Он подавленно замолчал, словно пересказ этой трагедии отнял у него последние силы.

— Я посмотрел, — продолжал он, — и увидел существо без подбородка, с водянистыми, слабоумными глазами: преданная слюнявая тварь, бр-р! Я не мог… Больше я никогда не разговаривал с ней.

Моя способность видеть то, чего не видел никто, угнетала меня, — произнес он, чуть погодя, — но после этого случая мне стало все равно. Я не сопротивлялся своему гибельному дару и вскоре был вынужден искать убежища от общества людей. Я жил в лесу, в мире бессловесных тварей: все они выглядели такими, какими и были на деле. Сильные были преступными и злобными, а слабые были отвратительны мне. Я не мог жить среди них, и в конце концов мне пришлось укрыться здесь.

Внезапно меня осенило.

— А вы не пробовали посмотреть на себя в зеркало? — спросил я.

Конли кивнул.

— Я не лучше, чем все остальные, — сказал он, — поэтому я и отпустил бороду. В хижине нет зеркал.

— Вы могли бы не оборачиваться, и проблема решилась бы сама собой, — заметил я.

— Искушение было чересчур велико, — Конли тряхнул головой, — и становилось все сильнее. Это не просто любопытство, скорее, мне нравится то ощущение превосходства, которое мне дает мой дар. Когда видишь изнанку человеческой души, забываешь о собственных недостатках. Со временем, к сожалению, даже такое развлечение утомляет.

— Вы не могли… — нерешительно начал я: желание знать истину боролось во мне со страхом. — Вы не могли бы… взглянуть на меня… так?

— Только не сейчас, — сказал он.

— Вы полагаете…

— Ничего нельзя утверждать наверняка. Все, на кого я смотрел, внешне тоже выглядели совершенно обычными людьми.

— А как, по вашему, я могу выглядеть?

— Даже не представляю себе. Когда-то я пытался угадывать, но из этого ничего не получалось.

— Тогда, может быть, стоит попробовать?

— Нет, не сейчас, — отрезал он. — Возможно, перед отъездом?

— Вы уверены, что тогда?..

Он кивнул с плохо скрываемым отвращением.

В этот вечер я лег спать с тяжелыми мыслями и долго ворочался, не в силах заснуть, размышляя над последними словами Конли.

Лодка пришла за мной на следующее утро, около одиннадцати. Я сбросил с себя остатки суеверных страхов, которые цепко держали меня всю ночь, и не стал повторять своей просьбы Конли. Он тоже не обмолвился ни словом о вчерашней беседе. Мы вместе спустились к пристани, дружески простились, и я сел в лодку.

Как только мы отчалили, он повернулся и медленно начал взбираться по склону. На полпути к хижине он остановился, словно раздумывая. Прошло несколько секунд, а он все стоял, не решаясь обернуться.

— Постойте, — скомандовал я лодочнику и привстал на сиденье. — Э-гей, Конли! — прокричал я.

Он медленно обернулся, и я увидел, как разительно изменилось его лицо. Выражение глубокого отвращения и ненависти переполняло его; нечто похожее я наблюдал у одного ребенка-идиота.

Я опустился на сиденье и повернулся спиной к нему. Вскоре осталась лишь точка, отмечавшая положение проклятого острова.

Иногда я раздумываю, каким он видит собственное отражение.

Но с этого времени меня больше занимает мысль, что же он увидел во мне.

И у меня нет мужества вернуться и спросить его.