– Что это ты? – с нарочитой небрежностью произнесла Тиэко-сан. – Тебе лишь бы увиливать от работы. Возвращайся обратно.

Девушка слегка откинула назад голову, и на ее нежных губах сверкнула презрительная улыбка.

– Да, я не люблю работать. Не хочу и не буду!

Тиэко-сан на мгновение застыла. В ее взгляде сгущался мрак. Такая дерзость поистине граничила с сумасшествием.

– Вот как? – произнесла она, и в этом вопросе, как и во всей ее позе, было что-то выжидающее.

– Да! И если вы посмеете меня ударить, вам отрубят руку!

Тиэко-сан замолчала. Она молчала достаточно долго для того, чтобы Кэйко ощутила некоторую растерянность. Потом женщина все-таки задала неизбежный вопрос:

– Почему?

И тут Кэйко бросила в лицо своей мучительнице:

– Потому что я подарю господину наследника!

Тиэко-сан схватила ее за руку.

– Ты ждешь ребенка?!

Услышав в ее голосе радость, Кэйко отпрянула от удивления. – Да…

– Нужно поскорее сообщить господину. – В тоне Тиэко-сан слышалось что-то притворное – это еще больше сбило Кэйко с толку.

– Вы сами скажете? – пролепетала девушка.

– Да, – твердо произнесла Тиэко-сан. – Я отвечаю за тебя, за твое поведение, потому будет лучше, если именно я сообщу ему эту новость. А ты иди. – Она говорила ласково, как если бы Кэйко была ее дочерью. – Не работай больше. Отдыхай.

Кэйко попыталась освободить руку, и Тиэко тут же разжала пальцы. У старухи было странное, зловещее выражение лица. Тихонько повернувшись, девушка выскользнула с веранды.

Той же ночью уже начавшая засыпать Кэйко вдруг почувствовала, как ей на плечо легла чья-то рука. Испуганно вздрогнув, она открыла глаза. Было темно, но девушка услышала знакомый голос, голос Нагасавы:

– Так это правда?

От него веяло какой-то высшей силой – силой, способной менять судьбы других людей, управлять их желаниями и волей.

– Да, – осторожно ответила она.

– С завтрашнего дня я начну восстанавливать сад. Тот уголок с прудом был давно заброшен – это неестественно, я знаю, но разве можно признать естественным отсутствие в доме детей? Там все будет устроено так, как ты хочешь. Ты не возражаешь?

Небывалое дело – мужчина спрашивает совета у женщины! Кэйко поняла, что ей уготована роль даже не императрицы – богини! И она царственно произнесла:

– Не возражаю…

Несколько дней она наслаждалась своим новым положением. Ее оставили в покое – никто не заставлял работать, Тиэко-сан была приветлива, служанки почтительны, господин Нагасава смотрел как на святую, не решаясь даже приблизиться, не то чтобы коснуться рукой.

А потом однажды утром Тиэко вошла в главную комнату замка и остановилась, глядя на коленопреклоненного Нагасаву. Он не двигался: то ли молча молился, то ли просто замер в раздумье. Было еще рано, туман пльи над землей, стирая привычный пейзаж; он заползал с веранды, его седые шевелящиеся щупальца были повсюду: мир-иллюзия, мир-призрак, мир-обман, где непрочно многое из того, что кажется гранитом.

Тиэко смотрела на Нагасаву, как хищная птица смотрит со скалы на ничего не подозревающую добычу. Но стоило ей задуматься о будущем, как в хищника превращался Нагасава, – она испытывала привычный трепет перед его властью, властью господина, правителя и мужа. И все-таки он не был властен над ее тайными помыслами, желаниями и минутными движениями души.

Внезапно Нагасава повернулся: то ли просто решил встать, то ли каким-то образом уловил ее присутствие.

– Тиэко! – произнес он, поднимаясь с колен. – Свершилось, Тиэко! Мальчик… Или даже пусть сначала дочь, потом сын – неважно!

Женщина молчала. Ей было странно смотреть на этого человека, утратившего спокойствие, а месте с ним, как ей казалось, и часть своего достоинства правителя и самурая. Куда подевалась та благородная сдержанность силы, утонченная мудрость, уравновешенность ума? И все из-за проклятой девчонки!

Последняя мысль придала ей сил.

– Я благодарен богам, – сказал Нагасава, и Тиэко усмехнулась уголками губ.

Вот пример иллюзорности человеческого представления об истине. Сейчас истиной (и какой!) владела она, владела и любовалась ею, таинственным, сверкающим непостижимыми недрами кристаллом, поворачивая его так и эдак… Через секунду она преподнесет его Нагасаве в благодарность за годы отверженности и одиночества!

– Мне кажется, вы должны благодарить Ясуми, мой господин! – сказала она, и в ее голосе звенел лед.

Нагасава выпрямился.

– Ясуми?! Как ты смеешь произносить это имя! При чем тут Ясуми?

Тиэко не дрогнула под его взглядом. Теперь ее голос зазвучал по-другому, вкрадчиво, мягко:

– Я о молодом Ясуми, которого все называют Ото-мо. Но ведь он сын того… Я всегда об этом помнила.

Нагасава понял значение ее последних слов. Умерив свой гнев, он настороженно ожидал продолжения.

– Я их видела: вашу любимую наложницу и этого преданного вам самурая. Сначала они забавлялись в офуро, а потом перешли в ее комнату.

Нагасава ощутил ледяное прикосновение ее слов к своему сердцу. Внезапно ему стало трудно дышать. А Тиэко стояла, спокойная и прямая, привычно сложив спрятанные в складках неяркого одеяния руки.

– Когда это было?

– В ночь последнего большого пожара. Этот человек явился в замок по вашему приказу. А она… Все женщины работали, а она, – Тиэко сделала особое ударение на этом слове, – принимала ванну.

– И ты уверена, что они…

– Ни на ней, ни на нем не было ни клочка одежды, и потом, пусть я стара, но еще могу отличить, когда люди просто разговаривают или моются, а когда…

– Замолчи! – приказал он. Перевел дыхание и спросил: – Почему я не узнал об этом раньше?

Тиэко не произнесла ни слова. Он прочитал ответ на ее лице.

– Ты понимаешь, чего заслуживаешь?

– То, чего я, по-видимому, заслуживаю, я получила уже давно, если только вы не говорите о смерти.

– Только не лги, что хочешь умереть!

– Мне это безразлично.

И тут Нагасава произнес нечто неожиданное:

– Почему я должен тебе верить?

Тиэко опять промолчала. Он мог и не верить, но что это меняло в сути происходящего? Внезапно ей почудилось, что она поняла. Нагасаве не была нужна правда, он предпочел бы жить в неведении, воспитывать и боготворить ребенка, которого родила бы Кэй-ко, быть самодовольным и спокойным. Он боялся стать окончательно побежденным – равнодушными богами, подлыми людьми, жестокой судьбой. Слова Тиэко не просто лишали его пьедестала, они разверзли под его ногами бездну, в которой, наверное, можно было отыскать что угодно, кроме единственно главного – смысла жизни.

– Я прикажу ей явиться сюда, – сказал Нагасава. Прошло несколько томительных минут, и наконец пришла Кэйко, прекрасная и трогательно кроткая, похожая на горный цветок. Ее волосы лежали надо лбом мягкими прядями и, искусно подвернутые, красиво ниспадали на шею. Она была одета в белое, отливающее глянцем кимоно с темно-синим узором, рукава которого украшал тонкий, сплетенный из белых нитей шнур. Тиэко с первого взгляда определила, что ткань ручной росписи, и ее глаза стали угольно-черными от ненависти. Нагасава не покупал ей таких нарядов, даже когда она была юной девушкой! Ну ничего, скоро все будет кончено! Она еще увидит пятна крови на этом глянцевом шелке, следы боли на полном притворства красивом лице!

Нагасава долго смотрел на девушку. Он чувствовал, что у него недостанет сил повторить обвинения и сделать шаг в пропасть. И все-таки нужно решиться…

– Тиэко-сан утверждает, что ты и… – он запнулся. – …Отомо совершили страшное преступление, наказанием за которое может стать только смерть. Что ты можешь сказать?

Он смотрел с горячей настойчивостью – вечный отпечаток скрытности исчез с его лица, он был полон ожидания и… надежды.

И Нагасава, и Тиэко ждали чего угодно – смертельного испуга, крика, плача, мольбы, но… Кэйко спокойно произнесла:

– Кто такой Отомо?

Ее глаза были наивны и чисты.

– Ты задаешь глупые вопросы.