— Что вы имеете в виду?

— Я задаю себе вопрос, правда ли, что большинство женщин-заключенных хотят получить конкретную работу и участвовать в различных социальных программах, типа борьбы с распространением наркотиков…

— Нет, неправда.

Глаза Брэнда расширились от изумления — слишком категорично прозвучал ее ответ. А потом сузились — он стад внимательно скушать. Изучать. Пытаться понять.

— …Неправда, мистер Мэрфи. Большинство этих женщин — матери-одиночки. Они никогда не были замужем, многие родили детей, сами еще не выйдя из детского возраста. Они не оканчивали школу, и больше половины этих женщин выросли в семьях, где кто-нибудь сидел или сидит в тюрьме. Члены их семей преступали закон либо не знали закона всю свою жизнь, и нынешние просто повторяют цикл. Многие из них прекрасно понимают, по какой дороге они идут, — они мечтают изменить хоть что-то, но не знают как. А другие выходят на свободу после первого небольшого срока и чувствуют, что теперь им придется жить самостоятельно, но они не умеют жить самостоятельно! И они вновь нарушают закон и возвращаются за решетку. Для них это облегчение. В тюрьме не нужно принимать самостоятельные решения.

Ширли умолкла, чтобы перевести дыхание, и наткнулась на вопросительный взгляд Брэнда.

— Откуда вы столько знаете, Ширли?

— Я же говорила вам, я много читала. Изучала этот вопрос.

Брэнд недоверчиво покачал головой.

— А… ПОЧЕМУ вы его изучали?

Ширли нервно сглотнула и посмотрела на свои пальцы, плотно переплетенные и слегка побледневшие от напряжения.

— У меня есть… подруга, которая находилась в заключении.

Эта ее ложь вряд ли была больше, чем ложь самого Брэнда. Потому что то, с какой страстью он говорил о реформе, выдавало и в нем лично заинтересованного человека, а не только политика, озабоченного количеством голосов избирателей.

— Вы часто с ней разговариваете? С вашей подругой? Впрочем, это не так уж и важно…

Она насторожилась. Брэнд Мэрфи производил впечатление вихря, смерча, урагана, человека действия — но никак не человека, который способен отступить, бормоча под нос «не так уж это и важно».

— В каком смысле — неважно?

— Мне нужно найти кое-кого… Скажите, когда вы читали материалы по этому вопросу, вам не попадались анонимные статьи, написанные одной заключенной?

Она на секунду потеряла дар речи, и этого Брэнду Мэрфи вполне хватило для того, чтобы вновь впиться в нее подозрительным взглядом.

— Думаю…да.

Брэнд нахмурился.

— Нужно было обратить на это внимание. Ее исследования — это самое полное и интересное изложение проблем, да еще и изнутри. Она предлагает реформы, которые сократят количество рецидивов. Не либерализацию системы, но реальные решения, вроде программ профессионального обучения и профессиональной аттестации. Эти программы будут стоить денег, но в конечном итоге начнут работать. Разумеется, не все ее идеи безупречны, но это не так уж и важно…

В груди молодой женщины бушевала буря эмоций. С одной стороны — опасение, что Брэнд разгадает ее шараду, с другой — радость и гордость, что он заметил и оценил ее статьи, с третьей — надежда, что однажды что-нибудь все же изменится к лучшему…

Брэнд внезапно наклонился вперед и оказался так близко от нее, что Ширли невольно отшатнулась.

— Слушайте! Вы можете встретиться со своей подругой?

Паника сдавила горло так сильно, что Ширли едва не закашлялась.

— Н…нет, вряд ли. Мы… потеряли друг друга из виду.

Его разочарование было очевидно. Брэнд откинулся назад, устало запустил пальцы в шевелюру и взъерошил ее.

— Конечно. Это было бы слишком просто. Придется все-таки продать душу…

— В каком смысле?

— Мой сегодняшний собеседник. Он — большая шишка в правительстве штата. И он гарантирует мне проведение моего проекта через сенат — но только в обмен на то, что я поддержу его проект.

— Так это же… хорошо?

— Хорошо? Ну да, в каком-то смысле. Глаз за глаз. И не считая того, что его проект направлен исключительно на то, чтобы выжать еще больше денег из бедняков и обогатиться самому.

— Тогда откажитесь.

— Черное и белое. Тьфу ты, вот ведь дрянь… Возможно, ваша жизнь достаточно проста, чтобы жить по этим правилам, но большинство из нас этого себе позволить не может. Жизнь — это компромисс. За последнее время я только это и слышу. Ну а уж в правительстве этих компромиссов…

Ширли в очередной раз прикусила язык. Почему-то ей все сильнее хотелось рассказать Брэнду историю своей жизни, чтобы он не считал ее такой уж простой.

— Слушайте, но ведь есть же другие политики? Вы могли бы поддержать их…

— Вы наивны, как дитя. Давно вы в Остине?

— Не очень давно.

— Счастливая. Так вот, отвечаю на ваш вопрос. Разумеется, я могу поддержать абсолютно любой законопроект, который мне понравится. Штука в том, что если я НЕ поддержу именно этот, насквозь коррупционный, проект, будет наверняка зарублен и мой собственный. А вместе с ним и все то хорошее, что можно было бы сделать. И шанс что-то изменить появится только на следующих выборах, через два года. Если вообще появится. Вот так-то.

— Разве нет другого выхода?

— Я же сказал, есть. Найти анонимного автора тех статей.

— Зачем?

— Чтобы взять эту женщину с собой, на парламентские слушанья. Только так я могу спасти мой проект!

— Как прошла твоя встреча?

Аманда рассеянно обернулась к Ширли.

— О, привет, я задумалась. Встреча… как тебе сказать… как эпиляция воском в районе бикини. Больно и стыдно.

— Ох, прости, я лезу не в свое дело…

— Брось, дорогуша, не будь дурочкой. Все нормально. После банкира я встретилась со своим поверенным, чтобы обсудить то, что мы с ним называем «моей ситуацией». То есть мои финансы, вернее их отсутствие. Как ты знаешь, мне достался дом в Терри-тауне, но я всего лишь бедная официантка, и потому домовладелица из меня хреновая. Как сказал Оле Харрисон Роджерс Третий: «Мисс Адамски, я вижу перед вас три возможности: продайте ви уже ваш дом, пустите что ли туда жильцов либо ищите уже другое жилище!»

Ширли рассмеялась — так здорово Аманда передразнила скрипучий голос адвоката.

— …В принципе, Гаррисон Третий обо мне заботится. Он, видишь ли, боится, что дом слишком стар — а он действительно стар! — и потому скоро потекут трубы и раскрошатся стены, ну а большой ремонт мне точно не потянуть. В общем, заботится. Только вот мне это не нравится.

— А продать дом ты не можешь?

— Дорогуша, это для меня все равно, что продать ребенка. Люблю я этот дом. Ты тут новенькая, не знаешь, что такое Терри-таун. Он отсюда кварталах в двадцати. Старый Остин. В начале века именно там все толстосумы строили свои дома. Настоящие дома. Старинные. Сейчас купить такой дом считается шиком, но я сразу же умру, если какая-нибудь магнатская дочурка со своим муженьком-золотоискателем выложат за него денежки. Это меня просто убьет. Нет! Я его не продам, лучше пойду выносить горшки!

— А постояльцы?

— Ага. Все эти патлатые студенты, курящие марихуану, будут слоняться в моих драгоценных стенах и устраивать там оргии? Нет, спасибо.

Внезапно Аманда с силой хлопнула себя ладонью по лбу. Решение пришло к ней мгновенно, и оно не имело ничего общего ни с риэлтерами, ни с адвокатами, ни с патлатыми студентами.

— Дорогуша! Скажи-ка, а где ты сейчас живешь?

— Я остановилась в мотеле, в пригороде. Не очень далеко и удобно — это на конечной автобуса…

Аманда набрала воздуха в грудь. Бедная храбрая девочка! Она не хочет признаваться, как противно жить в мотеле, она мужественно моталась по кабакам в поисках работы, она ни разу не пожаловалась — да единственное, что Аманда может сделать, это…

— Ты поселишься со мной!

— Я… я не могу… затруднять тебя…

— Дорогуша! Ты меня не затруднишь! Ты мне сделаешь одолжение! Именно ты станешь моим первым и единственным жильцом! Это осчастливит Гаррисона Третьего, это осчастливит меня, и, надеюсь, это осчастливит и тебя тоже.