— Приступим… — повторил Сталин. Вопреки своей знаменитой привычке ходить и курить во время серьезной беседы, он сидел, а трубка осталась в другой комнате.

Генеральный Секретарь оглядел присутствующих.

— Кто выскажется первым?

Молотов негромко кашлянул, прикрывая рот кулаком.

— Что скажет знаток буржуинских дел? — спросил Сталин.

По лицам присутствующих прошла серия легких усмешек, скользнула и пропала.

— Товарищи, как нарком иностранных дел, я отвечаю за достаточно строгий и определенный участок работы, — хорошо поставленным голосом начал Молотов. — Я не могу давать экономические оценки. И военные. Поэтому освещу вопрос с точки зрения внешних сношений. Прежде чем принимать подобные решения, нужно обязательно переговорить с американцами. Этим сейчас занимается товарищ Василевский. Если американцы бросят на чашу весов свою силу, мы не справимся.

— Они могут? — спросил Сталин.

— Могут. Технически. Практически сейчас в Североамериканских Штатах две группировки, два блока. Изоляционисты и экспансионисты. Пока победа за изоляционистами, но их противники достаточно сильны. Василевский переговорит с Ходсоном и провентилирует этот вопрос, то есть насколько мы можем ожидать нейтралитета американцев. То есть, по сути, сможет ли Ходсон и его партия удержать в узде авантюристов и захотят ли они это делать. Достаточно ли ценны наши экономические договоренности и сотрудничество для того, чтобы пойти на внутренние американские противоречия и обострение. До их ответа нельзя принимать решения.

— Хорошо… Ваша позиция нам понятна… — задумчиво сказал Сталин. — А что скажет разведка?

— Разведка полагает, товарищи, что дела англичан не смертельны, но плохи, — хорошо поставленным голосом, но с явным кавказским акцентом заговорил Берия. — Их сила была во флоте, системе договоренностей и зависимостей от них некоторых европейских держав и в прекрасном техническом оснащении. Сейчас все изменилось. Флот остается за ними. Континентальная система безопасности разрушена. И совсем плохо с армией. Людские потери у них достаточно невелики, но с эвакуацией они потеряли почти всю технику, эти потери трудновосполнимы. В целом следует ожидать, что после некоторой передышки Англия способна повторно выставить сухопутную армию до двух с половиной миллионов человек. До тридцати моторизованных дивизий, не менее двадцати бронетанковых дивизий, объединенных в семь-десять корпусов. Примерно такие планы и возможности у них, по нашим данным. Это много, но это по людям, транспорту и структурам управления. По боевой технике им понадобится не менее трех лет, чтобы довести все это до штатной численности. Не менее, скорее всего, лет пять.

— А если не доводить до штатной? — поинтересовался Сталин.

— Если не до штатной, то нужна хотя бы половинная комплектация, чтобы все это представляло умеренную боевую ценность. Два года, если и меньше, то не намного. И цена будет высокой.

— Насколько?

— То же, что у них сейчас, но намного хуже. Карточки, включая одежду и бытовые мелочи. Транспорт только общественный. Трехсменные работы. Точный доклад сейчас готовится, в сотрудничестве с военными, — кивок в сторону Шапошникова, — и производственниками, — кивок в сторону Великанова, — но первичные прикидки есть уже сейчас, — пухлая ладонь Берии шлепнула по папке, лежащей перед ним.

— Мы обязательно ознакомимся с этими данными, — сказал Сталин, — и с этими, и с более полными, которые вы нам предоставите…

— Завтра к вечеру, товарищ Сталин.

— Какие возможности народных волнений в Англии? Каково отношение английского народа к самоубийственной политике правительства?

Берия чуть пустил взгляд. Теперь его голос утратил толику уверенности.

— К сожалению, маловероятна. Сейчас, во всяком случае. У них есть горечь поражения, обида на кабинет правительства. Но массовых выступлений и волнений ожидать пока не приходится. Более вероятна возможность волнений и каких-либо переворотов в истеблишменте. Нам точно известно, что против Черчилля объединилась могущественная группа, преимущественно связанных с Америкой бизнесменов и политиков. Но пока Черчилль стоит более-менее прочно. Сейчас он намерен начать реорганизацию системы государственного управления Метрополией. Пользуясь передышкой. В том числе и большую военную реформацию. Так что пока на серьезные волнения в Англии надеяться не стоит, к сожалению. Мы деятельно работаем в направлении Ирландии и Шотландии, поддерживая народно-освободительные движения в угнетенных регионах империи, но это дело не простое и не быстрое.

— Каково в целом ваше мнение по предложению?

— В целом… за. Я думаю, мы можем рискнуть.

— Хорошо… Это хорошо. Товарищ Маленков?

— Категорически против, — сказал, как отрезал, глава советского правительства. — Англичан действительно мало, менее шестидесяти миллионов. Нас с Германией как минимум в четыре раза раз больше, а с Европой будет и того больше. Но у англичан одна из самых передовых экономик мира. И они будут сражаться за свой дом. Английская армия показала достаточно высокие военные качества вдали от дома. Тем больше проблем будет, когда… если мы пойдем на приступ их домов. Для того чтобы осуществить такой… проект, нам придется завязывать пояса очень сильно. Выносить часть военного производства в Европу. Понижать уровень жизни собственных граждан и оккупированной европейской зоны. А там и так не очень спокойно. Это чревато. Я думаю, это провокация Черчилля.

— Значит, вы против? — уточнил Сталин.

— Да. Категорически против.

— Хорошо… — протянул Генеральный односложно, так, что было непонятно, к чему это «хорошо» относится.

— Хорошо, — повторил он более твердо, — мы поняли вашу позицию. Товарищ Великанов?

Великанов встал, поправил галстук привычным жестом школьного учителя старорежимной школы. Хотя он уже много лет как не вставал за кафедру, старые привычки остались. Каждое выступление Кирилл Александрович проводил, как лекцию в экономическом вузе, просвещая неразумных студиозусов. Это безумно раздражало членов Политбюро и вообще всех, кому доводилось иметь дело с Наркомом государственного планирования, но Сталин ценил его профессионализм, и остальным приходилось мириться.

Великанов долго тасовал стопки бумаг, раскладывал пасьянс статистических выкладок, умещал «простыни» графиков, затем толковал их предельно занудно и сухо-информативно, препарируя сырьевые запасы и индустриальные возможности Империи с точностью профессионального хирурга. Или патологоанатома.

— …таким образом, из всего вышеуказанного понятно, что предлагаемый нам, как сказал Георгий Максимилианович, «проект»… очень… э-э-э… опасен. Британия гораздо слабее совокупной мощи передового союза главных социалистических держав мира. Но не будем забывать, что она по-прежнему вторая капиталистическая держава мира. С очень высоким уровнем и культурой производства. Их слабость — в ограниченности ресурсов и малочисленности населения. Еще пятнадцать, может быть, чуть больше, лет, и мы с немецкими товарищами превзойдем англичан по всем без исключения показателям и параметрам. Наша победа — в отсутствии спешки и стабильном развитии. Этот путь долог, требует терпения, но он неизбежно увенчается успехом. Я против войны — категорически!

— Спасибо, ваша позиция понятна. Теперь давайте послушаем представителя военного ведомства. Борис Михайлович?

Начальник Генерального штаба откашлялся, тяжко, с надрывом. За последний год он сильно сдал, тяготы войны и военного режима оказывались слишком тяжелыми для стареющего маршала, но он по-прежнему оставался одним из самых опытных и грамотных военных Союза, автором «Наступления маршала Шапошникова», повергнувшего противника в Северной Франции. Борис Михайлович не мог себе позволить отдыха и перерыва.

— Что здесь можно сказать, товарищи… С военной точки зрения, предлагаемая операция — откровенный бред. Со мной подробное письменное обоснование.

— Сейчас не нужно, подождет. Сейчас нужна ваша общая оценка, — сказал Сталин.