— Когда Эми поговорила с девчонками, она спросила у оператора, сколько стоил разговор, и отдала мне деньги, — с явным сарказмом в голосе произнес Чарльз. — Наш бюджет не пострадал, дорогая.

Кто-нибудь другой на месте Марион был бы готов провалиться сквозь землю, но она всего лишь одобрительно кивнула.

— Хорошо.

Мы целую вечность сидели вокруг стола и разговаривали. Точнее, они разговаривали, а я молчала и слушала, как они вспоминают необычные и забавные случаи, происшедшие во время войны, хотя я знала, что в те времена происходило и много трагических событий.

Кэти рассказала, что однажды ее мать вернулась из бомбоубежища и обнаружила в доме незнакомого мужчину, спящего под столом в гостиной.

— Он вошел через заднюю дверь в полной уверенности, что это его собственный дом. Мама выгнала его метлой, хотя во время затемнения это была вполне простительная ошибка.

Затемнение было причиной множества разнообразных недоразумений. Дедушка и бабушка Паттерсон однажды вечером отправились в театр, но потеряли друг друга, выйдя на улицу после представления.

— Нам пришлось добираться домой на разных трамваях, — закончил свой рассказ Лео.

— Я не могу представить тебя в трамвае, дедушка, — удивилась я. Он был для этого слишком элегантен.

— Война была великим уравнителем, Маргарита, — пояснил он. — Будь ты хоть трижды миллионер, все равно бензин выдавали по карточкам.

— На черном рынке продавалось все, — сказала Эми. — Наша мама однажды купила радиоприемник, но так и не смогла его включить. Она так раскаивалась в этой покупке, что ничуть не огорчилась, когда оказалось, что внутри приемника нет никакой начинки.

Дядя Хэрри заметил, что на его взгляд в войне не было ничего хорошего, что вся эта чертова война была одной сплошной кровавой трагедией, от начала до конца.

— Прошу дам простить меня за резкость, но на войне я потерял своего самого лучшего друга.

— Я тоже. — Кэти посмотрела на него, и между ними молнией промелькнуло взаимопонимание, причины которого я не знала.

— Мы тут были всего лишь зрителями, — вступил в разговор Чарльз. — Мы на велосипедах ездили на работу и обратно, и ничего значительного не происходило. Во время самых тяжелых налетов мама и сестры приезжали и оставались у нас на ночь. Мы наблюдали, как небо над Ливерпулем окрашивается в красный цвет, как будто горит целый город. Нам казалось, что мы находимся в другом мире.

— Мы с Элизабет самые тяжелые ночи проводили на фабрике в Скелмерсдейле, — кивнул дедушка.

— А ты где находилась во время бомбежек, Эми? — спросила Кэти Бернс. Я припомнила, что ее призвали в армию и она почти всю войну провела в Йоркшире.

— В подвале нашего дома у Ньюсхэм-парка, — ответила моя мать. — Мы там очень весело проводили время. Кто-нибудь помнит капитана Кирби-Грина? Он жил на первом этаже.

— Он был страшным занудой, — проворчал дедушка. — Каждый раз, когда я к тебе приезжал, он ловил меня в вестибюле.

— А мне он очень нравился, — возразила Марион, впервые за весь разговор открыв рот. — Я встречалась с ним всего один раз, на празднике у станции Понд-Вуд. Мне показалось, что капитану очень нравилась твоя мать, Чарльз.

— Он был от нее без ума. Он ей тоже нравился, но не в этомсмысле. — Чарльз грустно улыбнулся. — Мне кажется, единственным мужчиной, который маме когда-либо был нужен, был наш папа. За ней ухаживал один мужчина, с которым она работала. Он даже хотел на ней жениться, но мама ему отказала.

— Как бы то ни было, — опять заговорила Эми, — капитан Кирби-Грин назначил себя массовиком-затейником на время воздушных налетов. Он почти постоянно находился в подвале, чтобы, когда прозвучит сигнал воздушной тревоги, все было готово. Капитан очень огорчался, если этот сигнал так и не раздавался. В канун второго военного Рождества налеты были просто ужасными. Они повторялись день за днем. Каждую ночь Ливерпуль бомбили много часов подряд. Я помню, как мы пели песню «Тихая ночь» и я спрашивала себя, поет ли ее Барни в лагере для военнопленных в Баварии…

ГЛАВА 16

Май 1941

Эми и Барни

«… Яркий свет вокруг тебя, — голосила Эми, — Дева, Мать и дитя…» Ее собственный голос что-то делал с ее ушами, вызывая в них звон. Это означало, что чем громче она пела, тем успешнее ей удавалось заглушать звуки бомб, рвущихся над Ливерпулем. Дом беспрерывно дрожал, его фундамент стонал, и Эми казалось, что он вот-вот обрушится прямо на них. На этой неделе все ночи были такими. Даже сегодня, в канун Рождества, бомбежка была ничем не легче предыдущих.

«С любовью смотрят на меня…» — вопила она. Это был немецкий рождественский гимн, и кто знает, быть может, Барни тоже его сейчас поет. Собравшиеся в подвале жильцы вкладывали в пение всю свою душу. Эми, Клайв и Вероника Стаффорд, мистер и миссис Портер и, конечно же, капитан изо всех сил пытались заглушить страшную реальность того, что происходило снаружи.

Эми вспомнила, как, когда она, Чарли и их сестры были маленькими, они пели «Носки стирают, теребя, пастушки только для себя». Мама с папой очень на них за это сердились, особенно если они были в это время в церкви. Эми не часто думала об отце, и это воспоминание заставило ее улыбнуться.

Это было второе Рождество с тех пор, как они с Барни поженились, и оба Рождества они провели порознь. Как там ему живется в лагере для военнопленных? Этот лагерь располагался не в поле, и жили заключенные не в палатках. Так она раньше представляла себе лагерь. Этот лагерь находился в настоящей и очень холодной крепости. Барни писал, что он никогда не снимает шинель. Это была вовсе не та шинель, которую ему выдали в начале службы, потому что он потерял почти все свое имущество во Франции. Это была чужая шинель, и в кармане он нашел носовой платок с вышитой в уголке буквой «У». «Должно быть, раньше она принадлежала Уильяму, — писал Барни, — или Уолтеру, или Уилфреду».

Капитан Кирби-Грин руководил импровизированным хором с помощью деревянной линейки. Он уморительно гримасничал, подергивая носом и поднимая брови, как если бы дирижировал настоящим профессиональным хором. Эми разбирал смех, но она боялась задеть его самолюбие.

«Спи в божественном покое, — выводил хор. — Спи-и в боже-ественном поко-ое».

Последовавшая за этим тишина, хотя и вполне ожидаемая, застала их врасплох, и они растерянно моргали, глядя друг на друга, пока новая бомба не упала совсем близко, на клочки разорвав тишину. Дом зашатался, певцы ахнули, Эми перекрестилась. Капитан Кирби-Грин лишь презрительно скривился. Он запретил себе реагировать на воздушные налеты, какими бы тяжелыми они ни были. Он считал себя лидером, а значит, должен был демонстрировать силу духа.

— Может быть, сделаем перерыв и перекусим? — предложил он. — Уже почти полночь.

— Неплохая идея, — отозвалась миссис Портер. Поскольку она была единственной среди них неработающей женщиной, на нее была возложена обязанность делать бутерброды.

В честь Рождества она приготовила сладкие пирожки.

— В Ливерпуле совершенно невозможно раздобыть начинку для пирожков [29], — извиняющимся тоном произнесла она. — Поэтому я начинила пирожки изюмом, смешанным с джемом из черной смородины. Зато, — тут в ее голосе зазвенело торжество, — у нас есть настоящие яичные бутерброды. У зятя Эми родители живут в селе. Они передали ей на Рождество яиц.

— Ух ты! — Клайв Стаффорд облизал губы. Он был ужасно прожорливым, и за ним приходилось постоянно следить, чтобы он не съел больше, чем ему полагается. Вероника скорчила гримасу у него за спиной.

Капитан смотрел на часы.

— Полночь! — объявил он. — Поздравляю всех с Рождеством!

— С Рождеством!

Все поцеловались. Клайв Стаффорд поцеловал Эми с ничем не оправданным энтузиазмом.

Какая странная штука жизнь, думала Эми. У нее не было ничего общего с Портерами, Стаффордами или капитаном Кирби-Грином. Соседи ей нравились, но они были из разных слоев общества. Тем не менее она проводила ночи напролет с этой пятеркой незнакомцев, и все они в любую секунду могли погибнуть. И быть может, в свое последнее мгновение на земле она увидит одно из этих лиц, а не лицо Барни или кого-нибудь из тех, кто ей действительно дорог.