Он все еще был тверд и начал медленно двигаться внутри нее. Она напряглась и уперлась руками ему в грудь, словно пыталась оттолкнуть.

— Нет, — сказал он резко, предупреждая ее сопротивление. — Я не остановлюсь. Я знаю, что причиняю тебе боль, но, клянусь, я сделаю так, что тебе понравится чувствовать меня внутри.

Она смотрела на него потемневшими глазами, но ничего не говорила. Он обнял ее крепче, меняя их положение так, чтобы усилить ее ощущения, и почувствовал, как дрожат ее бедра.

Роберт глубоко вздохнул и смягчил голос, желая успокоить ее.

— Я могу сделать это приятным для тебя, — прошептал он, касаясь губами трепещущих губ. — Ты доверишься мне, Эванджелина, да?

Но Эви по-прежнему молчала; за все это время она только один раз в самом начале шепотом произнесла его имя. Мгновение Роберт колебался, затем взял ее за запястья и закинул ее руки себе на шею. Через некоторое время ее пальцы дрогнули и прижались к его телу, от этого легкого жеста принятия Роберта пронзила дрожь облегчения.

Эви снова закрыла глаза, собираясь с силами, чтобы еще раз вынести болезненное действо. В данный момент это было все, на что она была способна; она ничего не могла сделать, ни о чем не желала думать, только терпеть. Ей хотелось свернуться клубочком и плакать от боли и разочарования, но даже этого она сейчас не могла. Она оказалась беззащитна перед его силой и полностью зависела от его милосердия, которое у него, казалось, отсутствовало.

Сначала была только боль. Но затем очередной толчок его бедер заставил ее тело изогнуться от нового острого ощущения. Это случилось внезапно, не было никакого постепенного уменьшения боли и возрастания наслаждения, только этот взрыв ощущений, вызвавший крик. Роберт повторил толчок, и Эви, приглушенно застонав, поняла, что ее тело больше ей не подчиняется.

Только что ей было холодно, а теперь сильный жар охватил ее, прокатываясь волнами и концентрируясь между ног. Руки скользили по его шее и плечам, впиваясь острыми ногтями в твердые мускулы. Роберт обхватил ладонями ее ягодицы, поднимая навстречу себе, двигая и раскачивая тихонько вперед и назад, и каждое движение вызывало новые всплески удовольствия внутри нее. У Эви возникло такое чувство, словно ее неуклонно влечет вверх к чему-то, чего она не видит и не понимает, но изо всех сил стремится достигнуть. Роберт продолжал резко толкаться в нее, пока она не задохнулась, охваченная страстным желанием, и не застонала, выгнувшись и отчаянно прижимаясь к его телу. А потом он заставил ее перейти некую черту, Эви закричала, и ее сознание разлетелось на куски.

Она содрогалась и судорожно двигала ногами, будто пытаясь слиться с ним в одно целое, столь же опустошенная наслаждением, как до этого — болью. Роберт, сжав зубы, старался не шевелиться, все еще находясь глубоко в ней. Но спазмы ее внутренних мышц были настолько яростны, что он не смог устоять и со стоном сдался, изливаясь в нее пульсирующим потоком. Каким-то образом он сумел удержаться от резких движений, не требуя ничего для себя и позволив ей получить удовольствие, и это только обострило его ощущения. Словно издалека он услышал свой стон и в полном изнеможении упал в ее объятия.

Если Эви была ошеломлена прежде, то испытанное ею сейчас находилось за гранью. Она безвольно лежала под ним в полубессознательном состоянии. То, что он сотворил с ее телом, эти внезапные чередования боли, шока и экстаза отключили и ее мозг, и тело. Возможно, она задремала; она была даже уверена, что спала, мерцающие изображения появлялись и исчезали раньше, чем она успевала понять их. Вынырнув на какое-то время из забытья, Эви почувствовала, как Роберт стал выходить из нее. Она поняла, что он пытался быть осторожным, но все равно движение вызвало у нее стон боли. Он тут же остановился, издавая мягкие успокаивающие звуки с ноткой извинения в них, потом завершил начатое. И сразу же она ощутила себя одинокой и замерзшей в темноте кондиционированного воздуха. Ей захотелось свернуться в клубок, но тело отяжелело и осталось неподвижным. А в следующее мгновение серый туман накрыл ее снова.

Щелкнул выключатель, и яркий свет ослепил Эви. Она вздрогнула и попыталась отвернуться, но Роберт, прикоснувшись к ней, остановил ее. Матрас прогнулся, когда он сел рядом и твердой рукой раздвинул ее бедра. Эви издала слабый звук протеста и попыталась сжать ноги, но усилие было слишком велико для нее.

— Ш-ш-ш, — прошептал он успокаивающе. — Позволь мне помочь, милая. Тебе станет намного лучше.

Прохладная влажная ткань коснулась ее между ног. Быстро и нежно Роберт убрал свидетельства их любовных ласк, затем обтер ее мягким полотенцем. Эви испустила тихий стон удовольствия, и за то время, что он относил полотенца в ванную, выключал свет и ложился рядом, она уснула. Она не очнулась даже тогда, когда он обнял ее, бережно прижав к груди.

Эви проснулась в неподвижной тишине на рассвете. Луна уже ушла за горизонт, и даже звезды, создавалось впечатление, устали мерцать. Темнота, прильнувшая к дверям, ведущим на веранду, была непроглядной, как бывает перед тем, когда небо начинает светлеть, возвещая появление солнца. Эви чувствовала себя еще сонной и утомленной после бурной ночи, проведенной с Робертом. Ей казалось, что тело больше не принадлежит ей, Роберт управлял им, получая от него то, что хотел. Он соблазнил ее, несмотря на опасения и боязнь боли, заставляя нетерпеливо выгибаться навстречу его требовательным ласкам.

Роберт лежал рядом, дыша медленно и глубоко. Одна рука покоилась у нее под головой, другая тяжело и властно лежала на ее талии. Его тепло окутывало ее, даря покой в прохладной ночи. Непривычность его присутствия в постели заставила задержать дыхание.

Она не хотела думать о прошедшей ночи и о том, что произошло между ними. Слишком устала и была полностью выведена из душевного равновесия, чтобы справиться с путаницей впечатлений и мыслей, которые кружились в голове, но в то же время не могла избавиться от них. В конце концов она махнула рукой на усталость и решила разобраться в собственных чувствах.

Эви никогда не думала, что, отдаваясь любимому мужчине, будет так травмирована. Странно, но физическая боль мало значила для нее и была ей понятна. Она осознавала, что за учтивыми манерами Роберта скрывается душа завоевателя, и чувствовала, что он сексуально напряжен с их самой первой встречи. Неудивительно, что при таких обстоятельствах его сдержанность дрогнула, но она не ожидала такой полной потери самообладания с его стороны, хотя, если быть совершенно справедливой, то он, вероятно, и сам не ожидал этого.

Ей следовало бы сказать ему, что она все еще девственница, но это потребовало бы объяснений, а их она дать не могла. Говорить о Мэтте, вновь пережить краткие часы их брака — было слишком тяжело для нее. Ее горло напряглось от страха: Роберт обязательно спросит, почему так случилось. Она надеялась — наверное, это было глупо, — что, если бы призналась в своей невинности, то он не стал бы уверять ее, что в первый раз она почувствует только небольшое неудобство, которое сможет легко проигнорировать. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. С другой стороны, предупреди она, он мог бы быть более нежным. Если это так, то она поплатилась за то, что не имело смысла скрывать.

Двумя самыми сильными чувствами, с которыми Эви сейчас хотела бы совладать, были грусть и страх. Она понимала, что, ложась с Робертом в постель, разрушает спасительную оболочку, которая ее окружала, но не думала, что впадет в подобное паническое состояние и что любовный акт с Робертом вызовет такое мучительное воспоминание о Мэтте. Любовь к Мэтту, его потеря сформировали ее жизнь и душу, сделали ее такой, какой она стала сейчас.

В течение двенадцати лет она оставалась верна ему, и память о нем окутывала ее невидимым покровом, который защищал от внешнего мира. Но теперь она отдалась другому мужчине сердцем и телом, и возврата не было. Она любила Роберта так сильно, что становилось трудно дышать, думая о нем. На горе или на счастье, но теперь он вошел в ее жизнь. Она должна отпустить Мэтта, позволить ему стать незабываемой частицей прошлого, а не щитом между ней и миром. И все же ей казалось, что она потеряла его дважды.