Она всхлипнула, замолчала и отвернулась.

— Поэтому на следующее утро ты немедленно и сбежала, — сказал Ален так нежно, что слезы хлынули из глаз Флер потоком. Он отошел к окну и сел на диван, приглашая ее за собой. — Садись рядом.

Диван был достаточно широкий, и Флер хотела сесть в противоположном углу, но Ален поймал ее за руку и притянул к себе.

— Если ты так уверена, что я люблю Селестин, мне кажется, я должен поделиться с тобой секретом, который известен только ей и мне. — Ален говорил совершенно спокойно, но давалось ему это очень нелегко. — Это из-за Селестин я ослеп. Подожди, не перебивай, иначе я не смогу продолжать.

После мучительной паузы, Ален заговорил снова:

— Мы были помолвлены и собирались пожениться — это было так естественно для молодых людей, которые росли вместе, да и наши родственники и друзья давно ждали нашей свадьбы. Сначала я не обращал внимания на ее вечные капризы — она была единственным ребенком, очень избалованным, ее слово в семье было законом. Но я не из тех, кто готов забросить работу, дело, ради пустого времяпрепровождения и вечеринок. Они меня угнетали, выбивали из колеи, и я постепенно пришел к выводу, что мы совершенно разные люди, нашу помолвку, пока не поздно, лучше разорвать… — Ален замолчал, будто набираясь сил перед тем, как продолжить. — Это случилось в тот день, когда я сказал ей о своем решении. Мы вдвоем сидели в лаборатории. Я закончил дневную работу и промывал колбы, которыми пользовался. Наверное, я и сам отчасти виноват — надо было сразу перелить кислоту из специального сосуда, а я не знал еще, куда лучше перелить, и держал склянку в руках. Селестин мое решение расстаться, привело в бешенство. Она запустила в меня чем-то, склянка разлетелась в куски, а кислота выплеснулась прямо мне в глаза.

Наступило молчание. Ален словно заново переживал случившееся, а Флер так просто прийти в себя не могла.

— Боже, как она могла! Какой ужас!

— Не кори ее слишком сильно, Флер, — сказал Ален, обнимая ее. — Мое увечье, как ни говори, помогло мне встретиться с тобой в вашей английской клинике. Сама судьба, в лице Селестин, свела нас.

Щека Флер горела от жаркого дыхания Алена.

— Но она же стала и разлучницей, ведь так?

Ален, взяв Флер за подбородок, поднял к себе ее лицо.

— Той ночью, после званого обеда… когда ты увидела Селестин в моей комнате… Ведь я принял ее за тебя, Флер…

— За меня?.. Но почему?.. — запинаясь, спросила она.

— Я вошел к себе и услышал шелест тафты — я привык, что так шелестит твоя одежда. К тому же в воздухе стоял запах духов — тех духов, которые я сделал специально для тебя и к которым, как мне казалось, никто, кроме тебя, не имеет доступа. Поэтому подумал — это ты… Мои слова «О, любовь моя, как же я мечтал тебя обнять!» были адресованы тебе, Флер.

От такого признания Алена по ее спине пробежали мурашки.

— Что еще ты хочешь, чтобы я объяснил тебе? Мое постоянно скверное настроение, вызванное тем, что не могу полюбоваться женой, с которой однажды познал высочайшее сексуальное наслаждение? До тебя я и не знал, какую радость может дарить женская плоть мужчине.

Он поцеловал Флер в губы, и все ее тело накрыла душная волна непреодолимого вожделения. Даже сквозь одежду они оба чувствовали, как призывные токи пронзают их тела.

Прошло несколько минут, прежде чем Ален ослабил объятия — и то только для того, чтобы, слегка отстранив ее, нежно прошептать:

— Флер, ангел мой, я люблю тебя! Я думал, Луи преувеличивает, описывая твою красоту, но он преуменьшил! Я никогда не видел женщины красивее тебя!

Флер застыла, вслушавшись в его слова. Ее испуганный и молящий взгляд остановился на черных очках, закрывающих его глаза. Ален снял их, и Флер была поражена энергией, живостью его взгляда.

Ален улыбнулся в ответ на ее невысказанный вопрос:

— Да, Флер, я вижу тебя! И этим я обязан Селестин. В тот вечер она задержалась в моей комнате ровно настолько, чтобы выслушать мое мнение о себе, и тогда же я решил, что ничьи руки, кроме твоих, не станут обнимать меня, ничьи губы, кроме твоих, не станут меня целовать. Поэтому, как только я убедился, что maman вне опасности, я поехал в ваш английский госпиталь. Так что, дорогая, у меня есть алиби — я был не в Париже! — поддразнил он ее.

Флер была так потрясена, что не могла произнести ни слова. Она целовала Алена в веки, губы, упрямый подбородок, вихор на макушке. Целовала, целовала и плакала от радости.

— Скажи, что ты любишь меня, Флер.

— Я всегда любила тебя, Ален.

— Всегда? А разве не ты сказала, что вышла замуж за слепого по расчету?..

— А ты, глупый, поверил?..

— Нет, любовь моя, клянусь! Я был зол — а это совсем другое дело! Я вымещал на тебе отчаяние собственного несчастья, безнадежность своего положения, физическую и психологическую ущербность… Бесился и ревновал к Луи! Но ничто не могло сравниться с тем безумием, которое я испытал, когда подумал, что могу потерять тебя. Я любил тебя всегда, и буду любить до гробовой доски…

Их губы, трепещущие от страсти, встретились, Ален так крепко обнял ее, что порвалась тоненькая цепочка, и голубой медальон упал с груди. Так он и лежал, забытый, на полу, потому что слова, выгравированные на его внутренней стороне, утратили свою силу. Теперь — рядом и вместе навсегда!

КОНЕЦ

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст, Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование, кроме предварительного ознакомления, запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

note 2Войдите! (фр.)