— Вы посмотрите, что у вас творится! — горячо заговорил Кудрявцев, — Вы уж извините меня за прямоту — наболело! Пока По-3 готовят к серии, завод загрузят темой По-1К. Чтобы не стоял. Несколько месяцев помучаются с переходом на новую машину. Потом с качеством ее выпуска. А потом запустят в серию По-3 и о нас забудут. Оставив с аварийностью, плохим снабжением запчастями и всеми причитающимися…

— Владимир Александрович, спокойнее, — нейтрально заметил Самойлов. — Это мы уже все описали. По вопросу, что нам хотелось бы иметь. Не только в перспективе. Уже сегодня. У товарища Яковлева есть замечательный самолет Як-5 с двигателем М-82. Машина — зверь. Пилоты от нее в восторге. Саркомбайн готов давать самолеты нам прямо сейчас. Но решение тормозится в наркомате из-за возможной передачи завода. А мы не получаем столь необходимые машины.

Ильюшин думал. Моряки вывели конфликт на новый уровень, переведя его из простого спора отпускающей и принимающей стороны в вопрос эффективности и вооруженности ВМФ в предстоящей операции. Такие вопросы выходили за пределы его компетенции, собственно говоря, Ильюшин сомневался, что теперь и нарком авиастроения возьмет на себя смелость единолично решать судьбу палубного поликарповского самолета. Слишком велик риск того, что однажды ответственного за решение призовут в небольшой кабинет в Кремле и спросят, исходя из каких соображений, он в преддверии великих свершений вооружил авианосников картонным мечом.

— Боюсь, мне требуются дополнительные консультации, — осторожно заметил он наконец. — Я в точности передам ваши соображения товарищу Шахурину.

— Давайте так, — деловито предложил Самойлов. — Вы уточните этот вопрос у наркома. Ехать до наркомата вам минут двадцать максимум. Наркома предупрежу и попрошу, чтобы вас приняли вне очереди. Через три часа у нас совещание в Кремле. Там и поставим все точки над «и». По документу дело десятое, но самолеты нам нужны.

Ильюшин встал.

— Тогда я пойду. Время дорого.

— Всего хорошего, Сергей Владимирович.

— До свиданья, — сказал Ильюшин и уже в дверях, разворачиваясь, неожиданно подмигнул Кудрявцеву. Это так не вязалось со всем его предыдущим поведением, казенным и формальным до зевоты, что генерал-майор застыл, разинув от неожиданности рот. — Я постараюсь, чтобы ваши аргументы звучали как можно… убедительнее.

Когда Ильюшин вышел, Самойлов, о чем-то думая, перелистнул несколько листов успевшего стать скандальным отчета.

— Так, Володя, ты завтракал?

— Нет. Не успел.

— И не успеешь. Ты точно уверен в своей оценке самолетов?

— Уверен. Возможно, ситуация была бы не столь острая, если бы не такое давление и, прямо скажу, проталкивание откровенно неудачной машины на палубу.

— Смотри сюда. Сейчас пойдем стенка на стенку. С одной стороны, правда производственников, которые не хотят ломать свои планы. С другой стороны, правда военных, которые хотят иметь только лучшее. Беда в том, что каждый может ошибиться. Если «Яки» окажутся не так хороши, и тем более, если наши баталии собьют темп отпуска самолетов промышленностью, тебе конец. Мне — тоже. Персональную ответственность возложат на нас двоих. Пока Ильюшин едет в наркомат, еще можно все переиграть. Один звонок, и производственники сами будут рады все забыть. Ты уверен?

Последнее слово Самойлов отчетливо выделил. Кудрявцев посмотрел ему прямо в глаза, уставшие, покрытые сетью красных прожилок. Пожалуй, только теперь он понял и во всей мере осознал, какую кашу заварил и насколько рискует его наставник, однозначно принимая сторону ученика.

— Так ты уверен? — повторил Самойлов.

— Да. Петр Алексеевич, «Як» — хорошая машина. А если что, я все возьму на себя.

— Зелен ты еще, Владимир, — устало сказал Самойлов. — Главный спрос будет с меня в любом случае. Ладно, я тебе верю. Хорошо… Собирай все документы по машине и через два часа пятнадцать минут будь у меня. Поедем.

— Петр Алексеевич, едем… туда? — Судя по выражению лица, Кудрявцев ехать явно не стремился.

— Туда, Володя, туда. Расхлебывать будем. Конечно, сразу никакого решения не будет, но если все пойдет хорошо, сможешь подробно расписать проблему тому, кто может ее решить одним словом. А он над ней подумает. Сумеешь там, наверху, доказать, что твоя птица лучше, твоя правда. А не сумеешь, на «ишаках» в бой пойдешь. Если вообще куда-нибудь пойдешь…

— Понял. Разрешите идти?

— Иди, иди. И помни, через два, ага, уже двенадцать, как штык у меня и со всеми документами. Иди.

Глава 18

Май 1943 года

Чкалов не находил себе места. Вчерашний оптимизм иссяк, на смену ему пришли разочарование и злость. Красоты Парижа не радовали заслуженного летчика, волею судьбы и большого начальства ставшего членом Военного совета Воздушного Фронта.

Идея была проста и в простоте своей гениальна. Вывести все военно-воздушные силы, задействованные в операции, из армейского подчинения и объединить их под единым командованием по образцу немецких Люфтов. На практике, как и положено, в строгом соответствии с английской пословицей, из всех ватерклозетов полезли скелеты. Чкалову говорили, что это неточный и ошибочный перевод, но образ лезущего из сортира скелета достаточно точно передавал отношение и растерянность перед лицом некоторых проблем.

Взять хотя бы битву, которую ему пришлось выдержать по вопросу переноса командных пунктов. Некоторым (и даже многим) командирам очень не хотелось покидать насиженные места и перемещаться со всем штабным и прочим хозяйством куда-то на побережье. «Разве отменили телефоны и радио?» — спрашивали они. И Чкалов с грустью вспоминал знаменитую дубовую палку, которой один покойный маршал вколачивал ум отдельным строптивым и глупым подчиненным.

Но чем дальше, тем больше он убеждался в правильности решения перенести основной штаб или хотя бы создать второй командный пункт в Нормандии, поближе к аэродромам вверенных авиационных дивизий. И если бы не связь… Впрочем этих «если» было довольно много. Первый Воздушный перемещался медленно и тяжко, подобно огромной амебе, выбрасывая вперед отдельные щупальца, подтаскивая основную массу и подбирая тянущиеся отростки. Как и во всяком новом деле, проводившемся с таким размахом, вскрывались новые, ранее не известные проблемы. И не всегда знаешь, с какой стороны приступить к решению.

Особенно обидно было, когда вал неприятностей обрушивался после, казалось бы, несомненных успехов.

Только недавно все радовались, когда советские бомбардировщики совершили первый организованный, спланированный и масштабный рейд на английский промышленный район Бирмингама. Для немцев «прогулки» на ту сторону пролива были делом уже обыденным, для советских ВВС — новым и рискованным опытом. Рискованным и новым вдвойне, потому что налет был ночным.

И — получилось.

Довольные штабисты отмечали крестиками на карте уничтоженные заводы, Астахов, командир 14-й бомбардировочной дивизии — главный исполнитель операции, ходил именинником, техники рисовали стилизованные бомбы на бортах. А журналисты, наконец допущенные до летчиков, брали пространные интервью.

И что, теперь все коту под хвост?

Сегодня с утра, после победных реляций и почти реально висевшего в воздухе звука фанфар, в штаб Первого Воздушного явился Рихтгофен, собственной персоной. Суровый мужик, чьи придирчивость и стремление контролировать все и вся, по мнению Валерия, были почти маниакальными. С ходу, отбросив поздравления и речи о грядущих успехах, даже не сняв свой легендарный черный реглан, он бросил на стол пачку фотографий, полученных потом и кровью, в самом прямом смысле слова, его разведчиками, и поинтересовался, о каких разбомбленных заводах идет речь. Не тот ли это «Роллс-Ройс», который, по данным разведки, в этом месяце опять готов перевыполнить план по производству авиационных двигателей «мерлин»? Если тот, то такая война его, старого служаку, воевавшего за Германию еще в империалистическую войну, не устраивает. И вышел, не слушая возражений и оправданий.