— Госпожа Рахиль, — прошептал мальчик, — кажется, я совершил ужасный поступок.

— Подойди сюда, если собираешься шептать, — сердито приказала она. — Что ты натворил? Что-нибудь украл? — спросила Рахиль, понижая голос.

— Откуда вы узнали? — прошептал Юсуф, и вид у него стал еще более испуганный.

— Я не знала. Так что ты украл? — Рахиль схватила его за руку и подтянула к себе. Юсуф не сопротивлялся.

— Вот это. — Из-под рубашки он извлек сложенное в несколько раз письмо.

— Листок бумаги? — Рахиль с ироническим видом приподняла бровь. — Что ж, в нашем доме это не считается тяжким преступлением, во всяком случае, пока, поэтому можешь сделать нормальное лицо. Откуда ты это взял?

— Из комнаты умершего студента. Это письмо. Я не хотел его брать, госпожа Рахиль. Оно выпало из книги, которую я рассматривал, а потом вошел епископ, похожий на огромного…

— Это верно, — поддакнула Рахиль.

— Я так испугался, что сунул письмо под рубашку и забыл о нем.

— И все? — осведомилась Рахиль, пристально глядя Юсуфу в лицо.

Он покраснел.

— Нет. Я уже начал его читать, когда услышал голос епископа, — признался мальчик. — Это жуткое письмо.

— Ты прочел его до конца. — Это был не вопрос. Рахиль тоже бы прочла письмо, прежде чем признаться в своем проступке.

— Да, — виновато ответил Юсуф.

— Что ж, тогда посмотрим, что в нем. В конце концов мы единственные люди в доме, кто умеет читать. Мама, близнецы и слуги не умеют, а отец не видит. Давай сюда письмо.

Письмо было написано в обычном для того времени стиле, приукрашено несколькими латинскими фразами и словами на мавританском языке, как определила Рахиль. Она расстелила бумагу на столе, чтобы как следует видеть, и, запинаясь, принялась разбирать неровный, остроконечный почерк.

— Жаль, что знакомый господина Лоренса не нанял писца, вместо того чтобы царапать слова своим дурным почерком, — заметила Рахиль.

— Что в письме, госпожа Рахиль? — поинтересовался Юсуф скромнее, чем обычно. — Я не смог разобрать все слова.

— Это меня не удивляет, — ответила девушка и начала читать, легко водя пальцем по бумаге. — «Мой почтенный господин, дон Лоренс», — прочитала она. — Довольно напыщенное обращение к сыну торговца шерстью, но ничего. Я буду читать, а не делать замечания.

Рахиль остановилась.

— Что это за слова? — спросила она, указывая на следующую строчку. — Кажется, они на твоем языке.

— Да, но они бессмысленны.

— О чем здесь говорится?

Юсуф внимательно присмотрелся к арабским буквам и захихикал.

— Это значит рыба, миндаль и фиги. Он проклинает их силами рыбы, миндаля и фиг. Возможно, это какой-то тайный язык.

— Хочешь сказать, «рыба» означает «встретимся у реки»? — усмехнулась Рахиль.

— А «миндаль» означает «во время восхода луны». — Юсуф фыркнул от смеха.

— А «фиги» — «принеси золото, вино и приведи танцовщиц»? — И оба весело рассмеялись.

— Кажется, вам обоим нечего делать, — послышался в дверях голос Юдифи. Она посмотрела на стол, увидела большую, солидную книгу, лист бумаги, испещренный мелким почерком, и довольно кивнула.

— Прости, мама, — спокойно ответила Рахиль. — Мы сделали небольшую передышку. Сейчас опять приступим к работе.

Юдифь вернулась к своим домашним делам, а Рахиль продолжала читать вполголоса:

— Это все, — сказала Рахиль. — Будучи скромным человеком, он не подписался.

— Мне бы не хотелось получить такое письмо, — заметил Юсуф.

— Мы должны дать его папе. Если отбросить все причудливые слова, это угроза. И он обязан знать.

— Так что, господин епископ, — произнес лекарь, — я решил, что вы должны немедленно ознакомиться с этим. — Исаак достал письмо, сложенное точно так же, как его нашел Юсуф, и протянул епископу. — Я прошу снисхождения к моему своевольному ученику. Он всерьез утверждает, что письмо выпало из вашей книги, и стоило ему его развернуть, как вы вошли в комнату. Испугавшись и чувствуя свою вину, он сунул письмо под рубашку и вспомнил о нем, только когда мы вернулись домой.

— Если бы мне удалось внушить подобный страх и чувство вины некоторым из моих подопечных, — вздохнул Беренгер и обратился к письму.

Он прочел его, швырнул на стол и снова взял в руки. — Какое безумие! Что за вредную чушь придумывают эти шарлатаны, чтобы плести свою паутину! Клятвы! Глупый ребенок. Как он мог давать какие-либо клятвы? Если не считать, конечно, его религиозных обетов, но к ним он еще не был готов. Исаак, эти дети считают себя мужчинами, потому что у них начинает пробиваться борода, но они по-прежнему остаются детьми.

— Меня прежде всего заинтересовала угроза, — заметил Исаак.

— Так и было задумано. Если бы он дал эту странную клятву, о которой идет речь, то этому чудовищу нечем было бы его запугивать, верно? Исаак, ты не поверишь, какие нелепые клятвы могут давать юноши, чьи головы забиты идеалами, клянутся соблюдать пост, пока не выполнят какое-либо непосильное задание, а потом мы находим их в постели полумертвыми от голода.

— И девушки тоже? — спросил Исаак.

— Верно. Но с ними имеет дело госпожа Элисенда из монастыря. И она не станет церемониться, если они не откажутся от дурацких затей. — Епископ снова взял письмо и внимательно его перечитал. — А арабский? Ты что-нибудь понимаешь?

— Кажется, это чей-то список покупок, которые нужно сделать на базаре, переписанный неловкой рукой, — ответил Исаак. — По крайней мере так говорит Юсуф. Но ведь Ваше Преосвященство может читать на языке мавров?

— Немного, но не с таким мастерством как это делал ты, когда видел. — Епископ уставился на письмо. — Клянусь всеми святыми, — радостно воскликнул он, — я могу это прочесть. И мальчик прав. Рыба.

— Миндаль и фиги. Юсуф предположил, что это может быть тайный язык, но, мне кажется, он просто развлекался за наш счет.

— В этом письме есть одна утешительная вещь. И я полагаю, ты ее тоже заметил.

— Можно предположить, что кроме трех юношей под руководством автора письма других искателей истины не было.

— И конечно, он отбирал у них последние гроши, полученные от семьи, — добавил Беренгер. — Я спрошу Франциска, что ему удалось узнать от семинаристов.

— Я привел Бертрана, Ваше Преосвященство, — сказал Франциск Монтерран, исполнявший обязанности приходского священника, пока Беренгер объезжал свои обширные угодья, и его самый надежный помощник. — Он нам кое-что расскажет о происходящем в семинарии. У меня нет желания пробуждать сомнения и размышления среди студентов, расспрашивая всех сразу.

— Мудрое решение, как всегда, Франциск. А теперь, кузен Бертран, что тебе удалось узнать за две недели внимательных наблюдений?

— Многое, мой господин, но не представляющее большой важности. Как вы и подозревали, основной причиной недовольства является замена любимого многими отца Микеля на отца Гарсию, которому надлежало бы быть ангелом, явившимся с небес, чтобы достигнуть уровня своего предшественника. Новые студенты, не знавшие отца Микеля, восхищаются отцом Гарсией. Остальные жалобы касаются ужасной еды, непродуманных часов для отдыха и чрезмерного количества времени, которое по вашему требованию студенты должны проводить за занятиями. Я бы не стал обращать на это внимания, — заметил Бертран с умудренностью двадцатилетнего человека, которому приходится выслушивать жалобы пятнадцатилетних. — Что бы ни делалось, они все равно будут жаловаться.