Он вновь вернулся к креслу.

— Тогда кто вы? Чего вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы вспомнили кое-что, что вы видели, мистер Слепой, — иронично добавил он. — Вот послушайте. Как-то раз, вечером, в прошедшем мае, вы болтались у театра «Казино», приставая к зрителям, которые выходили оттуда…

— Но я там бываю часто…

— Меня интересует один вечер, один вполне определенный вечер. Только один, до остального мне нет дела. В тот самый вечер из театра вместе вышли мужчина и женщина. На женщине была ярко-оранжевая шляпа, из которой торчало длинное перо. Вы прицепились к паре, когда она садилась в такси, в нескольких ярдах от выхода. Теперь слушайте внимательно. Женщина, сама того не заметив, уронила зажженную сигарету в кружку, которую вы ей протянули. Вместо монеты, которую она хотела бросить. Вы обожгли пальцы этой сигаретой. Мужчина быстро вытащил ее и, чтобы загладить оплошность, сунул вам пару долларов. Я думаю, он сказал что-нибудь вроде: «Извини, приятель, она нечаянно». Вы, конечно, помните это. Вы не каждый вечер обжигаете пальцы о сигарету, попавшую в вашу кружку, и не каждый вечер получаете два доллара сразу от одного и того же прохожего.

— А если я скажу, что не помню?

— Тогда прямо сейчас я заберу вас с собой и отведу в ближайший полицейский участок, как мошенника. Вы получите срок в исправительной тюрьме, и с этого дня полиция возьмет вас на заметку и будет задерживать всякий раз, когда вы попытаетесь попрошайничать на улице.

Человек на кровати в отчаянии впился ногтями в лицо, сдвинув на лоб черные очки.

— Но разве вы не вынуждаете меня признать, что я это помню, не важно, помню я или нет?

— Я только заставляю вас признать то, что, я уверен, вы и так помните.

— Предположим, я скажу, что помню, что тогда?

— Для начала вы расскажете мне, что именно вы помните, затем повторите это моему другу, полицейскому в штатском. Я либо приведу его сюда, либо вас отведу к нему…

Попрошайка в отчаянии подскочил:

— Но как же я сделаю это, не выдав себя? Полицейский в штатском! Считается, что я слепой, как же я скажу, что видел их? Это ведь то же самое, чем вы угрожали мне, если я не вспомню!

— Нет, вы расскажете это только одному человеку, а не всей полиции. Я могу договориться с ним, он пообещает, что вас не будут преследовать. Ну что, подходит?

— Да, видел, — тихо признал так называемый слепой. — Я видел их вместе. Обычно я закрываю глаза, даже в очках, если оказываюсь в ярко освещенных местах, как около этого театра. Но когда я обжег палец, то широко раскрыл их. Я вижу сквозь очки, и я разглядел их обоих, точно.

Ломбард вынул что-то из бумажника.

— Это он?

Слепой отшвырнул свои очки подальше и внимательно изучил моментальный снимок.

— Я бы сказал — да, — наконец произнес он. — Хотя я видел его только мельком и это было давно, мне кажется, что это он и есть.

— А как насчет дамы? Вы бы смогли узнать ее, если бы снова увидели?

— А я и видел ее снова. Его я видел только в тот вечер, но ее я видел и после, по крайней мере еще один раз…

— Что? — Ломбард резко вскочил, нагнувшись к нему. Покинутое кресло закачалось за его спиной. Он схватил нищего за плечо, стиснув так, словно хотел буквально выжать информацию из этого костлявого тела. — Я хочу все знать об этом! Говорите! Быстро!

— Это случилось вскоре после того вечера, поэтому я и догадался, что передо мной именно она. Я стоял около одного из шикарных отелей, вы знаете, как там светло. Я услышал шаги двоих, спускавшихся по ступенькам, мужчины и женщины. Затем женщина остановилась и сказала: «Подождите минутку, может быть, это принесет мне удачу», и я понял, что она имеет в виду меня. Я снова услышал ее шаги, она повернулась и подошла ко мне. Звякнула монетка. Двадцать пять центов. Я по звуку могу различать монеты. А затем произошло самое забавное, из-за чего я и догадался, что это она. Это такая мелочь, я не знаю, сможете ли вы уловить. Она целую минуту стояла передо мной, люди обычно так не делают. Монета уже была в кружке, и я понял, что она, должно быть, просто смотрит на меня. Или на что-то такое во мне. Я держал кружку в правой руке, на которой был ожог, а ожог к тому времени превратился в большой волдырь. Я думаю, что его она и заметила. Короче говоря, дальше было вот что. Я расслышал, как она сказала вполголоса не мне, а самой себе: «Надо же, как странно!» Затем ее шаги удалились, она направилась туда, где ждал мужчина. Вот и все…

— Но…

— Подождите, я еще не закончил. Я приоткрыл глаза, совсем чуть-чуть, и заглянул в кружку. Она добавила долларовую бумажку к той монете, которую бросила вначале.Я понял, что это именно она, потому что раньше такой бумажки там не было. Почему она вдруг передумала и добавила еще доллар, когда уже положила двадцать пять центов? Должно быть, это была та же самая женщина, она, вероятно, узнала меня по ожогу и вспомнила, что случилось несколько дней назад…

— Вероятно, вероятно, — нетерпеливо скрипнул зубами Ломбард. — Я-то думал, что вы видели ее и можете рассказать, как она выглядит!

— Я не могу сказать, как она выглядит спереди, потому что я не решился открыть глаза. Вокруг было слишком светло, и я боялся выдать себя. Когда она отвернулась и я увидел доллар, то немного приподнял веки, и посмотрел ей вслед из-под ресниц, и разглядел ее со спины, когда она садилась в машину.

— Со спины! Хорошо, скажите мне хотя бы, как она выглядит со спины!

— Я не мог рассмотреть ее всю даже со спины, я боялся слишком широко открывать глаза. Я увидел только шов на шелковом чулке и один каблук, когда она подняла ногу, чтобы сесть и машину. Вот и все, что я смог разглядеть из-под опущенных век.

— Оранжевая шляпа в первый вечер. Шов на чулке и один каблук во второй, неделю спустя! — Ломбард пихнул нищего на кровать. — С такими темпами не пройдет и двадцати лет, как мы соберем ее целиком!

Он подошел к двери, с силой распахнул ее и, обернувшись, бросил на нищего недобрый взгляд:

— Уверен, вы можете вспомнить гораздо больше! И профессионал сумеет вытянуть это из вас. Вы наверняка смотрели на нее во все глаза в первый вечер около театра. А во второй раз вы должны были слышать, какой адрес назвали водителю, когда дама села в машину.

— Я не слышал.

— Вы останетесь здесь, понятно? Никуда не уходите. Я спущусь вниз и позвоню тому парню, о котором я вам говорил. Я хочу, чтобы он пришел сюда и выслушал вашу историю.

— Но он же коп!

— Я уже сказал: все будет в порядке. Вы нас не интересуете — ни его, ни меня. Вам не о чем беспокоиться. Но не вздумайте удрать отсюда, пока меня не будет, или вам придется плохо.

Он закрыл за собой дверь.

Голос на другом конце провода казался удивленным:

— У вас уже что-то есть?

— У меня уже кое-что есть, и я хочу, чтобы вы послушали и решили, важно это или не очень. Я думаю, вы сможете узнать больше, чем я. Я сейчас на углу Сто двадцать третьей улицы и Парк-авеню, в последнем доме около железнодорожных путей. Было бы лучше, если бы вы как можно скорее приехали сюда и посмотрели, чего все это стоит. Я поставил полицейского из патруля около входа, чтобы он понаблюдал за нищим, пока я не вернусь. Я звоню из автомата на углу, это единственный телефон поблизости. Я буду ждать вас внизу у подъезда.

Через несколько минут неподалеку притормозила патрульная машина, из которой на ходу выпрыгнул Берджесс. Автомобиль, не останавливаясь, поехал дальше, а Берджесс поспешил к подъезду, у которого стояли Ломбард и полицейский.

— Сюда, — сказал Ломбард и без дальнейших объяснений повернулся к двери.

— Я, наверное, могу продолжать обход, — сказал полицейский, двигаясь прочь.

— Большое спасибо, офицер, — крикнул ему вслед Ломбард. (Они оба были уже на лестнице). — Наверх до самого конца, — пояснил Ломбард, идущий впереди. — Этот парень дважды видел ее, в тот вечер и еще раз, неделю спустя. Он слепой: не смейтесь, липовый, конечно.