Клодия вздернула подбородок и твердо сказала себе, что, в любом случае, ей это безразлично.

— Я кое-кого жду. Ты не мог бы сам найти дверь наружу?

Она понимала, что разговаривает, как леди, приказывающая мальчику на побегушках оставить ее изысканное общество. И тут же увидела, что его глаза сощурились и помрачнели, он уже не улыбался.

— Вы ждете меня, миссис Фавел. — Его голос был таким же мрачным, как и взгляд. — Компания «Халлем», — напомнил он так, словно считал ее полной тупицей. Но, возможно, он всегда считал, что вместо мозгов у нее одни гормоны, а сама она — податливая, слабохарактерная девица, которая слепо и восторженно бросилась в объятия первого встречного бродяги, озабоченного только тем, как бы прибрать к рукам ее имущество, в те дни весьма значительное.

Он настолько вскружил ей голову, что она влюбилась без памяти и, больше всего на свете, жаждала выйти за него замуж. И только свидетельство, которое представили Клодии ее собственные глаза, помешало ей потащить его к алтарю: Адам, выходящий из спальни Элен с застывшим выражением ярости на лице… Он был так взбешен, что не заметил Клодию, стоявшую на верхней площадке служебной лестницы с охапкой свежевыстиранных постельных принадлежностей.

Элен! Элен, которая сидела на кровати в ярко-алом нижнем белье. Она тоже была в ярости, и речи ее, изобличающие Адама, заинтересованного только в ее, Клодии, финансовых перспективах, были полны яда. И вот она вколачивает последний гвоздь в гроб ее романтической любви: «Он знал, что твоего отца сейчас нет дома, и, должно быть, проследил, как я поднялась к себе. Я собиралась принять душ и переодеться, как вдруг он входит и без обиняков начинает говорить, что я всегда ему нравилась, и предлагает развлечься, как принято у взрослых людей. Он, видите ли, устал играть в игрушки с маленькой девочкой, к которой однажды перейдет изрядное состояние. Это он говорил о тебе, моя бедняжка. Ну а потом… помоги мне Бог… я велела ему собрать вещи и выметаться из „Фартингс-холла“. Я сказала ему, что если он будет еще болтаться здесь, когда вернется твой отец, то очень и очень пожалеет!»

— Мне сообщили, что я встречусь с наследником покойного мистера Халлема, — проговорила Клодия ледяным голосом и добавила, не скрывая желания оскорбить: — А не с каким-то посыльным.

Он криво усмехнулся.

— Меня всегда восхищали твои очаровательные манеры. — Потом повернулся и направился через просторный холл назад к библиотеке. — Гарольд Халлем был братом моей матери. Сам он не имел семьи и, насколько известно, потомства тоже. Ко мне перешел пакет акций, которым он владел в компании. Может быть, если вы удовлетворены моими верительными грамотами, мы могли бы начать переговоры? Если только вы не потеряли интереса к предложениям, которые готова представить вам моя компания.

Клодия в растерянности смотрела на его удалявшуюся спину.

— Значит, в конце концов, ты все-таки сумел выбиться в люди?

Она поняла, что произносит это вслух, только когда он уже в дверях библиотеки обернулся и посмотрел на нее холодными серыми глазами, а его чувственный, резко очерченный рот сложился в презрительную улыбку.

— По-видимому, дело обстоит именно так.

Она вызывающе вскинула голову и так же холодно ответила на его взгляд. Неужели после всего, что он ей сделал, он еще ждет, чтобы она устыдилась своих манер?! Неужели всерьез рассчитывает на извинения? С каким удовольствием она попросит его покинуть этот дом.

Но он успел войти в библиотеку — словно дом уже принадлежал ему, — и Клодия вдохнула побольше воздуха, расправила плечи и последовала за ним.

Почти по пятам за ней вошла Эми с подносом, на котором дружно позвякивали кофейные чашки из тонкого китайского фарфора. Клодия посторонилась, чтобы дать ей дорогу, и недовольно сморщилась, когда старушка, опуская поднос на длинный полированный стол, расплылась в улыбке и проговорила с радостным удивлением:

— Ну, прямо как в романе, молодой Адам? Кто бы мог подумать…

— Спасибо, Эми, — сдержанно остановила ее Клодия.

В свое время домоправительница питала слабость к молодому Адаму Уэстону и щедро наделяла его кухонными припасами, а старый фургон, в котором он обитал, был переполнен всяческими земными благами. Адам обладал весьма полезной способностью очаровывать каждого, кто мог сделать ему добро!

Клодия принялась с подчеркнутой невозмутимостью разливать кофе: налила в обе чашки черный, без сливок и без сахара — она любила именно так, а он может делать со своей чашкой, что ему угодно.

— Не разжечь ли огонь? — предложила Эми. — Вам не кажется, что как-то зябко?

Она уже заспешила к высокому каменному старинному очагу, но Адам остановил ее своей улыбкой, которая способна была запросто остановить поезд, несущийся на всех парах.

— Нам и так хорошо, Эми, даю слово. Кроме того, после кофе мы с миссис Фавел отправимся пообедать в какую-нибудь тихую закусочную, но все равно, спасибо за заботу.

А этот человек приобрел весьма властные манеры, язвительно подумала Клодия, когда Эми исчезла из виду. Но ее ничто не заставит пойти вместе с ним обедать! Когда дверь за Эми закрылась, Клодия твердо произнесла:

— Простите, что отняла у вас время, но я окончательно решила не иметь никаких дел с вашей компанией.

— Очень хочется пострадать от собственной глупости? — Легкая снисходительная усмешка, с которой он взглянул на нее, поднося к губам свою чашку, была откровенно оскорбительной. Клодия почувствовала, как все ее тело подобралось, каждый мускул затвердел от напряжения. По прошествии шести лет, она искренне верила, что смирилась с жестоким предательством Адама. Если бы кто-нибудь сказал ей, что встреча с ним подействует на нее таким образом — словно до сих пор в его власти причинить ей боль, словно один лишь взгляд, дымчато-серых глаз, способен лишить ее сил, — она хохотала бы до колик.

Он допил кофе, по-прежнему не спуская с нее глаз.

— Для меня это тоже было потрясением, Клодия. Меньше всего я ожидал встретить этим утром тебя. — Адам поставил чашку на блюдце и предложил: — Так почему бы нам не перевести дыхание, не вспомнить о деле и не начать сначала. — Он сделал приглашающий жест: — Может быть, ты все-таки присядешь?

Она оставила без внимания его бесцеремонное поведение, только чуть-чуть сдвинула брови, взяла свою чашку и отошла с ней в глубокую оконную нишу — только потому, что колени у нее, и в самом деле, слегка дрожали. Только поэтому. Усевшись на стеганую подушку, она вопросительно приподняла бровь.

— А кого же ты ожидал увидеть? Неужели ты забыл, кому принадлежит «Фартингс-холл»?

— Шесть лет назад, хозяином здесь был Гай Салливан, твой отец. Я не вспоминал о «Фартингс-холле» до тех пор, пока мое внимание не привлекло объявление о продаже. Фамилия Фавел ничего мне не сказала. Твой отец… — Тут в нем промелькнула некоторая неуверенность, словно он только впервые понял — перемена владельца могла означать, что Гая Салливана уже нет в живых. — Твой отец всегда относился ко мне справедливо, — договорил он спокойно.

Свинья! В тот день он укатил на своем дребезжащем мопеде задолго до возвращения отца и даже представить себе не может, что сказал и сделал бы Гай Салливан, если бы Элен исполнила свою угрозу и рассказала ему о случившемся в его отсутствие.

Сейчас он получил то, что заслужил. Ему, должно быть, доставило удовольствие сообщить ей, что он ни разу о ней не вспомнил за эти долгие шесть лет! Но, тем не менее, в одном Клодия сочла возможным его утешить.

— Папа на целый день уехал в гости к своему старому другу.

Она действительно заметила, как с его лица сбежало напряжение, и с удивлением поняла, что он, и в самом деле, испытал облегчение.

— Но теперь здесь хозяйка ты?

Он присел на край стола, скрестил на груди руки и прищурился, словно собрался тщательно взвешивать каждое ее слово.

— Да.

Все прочее его не касалось.

— И единственная?

Клодия утвердительно наклонила голову, и он процедил медленно, как будто данная перспектива не слишком его привлекала: