О склонности товарища Тухачевского к дешевой демагогии мы еще поговорим. Здесь важно другое: еще в девятнадцатом году он четко наметил линию будущего противостояния. Пока шла война, без этих непродвинутых в классовом отношении военспецов почему-то получалось плохо. Самого «великого стратега» время от времени весьма чувствительно били, поскольку противник о великой роли классовой теории в ведении войны, по-видимому, не знал и воевал не как надо, а как лучше.

В армейских «низах» это противостояние доходило уже до полного неприличия. В справке ГПУ по Западному фронту говорится: «Комсостав в своей среде сохранил старые привычки и замашки и третирует краскомов как лишний для армии элемент… В 27 дивизии создались две группировки – офицерская и краскомовская; среди краскомов была далее тенденция убить одного из старых офицеров; атмосфера была разряжена после переброски части комсостава в другие места. В бронебригаде Запфронта офицерский состав всячески выживает младший комсостав, краскомов и членов РКП(б)».

Впрочем, «новые» командиры успешно перенимали от «старых» и некоторые особенности прежней армии. Читаем ту же справку: «Случаи проявления грубости комсостава в обращении с красноармейцами, эксплуатация красноармейцев, использование их в качестве денщиков довольно распространены… Грубость комсостава в 3 пехотной запасной школе вызвала сильное возбуждение курсантов, и только благодаря умелому подходу политсостава удалось избежать эксцессов. В продбазе ВХУ Запфронта начбазы и военком[20] требуют от красноармейцев и служащих стоять навытяжку и отвечать: «так точно» и «никак нет». В бронебригаде Запфронта красноармейцы одного дивизиона объявили голодовку вследствие грубости комсостава… Отмечено много случаев использования красноармейцев в качестве денщиков, нянек, поломоек и т. п. …»

И конечно же, все время, от одной части к другой, неизменное: «Пьянство комсостава сильно распространено… В частях Запфронта пьянство также сильно распространено… В 16 армкорпусе пьянство сопровождается азартной и картежной игрой, что влияет разлагающе на красноармейцев. В 37 дивизии Запфронта имел место случай, когда пьяный начштаба одного из полков, обнажив шашку, кричал: „Бей жидов, спасай Россию“…»

Естественно, переведенная на мирное положение, звереющая от непривычного безделья армия была горючим материалом для любой антиправительственной деятельности. «В казармах эскадрона Белорусской дивизии отмечено распространение прокламации „Союза защиты родины и свободы“. Антисоветские группировки комсостава отмечены на Запфронте – одна монархическая в частях 4 армкорпуса и анархо-интеллигентская в 37 дивизии… В 6 кавдивизии отмечается резкое отрицательное отношение к коммунистам, в 32 полку раздавались заявления: „В случае войны будем бить коммунистов“. В частях связи имели место заявления, что в случае войны красноармейцы разбегутся или перейдут к белым. В 6 кавдивизии, 37 дивизии наблюдается рост антисемитизма… В 6 Чонгарской дивизии и 33 полку отмечены случаи отказа красноармейцев от исполнения распоряжений комсостава и падение дисциплины…»

И так по всем «фронтам» – рост антикоммунистических настроений, грубость, падение дисциплины – и пьянство, пьянство без конца… Пили все, от бойцов до командармов. Помощник начальника информотделения разведчасти Западного фронта Довбор был в 1920 году исключен из партии за то, что в пьяном виде явился на переговоры с поляками. Куда уж дальше!

С подвигами на «пьяном» фронте могли бы соперничать подвиги на «женском фронте», если бы не определенная нехватка женщин в воинских частях. И все же…

«В Приволжском военном округе помощник командира роты в пьяном угаре разделся сам и раздел проститутку, с которой начал плясать русского. Остальные подняли стрельбу из револьверов, подняв много шума…

В Уральском военном округе попойки носили характер оргии, где некоторые жены комсостава танцевали чуть ли не нагими. Была попойка специально женская, на которой присутствовали все жены комсостава 20-го полка. Попойка продолжалась танцами, дебошами, руганью, и дошло до того, что случайно попавший командир был повален на пол, были спущены брюки, и ему стоило много трудов вырваться оттуда неизнасилованным».

Впрочем, с «распущенностью» боролись, иногда не без успеха. В 1924 году коммунистическая ячейка одного кавалерийского полка выдала следующий документ: «Заслушав доклад о коммунистической этике и классовой морали, постановили… воздержаться всем членам ячейки от половых сношений в течение двух лет для того, чтобы показать пример не на словах, а на деле беспартийным массам».

Развлекались как могли. После окончания войны внезапно вспыхнула эпидемия дуэлей среди командиров. Даже в 1925 году в РККА произошло около 90 дуэлей. Из них 60 – со смертельным исходом: «товарищ маузер» и «товарищ наган» были получше традиционных дуэльных пистолетов, да и стреляли из них по-фронтовому. Положенное наказание – до 6 лет лишения свободы – само собой, командиров, только что прошедших тяжелейшую войну, не останавливало. (Любопытно, что такая же вспышка произошла в советской армии после введения в 1942 году новой формы с погонами и прочими атрибутами старого офицерства. Но тут уж явление задавили на корню, по законам военного времени.)

…С другой стороны, война окончилась, и хотелось жить красиво. Тот самый Довбор, которого исключили из партии за то, что пьяным явился на переговоры, в 1923 году после службы переодевался в штатский костюм, надевал шляпу, брал тросточку и шел развлекаться. Как – история умалчивает, но, должно быть, гулял хорошо, если его по этой причине обратно в партию так и не приняли. Но это, так сказать, развлечения армейской мелочи. «Наверху» все обстояло куда круче. После разгрома Колчака бывший начштаба Южного фронта И. X. Паука был назначен начальником штаба войск Киевского округа. Прибыв в Киев, он первым делом занял губернаторский дом, где принялся давать приемы, на которые приглашал военную и партийную верхушку. Верхушка туда с удовольствием ходила. Бывший помощник Фрунзе В. А. Ольдерогге, ставший инспектором пехоты Украины и Крыма, привез с собой двух великолепных лошадей. Вскоре он стал устраивать на киевском ипподроме скачки, а его дочери держали там тотализатор, так что выручки хватало на красивую жизнь. Товарищи поняли революцию просто: были белые баре, а теперь будут красные баре, то есть мы…

Наверху была жестокая конкуренция за «места под солнцем» – мест было мало, особенно для «военспецов». Масла в огонь подлила новая политика большевиков, нацеленная на возвращение из эмиграции бывших белых офицеров. Их приглашали, обещая полное прощение и хорошую работу, и их коллеги, которые прошли всю войну в рядах Красной Армии, видели в них естественных конкурентов. Впрочем, те далеко не всегда стремились ввязаться в эту борьбу.

В свое время Михаил Булгаков написал роман «Бег» – о судьбах белой эмиграции. Прототипом генерала Хлудова в нем послужил генерал Слащев, имевший во время Гражданской красноречивое прозвище «Слащев-вешатель». После окончания войны большевики провели целую операцию, чтобы возвратить его в СССР – нет, не затем, чтобы свести счеты, а решив, что вслед за ним станут возвращаться и другие эмигрировавшие белогвардейцы. Зачем советским властям это было нужно – известно только им, а у них уже ничего не спросишь. В общем, Слащев действительно вернулся в Россию, никто его здесь не трогал, он спокойно преподавал себе на курсах усовершенствования комсостава «Выстрел» до тех пор, пока в 1929 году его не прикончил брат кого-то из повешенных им. Впрочем, несмотря на громадный авторитет в офицерской среде, приобретением Слащев оказался весьма сомнительным. Не знаем, каким он был педагогом, но вне школы он учил курсантов тому, в чем им совершенствоваться было не обязательно, да и не нужно – сами умели…

Один из его коллег по курсам, С. Харламов, когда его чекисты спросили, велись ли у Слащева антисоветские разговоры, честно сказал, что обстановка там была совершенно неподходящая не только для контрреволюционных, но и вообще для каких бы то ни было разговоров.