Но она простила ему это. Простила даже то, что он заподозрил ее в возможном предательстве.

Но тогда почему, черт побери, она отказалась выйти за него замуж? Выражение ее глаз все еще преследовало Роберта, и теперь ночами он лежал без сна, терзаясь необходимость вернуть свет ее очам. Его золотистая, сияющая Эви казалась погасшей.

Она любила его. Роберт знал это так же твердо, как и то, что в груди у него бьется сердце. И все же отвергла его. «Уходи, Роберт», — сказала Эви, и непреклонность в ее голосе потрясла его. В результате он ушел и сейчас чувствовал себя так, словно каждый день вдали от нее понемногу убивает его.

Позвонив ему несколько раз, Маделин стала настаивать, чтобы он приехал в Монтану. Хорошо зная свою сестру, он с грустью осознавал, что, возможно, у него есть всего лишь пара дней, прежде чем она появится собственной персоной на его пороге, держа одного карапуза на руках, второго — усадив на бедро, и безжалостно глядя на него своими ленивыми серыми глазами. Она изучила Роберта достаточно хорошо, чтобы понимать, что что-то не так, и не успокоится, пока не выяснит причину. Свойственное ей упорство производило жуткое впечатление, когда они были детьми, и с годами только ухудшилось.

Роберт раздраженно выругался, а затем быстро принял решение. За исключением Эви, из всех его знакомых женщин Маделин самая проницательная. Возможно, принадлежа тому же полу, она сможет разобраться в причинах случившегося, которые ускользали от него. Он позвонил сестре и сказал, что выезжает к ней.

Из-за разницы во времени было все еще раннее утро, когда его самолет приземлился в Биллингсе. Ранчо находилось в ста двадцати милях от города, и, так как там имелась собственная взлетная полоса, Роберт давным-давно завел традицию арендовать маленький самолет, предпочитая короткий перелет долгой дороге на автомобиле. Развернув «Сессну», чтобы ровнее зайти на взлетную полосу, он увидел внизу полноприводный «Эксплорер» Маделин и ее саму, облокотившуюся на капот. Легкий ветер играл с ее длинными волосами. Их оттенок был более светлым и холодным, чем у золотистой гривы Эви, и все же его сердце сжалось от этого сходства.

Самолет приземлился и подкатил практически к самой машине. Заглушив двигатель, Роберт увидел двух прелестных мальчиков, играющих в зоне погрузки, и грустная улыбка коснулась его глаз. Он соскучился по маленьким безобразникам. И хотел своих собственных.

Когда он вылез из кабины и ступил на взлетную полосу, Маделин пошла ему навстречу своей ленивой, плавной, соблазнительной походкой.

— Слава Богу, ты здесь, — сказала она. — Эти дьявольские бесенята сводят меня с ума с того момента, как я сказала, что ты приезжаешь. Знаешь, когда годовалый ребенок говорит «дядя Роберт», это звучит совершенно как Али Баба [24]? За прошедший час я выслушала подобное пятнадцать тысяч раз, так что теперь я эксперт.

— Господь всемогущий, — пробормотал Роберт, глядя мимо сестры туда, где двое чертенят выкрикивали то, что определенно было их вариантом его имени.

Маделин встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку, и он прижал ее к себе. Каждый раз, когда он приезжал сюда, та его часть, которая обычно тщательно охранялась, расслаблялась. Природа здесь ощущалась намного ближе — совсем как в Алабаме.

Маделин дождалась окончания обеда, прежде чем завести разговор об интересующем ее предмете. Роберт знал, что она просто умирает от любопытства. Они с Ризом расположились за столом в гостиной, отдыхая и наслаждаясь кофе, когда Маделин, уложив мальчиков на послеобеденный сон, вернулась в комнату, села и спросила:

— Итак. Что случилось?

Роберт криво усмехнулся.

— Я знал, что ты долго не продержишься. Ты всегда была любопытна, как кошка.

— Согласна. Рассказывай.

И он начал рассказывать. Это было странно. Он не припоминал ни одного случая, чтобы раньше не мог решить, что делать, и чтобы ему требовалась помощь. Он кратко обрисовал ситуацию с Мерсером, поведал, как заподозрил Эви, какие использовал средства, вынуждая их действовать. Он описывал Эви, не подозревая, что при упоминании ее имени его глаза горели яростным голодным огнем. Он не утаил ни одной детали — ни как Эви продала дом, стремясь не позволить банку забрать пристань, ни как выяснила, что за всем этим стоит он, ни как поймали Мерсера. Ни как она отказалась выйти за него замуж.

Роберт заметил, что во время его перечисления случившихся событий Маделин напряглась, но смотрела она в стол, и он не мог видеть выражение ее лица. Однако, когда он закончил, и она подняла голову, его поразила плескавшаяся в глазах сестры ярость.

— Ты что, совсем тупой? — закричала она, вскочив со стула так стремительно, что тот опрокинулся. — Я не виню ее за то, что она не приняла твое предложение! Я бы тоже не стала этого делать!

Топая, Маделин в бешенстве вылетела из комнаты.

Ошарашенный, Роберт повернулся и уставился ей в след.

— Не думал, что она может двигаться так быстро, — пробормотал он.

Риз несколько иронично усмехнулся.

— Знаю. Первый раз, когда я вывел ее из себя, это тоже застало меня врасплох.

Роберт посмотрел на своего шурина — мощного, упрямого ранчеро, такого же высокого, как и он сам, обладателя темных волос и каре-зеленых глаз, чей цвет унаследовали оба его сына.

— Почему она разозлилась?

— Вероятно, потому же, почему разозлилась на меня, когда я продемонстрировал очень похожую тупость, — объяснил Риз с веселым блеском во взгляде.

— Возможно, кто-нибудь будет так любезен и объяснит мне, в чем дело? — нарочито вежливо спросил Роберт. Со стороны казалось, что он абсолютно спокоен, но внутри умирал дюйм за дюймом. Он не понимал, что делать, — впервые в своей жизни. И был совершенно растерян.

Играя с ручкой своей чашки, Риз откинулся на спинку стула.

— Однажды я почти потерял Маделин, — глядя в стол, отрывисто сказал он. — Судя по всему, она никогда не рассказывала тебе об этом. Она оставила меня. Не уехала далеко, нет, поселилась в городе, но с равным успехом нас могли разделять тысячи миль. Так мне тогда представлялось.

— Когда это произошло? — прищурившись, спросил Роберт. Неприятно ощущение — узнать, что у Маделин были проблемы, и что она не рассказала ему о них.

— Она тогда носила Тая. Я использовал всё, что только мог придумать, чтобы убедить ее вернуться. Но был слишком глуп, чтобы назвать единственную причину, которая имела значение.

Риз к чему-то ведет, рассказывая это, понял Роберт. Его шурин был скрытным человеком и обычно далеко не столь разговорчивым.

— И что же это за причина?

Риз поднял голову, и наполненные эмоциями каре-зеленые глаза встретились с взволнованными льдисто-зелеными.

— Это нелегко — дать кому-либо такую власть над собой, — неожиданно сказал Риз. — Черт, трудно признаться в этом даже самому себе, а ты в два раза хуже, чем я когда-либо был. Ты упрямый сукин сын, опасный, и тебе бы не хотелось, чтобы люди знали, насколько опасным ты можешь быть. Поэтому ты держишь всё в себе. Ты привык контролировать всё вокруг себя, но в данном случае это не срабатывает, верно? Возможно, ты даже не знаешь, что это такое. Меня фактически пришлось стукнуть по голове, чтобы я понял. Ты любишь ее, да?

Роберт застыл, от потрясения его взгляд стал бессмысленным. Любовь? Он даже и не думал об этом. Он хотел Эви, решил на ней жениться, мечтал, чтобы она родила ему детей. Господи, он так яростно жаждал получить всё, что это грозило уничтожить его, если он не достигнет желаемого. Но при мысли о любви всё в нем восставало. Это означало бы ужасную беспомощность; он не смог бы дистанцироваться от Эви, не смог бы сохранить неизменной ту неуязвимость, которая стала сутью его самого. Роберт прекрасно знал свою истинную натуру, знал, что внутри он — варвар. И избегал давать волю такого рода примитивной страсти, скрывал ото всех, что это есть внутри него.

Но в любом случае Эви догадалась об этом, ужаснулся он. Она видела его насквозь с самого начала. Благодаря этой своей сводящей с ума интуиции она иногда практически читала его мысли. Ему удавалось не подпускать к себе никого, но он так и не удержал на расстоянии Эви. И все то время, что они были вместе, он пытался обрести контроль над собой, над ситуацией, над Эви. Она чувствовала, какой он, и все равно любила.