Мы проложили маршрут по центру южного побережья Аляски по той простой причине, что это и была Аляска в представлении наших соотечественников XVIII—XIX веков. Именно эти места они ассоциировали с понятием «великая земля», взятым из языка алеутов (там оно звучит как «Альешка»). Правда, если быть совсем точным, так они называли две «зоны», территориально удаленные друг от друга, — вторым очагом российской колонизации стал район Новоархангельска, современной Ситки (на так называемом Аляскинском хвосте, узкой полосе на юго-востоке штата, зажатой между морем и Канадой).

Но все же первым и главным ареалом, где прочнее всего закрепились наши соотечественники, оказался именно этот резко очерченный выступ с осколками архипелагов вокруг: Кенайский и Катмайский полуострова, остров Кадьяк, южная часть современного Национального парка Денали.

Собственно, это неудивительно. Против природных условий, диктующих именно такую схему компактного расселения всем, кто желает обживать трудный холодный край, ничего не попишешь.

Удивительно другое: и сегодня на Аляске, где давным-давно резко преобладает англосаксонское население, православная епархия остается самой многочисленной. Согласно социологическим опросам, до 10 процентов населения считают себя «людьми с русскими корнями». Дети 12—13 лет во многих государственных школах изучают (хотя бы один год — обязательно) язык бывшей метрополии, а на кружковых занятиях мастерят кокошники и прочие предметы нашего фольклорного обихода.

Да и не только в православии дело. Здесь чувствуются некие едва уловимые славянские дуновения — одним словом, «русский дух». Я говорю не о славянских топонимах, которые в забавно исковерканном виде встречаются тут на каждом шагу: Ouzenkie, Nikiski, Soldotna… Не о фамилиях «русского корня», которые носят практически все аборигены, — Kvasnikoff’ ы, Kotelnikoff’ы и Kompkoff’ы. И не об «умильных» церковных маковках. Речь, повторяю, о неуловимом.

Анкоридж, крупнейший центр Аляски. Население — 275 тысяч человек. Расположен на берегу залива Кука. На заднем плане — Чугачские горы

 

Местные – народ благочестивый

Положение главной воздушной гавани быстро сделало молодой и амбициозный Анкоридж крупнейшим городом на всем гигантском полуострове. При русских пустынная местность, где он теперь стоит, считалась самой дальней и дикой окраиной епархии: тут часто убивали священников. Теперь в Анкоридже живет 40 процентов всего населения, и вдобавок ему приходится пропускать через себя ежегодно миллион туристов, жаждущих припасть к девственной природе.

Возникнув только во время Первой мировой войны как «сторожевой лагерь» на прокладывавшейся тогда железной дороге Сьюард (главный морской порт в окрестностях) — Фэрбанкс (шахтерский центр, а также «промежуточный склад» на пути к знаменитому золотому Клондайку на реке Юкон), поселение быстро разрослось и разбогатело. Тут стали строить шикарные проспекты и небоскребы, заблестел неон казино и прочих веселых заведений. В марте 1964 года, однако, случилось 9-балльное землетрясение. Удивительно, что в городе погибло «всего» человек десять, но чуть ли не полгорода к утру лежало в руинах.

Жители Анкориджа, похоже, извлекли уроки из этого события. На память о нем они оставили у себя в Аляскинском музее гигантскую стальную балку, извлеченную из-под огромного здания на улице Кордова, — она была согнута, словно плитка пластилина, — а сами перешли к более скромной и осмотрительной архитектуре. С тех пор город, как считают старожилы, выглядит даже обаятельнее, хоть в нем почти нет запоминающихся зданий. Зато есть парки, унылые длинными зимами и уютные кратким летом, обширные поля для частных самолетиков и типичная американская топонимика: проспекты по алфавиту, улицы по номерам. А от былой претенциозности осталась лишь пара названий вроде бульвара Северного сияния… Спозаранку, когда солнце еще не взошло (впрочем, на рубеже календарных весны и лета на Аляске оно практически не заходит), из подземного гаража на одной из улиц, перпендикулярных этому бульвару, выезжает устрашающих размеров черный джип, а ведет его очень высокий худой человек в длиннополой рясе, с серебряно-седой бородой и вытянутым лицом проницательного аскета. Его преосвященство Николай, епископ Ситкинский, Анкориджский и всея Аляски, начинает свой трудовой день.

Немногим раньше в свою забавную малолитражку садится Майна Джэкобс, его личная помощница и директор Русского православного музея в Анкоридже, а кроме того, еще и звонарь, каковому ремеслу обучилась по случаю у нас, в Иркутске. Не знаю, приходилось ли вам слышать о православных звонарях женского пола, лично мне — нет.

Но самым первым по еще спящему городу проехал допотопный агрегат на колесах, больше всего похожий на фруктовый фургон. За рулем его был приземистый молодой человек в такой же черной рясе, как у его преосвященства. Лунно-желтый оттенок лица, странная для европейского глаза жидкая и при этом довольно длинная борода (такой тип растительности на лице вообще-то характерен для монголоидной расы) наводят на единственно возможный вывод: перед нами коренной житель Аляски, представитель одного из нескольких дюжин ее малых народов…

Зарубка 1. О народах и их землях

Согласно современной классификации, сегодня, как и в момент появления европейцев, Аляску населяют четыре главные этнические группы. Алеуты живут на одноименных островах и по южному берегу полуострова — то есть там, где проходит маршрут нашего путешествия. Естественным образом вступив в самый тесный контакт с россиянами с первых дней их появления, это племя подверглось наиболее глубокому православному влиянию и поныне известно особым религиозным рвением. Индейцы-тлинкиты на Аляскинском хвосте, наоборот, прославились враждебностью к колонистам и даже несколько раз нападали на Новоархангельск-Ситку, пытаясь вырезать тамошнее население. Юпики и иные ветви эскимосов населяют самые суровые, западные и северные берега Аляски — однако православные миссионеры «достали» их и там, так что ныне большая их часть приобщена к церкви. Впрочем, живя в такой глуши, они не слишком часто встречаются со священниками. Наконец, владения разных групп атабасков простираются в зоне залива Кука, тоже в поле нашего путешествия. Но их, увы, в наше время осталось немного.

…Николай Сораич, будущий пастырь Аляски, родился 58 лет назад в Монтане, в сербской иммигрантской семье, окончил семинарию в Пенсильвании (потом успел даже защитить диссертацию по теологии в Белграде — еще при Тито), был рукоположен в Калифорнии, служил в Лас-Вегасе и Мэриленде, пока наконец не дослужился до нынешнего высокого сана.

Отец Майны Джэкобс был греком из Орегона.

Брат Яков Николай (Николай — это фамилия) из «фруктового фургона» — стопроцентный юпик из дальней деревни Кветлук на Западном побережье.

Итак, все трое — нормальные американцы. Тем не менее почти каждый Божий день они останавливают свои автомобили возле приземистого одноэтажного здания с радикально зелеными стенами и низким крыльцом. Это — Русский православный музей, где с утра до вечера негромко играет отечественная духовная музыка, за маленьким прилавком разливают кофе, чай из самовара и где сегодня в 10.00 нам назначена встреча.

— Да, конечно, вы правы: во всем этом нельзя не увидеть Божьего промысла. Но ведь он присутствует во всех справедливых деяниях, особенно если они кажутся бесперспективными, не так ли? Так получилось и здесь: после покупки Аляски новые власти изо всех сил пытались вытравить из нее православие. И одно время казалось, что они близки к успеху. К середине ХХ века у нас не было ни одного собственного учебного заведения. По всему штату служили только 10 священников. Михайловский собор в Ситке сгорел при случайном пожаре, большинство других церквей грозили развалиться не сегодня, так завтра. А что теперь? — На значительном лице епископа Николая появилось едва заметное торжество: — 43 пастыря. О «белых американцах» я и не говорю — семь или девять моих священников обращены из протестантов. И паства растет. Мне сообщили, что «у нас» уже больше 10 процентов аляскинцев.