Но разве может наскучивший муж, как бы ни был он хорош, сравниться с любовным романом? Саре было всего двадцать шесть, и никто не мог осудить ее за то, что она была сейчас на вершине счастья, которому суждено было длиться, возможно, лишь короткие часы. Она грезила о серых глазах, неотрывно смотрящих в ее глаза, о красивом лице Филиппа и его глубоком, волнующем голосе, не искаженном смехом и цветистыми комплиментами, когда он говорил с ней наедине. Она знала, что любовь, которая так неожиданно охватила ее, также пришла и к нему.

Сара не думала о том, чем это кончится, и не беспокоилась об этом. Но дети у нее теперь отошли на задний план, они больше не были частью ее жизни. Даже маленький Джеймс как бы отдалился от нее за последние несколько дней и стал чьим-то чужим ребенком в совершенно другом мире, как, впрочем, и Темперли принадлежало теперь человеку, который больше не был ее мужем. Какая-то другая женщина возвращалась домой, сажала маленького Джеймса к себе на колени, разговаривала и вела себя как молодая леди Темперли. А настоящая Сара, реальная и живая, гуляла в это время с Филиппом и слушала его голос…

Облако закрыло солнце, и мир вокруг них потерял свой блеск. Граф, заметив, что мысли его собеседницы блуждают где-то далеко, поднялся, слегка посетовав на то, что бревно сырое и, кажется, собирается дождь.

— Да, — согласилась Сара. — Вам не следует здесь долго сидеть. — Она тоже встала вместе с ним и протянула ему руку. — Спасибо, монсеньор, за вашу доброту.

С тяжелым сердцем он поцеловал протянутую руку, повернулся и пошел прочь, но в этот вечер холодно общался с лейтенантом и не стал играть с ним обычную партию в шахматы. Граф сказал, что устал, и ушел рано спать, а когда лежал в кровати без сна, слушая размеренное тиканье часов, вдруг понял, что рад тому, что через два дня Филипп вернется в замок и Темперли снова будет вне его досягаемости.

Уродливый дом в Дав-Тай стал еще более уродливым в день бала, устроенного в честь Софи. Сотни горящих свечей выставили на всеобщее обозрение грубую мебель и безвкусное убранство комнат. Со стен угрюмо смотрели изображенные на портретах мужчины с ястребиными носами и багровым цветом лица, как у сквайра Форсетта, и женщины с блеклыми глазами и поникшими плечами, как у Софи.

Но Софи в ту ночь была необыкновенно хороша: она сама выбрала себе платье, и друзья сошлись на том, что прежде ни одно платье ей так не шло. Шелковые складки цвета морской волны прекрасно сочетались с зеленью ее глаз, и она была счастлива, что каждый, кто общался с ней, получал от нее капельку радости, и гости не уставали повторять друг другу, какая она замечательная девушка. В бальном зале почти не было людей, которые завидовали бы Софи из-за того, что в этот день она вступала во владение большим наследством.

Весь город собрался на балу — ночи в то время были ясные и лунные. Среди гостей были и капитан Вудкок, и несколько его молодых лейтенантов, милостиво включенных тетушкой Софи в список приглашенных в последний момент. Сквайр нахмурился, увидев входящих молодцов, но, так как за ними твердой поступью следовал мистер Бьюмонт, скоро забыл о своих опасениях. Мистер Бьюмонт выглядел вполне счастливым, и, когда Мелисса смотрела, как он занимает место рядом с Софи, чтобы открыть бал, услышала слова миссис Форсетт, обращенные к вдове, что этот брак можно считать состоявшимся.

— Я думаю, мистер Бьюмонт сделает ей предложение сегодня вечером, — заявила она.

Вдова отметила, что Софи сегодня выглядит прекрасно, как никогда.

— Мистер Бьюмонт сказал мне то же самое, когда прибыл на бал, — сообщила тетя Софи. — Он, без сомнения, в нее жутко влюблен.

Мелисса попыталась отодвинуться подальше, но ее движение было замечено, и она попалась.

— А что, Мелисса, у тебя нет кавалера? Не может быть! Я даже и подумать не могла! Вон там капитан Вудкок — он с радостью отдаст себя в твое полное распоряжение. Я сейчас подзову его… О, он уже увидел нас и идет к нам… Не думаю, что ты видела подобные балы у себя дома, не так ли, дорогая?

Мелисса окинула взглядом уродливый зал, нелепый тюрбан на голове миссис Форсетт и честно ответила, что нет.

— Ты уже гостишь здесь несколько недель, — продолжала миссис Форсетт, — и побудешь здесь еще некоторое время?

Мелисса ответила, что это будет зависеть от желания ее тетушки.

— Но кто присматривает за твоим отцом в твое отсутствие? Или у пастора есть сестра? А есть ли у вас слуги? Трое? Достаточно много для деревенского прихода, не так ли? Жалованье у твоего отца, наверное, небольшое? А есть ли у него собственный капитал?

К счастью, в этот момент подошел капитан Вудкок, и, когда он увел благодарную Мелиссу, она ему сказала, что чуть не сдернула тюрбан с головы миссис Форсетт и не растоптала его ногами.

— Меня никто не раздражает так, как она, — добавила Мелисса. — Бедная Софи! Как будет она счастлива, когда окончится сегодняшний вечер!

— Что ты имеешь в виду? — Капитан взглянул на нее так пронзительно, что она удивилась.

— Но что другое я могу иметь в виду, кроме того, что с сегодняшнего дня она будет сама распоряжаться своим наследством?

— О!.. Конечно! — Он выглядел немного смущенным. — Я совсем забыл об этом проклятом наследстве…

— Тебе не следует забывать о нем. Тебе следует проявлять к богатству уважение, потому что, я уверена, это единственно важная вещь для отца Софи и ее тетушки миссис Форсетт.

— Осмелюсь сказать, что ты права. — Вудкок глянул через зал — туда, где танцевала Софи с Эдвардом Бьюмонтом. Парочка тоже увидела его, и они все трое с улыбкой переглянулись, а Мелисса еще раз почувствовала, что между ними существует какой-то секрет, которым они не хотят с нею поделиться.

— Между вами существует какая-то тайна — тобой, мистером Бьюмонтом и Софи, — раздраженно проговорила она. — Я хочу, чтобы ты мне о ней рассказал.

— Боюсь, я не понимаю, о чем ты говоришь. — Но легкий румянец и быстрый смешок свидетельствовали о том, что Вудкок солгал, хотя Мелисса поняла, что он всеми силами старался себя не выдать.

— Ты обычно не секретничал, — посетовала она.

— Ах, тогда тебе было шестнадцать, Мел, а мне — двадцать лет, — напомнил он ей. — Но не ты одна ощущаешь какую-то тайну в этот вечер. Несколько минут назад я задумался над тем, где Кадо раздобыл свой сюртук? Он так хорошо на нем сидит и сделан из такой замечательной ткани, что я решил: а не одолжил ли он его по случаю бала у Бьюмонта?

— Возможно. — Мелисса взглянула на красивого француза без всякого интереса. — Мистер Бьюмонт вполне мог одолжить ему сюртук. Он очень добрый человек.

Фрэнк посмотрел на нее и спросил:

— Ты знала его до того, как он приехал сюда?

— Немного. — Она торопливо заговорила: — Мистер Кадо очень хорошо танцует, не правда ли?

— Он слишком старательно встает на носочки! — засмеялся Вудкок. — Но сам я — не очень хороший танцор, поэтому не буду критиковать других. Мне интересно, как долго все это будет продолжаться пока молодой Холстейд сможет держаться на ногах? Он уже был навеселе, когда приехал, и с тех пор постоянно подкрепляется горячительными напитками.

— О, дорогой! — Мелисса взглянула на раскрасневшегося молодого человека, прислонившегося для обретения опоры к двери столовой. — Надеюсь, он не устроит сцены?

— Не думаю, — весело отозвался капитан. — Самое большее, на что он способен, — это напиться до беспамятства.

На другом конце зала танцевали лейтенант с Сарой. Они почти не говорили, обычная веселая разговорчивость француза покинула его. Казалось, он был сосредоточен на балетных па, и голос его был так тих, что только партнерша слышала его слова.

— Когда завтра я вернусь в замок, то попрошу агента дать мне разрешение снимать квартиру в городе.

— Но это может быть слишком дорого для вас?

— Да. Но я скопил немного денег и думаю, что их стоит потратить именно на это.

— А вы знаете какое-нибудь хорошее жилье, монсеньор?