то отступает при потеплениях. На самом деле это целая страна, в которой всегда весна. Или осень. Реки, речки, ручьи, озера и болота… Языки льда, обтаивающие по краям… Вдали их становится все больше, они сливаются друг с другом… А здесь широкие плоские галечные долины, валы камней. На свободных от льда водоразделах уже что-то растет – вездесущая ольха, наверное… Озера, озера… Почти все мелкие и прозрачные. Наверное, тут мерзлый грунт и вода остается на поверхности: кое-где ее больше, чем суши, – лишь перемычки между озерами. Господи, сколько же здесь птиц! Журавли, гуси, утки, бакланы, чайки какие-то… Прямо птичье царство! А дальше лед. Точнее, лед внизу, а сверху просто снег. Белый. Кое-где из него торчат бурые клыки скал – наверное, здесь еще не глубоко… Да, действительно, вдали скал уже нет. Только это все равно не похоже на купол – просто белая, сверкающая равнина… Здесь холодно, и нужно вернуться.

Нужно вернуться… Нужно КОМУ?

Это же смешно: как может вернуться тот, кого нет? Точнее, тот, кто и так есть везде и во всем? Каждый зверь, каждая птица, каждая травинка, каждый камень и капля воды – это Я. Степь, небо, ледник, река, мамонт, комар и вот этот лемминг возле своей норки – это Я. Могу смотреть миллионами глаз со всех сторон. Но мне больше нравится сверху. Привычнее… Всегда любил работать с аэрофотоснимками…

КТО любил?!

Действительно… Ах да, я же человек! Тот самый, который слышит ушами, видит глазами, думает головой… Да-да, вот он Я. Но как же меня мало – несколько миллиардов, наверное… И это вместе с теми, кто уже умер и еще не родился… Этот Я живет в трехмерном мире, у которого есть верх и низ, право и лево, в котором время длится… Не стоило вспоминать об этом – быть всем гораздо лучше… Но так тоже хорошо. Только меня просили вернуться…

КОГО просили?!

Семена Николаевича Васильева? Вообще-то, он тоже Я. Только он, кажется, уже не сможет вернуться. Ему просто некуда, потому что есть Семхон – лоурин из Рода Волка, который тоже Я. Сижу на холме, обернув хвостом лапы, и говорю с ночным небом. Такого меня совсем мало – несколько тысяч, наверное. Из них в Среднем мире – десятки. Но в каждом все, кто был и кто будет: вот это Я кричит в родовых схватках, а вот это Я уже много часов втроем гонит оленя… Ах, как давит тетива на мозолистые кончики пальцев – попаду! Вот и все? Нет… Не хватает кого-то или чего-то… Как музыкальной фразе не хватает заключительного устойчивого звука, как жаждущему не хватает последнего глотка, чтобы напиться, как голодному последнего куска… Ведь Я же просил его вернуться!

КОГО?!

Для этого Я обозначено место во мне. Оно найдет его, если вернется… Это же рядом с Васильевым и Семхоном…

Ну же!

Кто?!!

Имя! Имя!! ИМЯ!!!»

И оно возникло.

Прозвучало? Пролетело? Протекло? Нет, просто возникло. Оно не было звуками. Но в нем были и звуки.

Он принял, впитал, проглотил, вдохнул, услышал.

И рванулся по бесконечному тоннелю назад.