Портсмут был большим портовым городом, где жили моряки и рыбаки. Горожане шутили, говоря, что, в какую сторону от доков ни направишься в Портсмуте, обязательно встретишь по дороге не менее сотни таверн. И это действительно было так. Три недели Николя вместе со своими товарищами по несчастью, доставленными в Англию военным кораблем, жили в перенаселенных казармах, где проходили регистрацию и ждали решения своей дальнейшей участи. Николя и некоторых других офицеров могли выпустить под честное слово и обещание не участвовать больше в военных действиях, однако чиновники предупредили французских пленных офицеров, что если они нарушат свое слово, их ждет заключение под стражу. В прошлом данное офицерами честное слово считалось нерушимым, и пленных обеих воюющих сторон, давших клятву, отпускали на родину, и они больше не участвовали в военных действиях. Но с приходом Бонапарта к власти старые военные правила и традиции часто не соблюдались французской стороной, поэтому о репатриации пленных не могло быть и речи. Однако, хотя англичане и знали, что со времен французской Революции не все французские офицеры были благородного происхождения, они все же Придерживались старых традиций и брали с пленных слово чести. Большинство французских офицеров действительно оставались верны клятве и не пытались бежать, так как своим побегом могли обесчестить не только себя, но и опозорить саму Францию.

Николя был признателен англичанам за предоставленную ему возможность жить на свободе, он не собирался нарушать данное им слово. Теперь он мог найти себе квартиру в любом городе или деревне Англии и жить там, соблюдая ряд условий. Во-первых, ему нельзя было менять местожительства без разрешения, во-вторых, для таких как он, отпущенных на волю пленных офицеров, существовал комендантский час, и, в-третьих, он должен был дважды в неделю отмечаться у чиновника местной администрации, который, в свою очередь, давал ему необходимые средства на жизнь.

Отношение же к пленным нижним чинам было совсем другим, они содержались в заключении. В прошлом существовал обычай, в соответствии с которым каждое цивилизованное государство оплачивало содержание своих соотечественников, попавших в плен и находившихся на территории врага. Бонапарт пренебрег этим обычаем, бросив своих солдат, попавших в плен, на произвол судьбы, не выделив средств ни на продукты питания, ни на одежду. Форма пленных быстро приходила в негодность, и англичане снабжали их яркими желтыми костюмами и алыми жилетами для того, чтобы можно было издали заметить таких военнопленных и предупредить попытку к бегству. Пленные работали на полях, убирали урожай, рыли канавы, чистили выгребные ямы, строили дома и общественные здания, среди которых была и новая Дартмурская тюрьма в Девоншире, возведенная для самих же военнопленных, поток которых не иссякал.

Некоторые пленные французы жили в Англии годами с тех пор, как — сразу же после казни Людовика XVI — Франция объявила войну Англии. Амьенский мир 1802 года длился слишком недолго, и потому некоторые пленные не успели вернуться на родину, так и оставшись на чужбине. Кроме солдат, среди пленных были военные моряки, каперы и матросы с торговых судов. Николя узнал из надежного источника, что в Англии содержались в заключении более ста тысяч пленных французов и их союзников, причем эта цифра не учитывала взятых в плен Веллингтоном во время недавнего удачного наступления на Пиренейском полуострове. Поэтому неудивительно, что британцы превратили в тюрьмы трюмы стоявших на рейде старых военных кораблей и других судов. Это были самые ужасные места заключения.

Николя не собирался оставаться в Портсмуте, хотя решил на некоторое время задержаться здесь. Он снял комнату в одном частном доме, где договорился с хозяйкой также об обедах за умеренную плату. В тот день, когда Николя въехал в свое новое жилище, он забрал у портного, снявшего, с него мерки еще в пору его пребывания в казармах, новую штатскую одежду. Это были два костюма, один светло-коричневый, а другой серый. Николя остался доволен их качеством. Но военный мундир был тщательно вычищен и отглажен после починки. Николя аккуратно сложил его в большой чемодан, купленный им для хранения вещей. Наведя справки, он нашел учительницу, согласившуюся заниматься с ним английским языком, и брал у нее уроки шесть раз в неделю с девяти до пятнадцати часов. Еще на корабле по пути в Англию Николя решил, что он будет делать вдали от родины. Он хотел с пользой провести время в плену, полностью разочаровавшись в Бонапарте, который, как все говорили, готовился сейчас к вторжению в Россию, что должно было принести новые жертвы. Николя питал отвращение к праздному времяпровождению и думал, что найдет способ решить эту проблему.

Через три месяца он написал на великолепном английском языке письмо некому Джошуа Барнету, торговцу из Маклсфилда, который приезжал как-то в Лион, будучи еще совсем молодым человеком, для того, чтобы изучить шелкоткацкое дело, и останавливался в особняке Дево. Сам Николя, которому в ту пору было только три года, не мог помнить приезд этого человека в Лион, но он познакомился с Джошуа Барнетом, когда тот во второй раз приезжал во Францию во время Амьенского мира и навестил Луи Дево, явившись к нему вместе с женой. Во время своего второго визита англичанин настойчиво приглашал семью Дево приехать к нему в гости в Маклсфилд. Николя никогда не думал, что сможет когда-нибудь воспользоваться этим любезным приглашением, но на борту корабля, направляющегося к берегам Англии, он сразу же вспомнил о нем. В своем письме к Барнету Николя сообщил, как он оказался в Портсмуте и просил устроить его на работу в принадлежавшую Барнету шелкоткацкую мануфактуру. Николя не знал, захочет ли Барнет ответить ему. Англичане осуждали политику Наполеона, и в обстановке, когда страсти были особенно накалены, Джошуа Барнет мог не пожелать поддерживать знакомство с французом.

Однако ответ пришел незамедлительно, это было очень любезное письмо. Барнет писал, что двери его дома всегда открыты для представителей семейства Дево. Что же касается вопроса устройства на работу, то англичанин предлагал поговорить на эту тему при встрече, добавляя, что, если Николя так же хорошо говорит по-английски, как и пишет, ему вполне можно будет найти подходящее место.

— Что вы думаете обо всем этом? — спросил Николя свою седовласую учительницу английского языка.

Пожилая дама, которой был очень симпатичен этот иностранец с приятным акцентом, только улыбнулась ему в ответ. Они сидели теплым июньским днем за столом на веранде и пили чай.

— Поезжайте в Маклсфилд, — наконец сказала она. — Вы уже неплохо говорите по-английски и с каждым днем делаете новые успехи. Если вам предложат хорошее место, вы заслуженно получите его.

— Благодарю вас, мисс Помфрет, — он поднес к губам ее худую руку, покрытую старческими пигментными пятнами. — Вы были исключительно добры и терпеливы со мной.

Ей было жаль расставаться со своим учеником, который скрашивал ей одиночество.

Вскоре Николя получил разрешение властей поселиться в Маклсфилде. Прежде чем покинуть Портсмут, Николя навестил своих однополчан и попрощался с ними, не зная, удастся ли им когда-нибудь еще свидеться на этом свете. Нижние чины, служившие под его командой, были помещены в Порчестерский замок, тюрьму, расположенную недалеко от порта. В ней содержалось более пяти тысяч заключенных из числа военнопленных. Конечно, в замке пленные чувствовали себя вольготнее, чем в переполненных трюмах и на нижних палубах. Здесь имелся большой двор для игр на свежем воздухе и физических упражнений, и все же в замке было довольно тесно. Удрученные своим безвыходным положением, заключенные зачастую вели себя очень агрессивно, срывали злость друг на друге и даже нападали на охрану. Каждое нарушение правил тюремного распорядка строго каралось. Николя вынужден был подкупить двух охранников, чтобы получить разрешение повидаться со своими кавалеристами. Их свидание длилось четверть часа.