Почувствовав на себе мой взгляд, Тень поднял голову, и, словно по волшебству, исчез разъяренный убийца и на его месте появился любимый мною мужчина. Тень набрал полную грудь воздуха и, постояв так несколько секунд, медленно выдохнул его. Я было хотела с ним заговорить, но он жестом приказал мне молчать, а потом, вытерев окровавленные руки о простыню, разрезал на мне веревки.

Тень проложил путь ко мне, проделав дыру в задней стенке палатки, и обратно мы двинулись той же дорогой. Меня передернуло, когда я увидела Боевого Коня и Облако с перерезанными от уха до уха шеями.

Потом мы долго бежали, а когда я устала бежать, Тень нес меня на руках до того места, где он оставил своего верного коня. Красный Ветер помчал нас прочь, и мы встретились с остальными воинами в ущелье далеко от лагеря белых солдат.

Бегущий Теленок с улыбкой передал мне поводья Солнышка.

– Добро пожаловать домой, Анна, – весело проговорил он и повернулся к Тени, выжидательно блестя глазами. – Сколько?

– Трое, – коротко ответил Тень.

Апач широко улыбнулся.

– Энджух! Кат-ра-ра ата ун Иннас юдастсин! В более или менее точном переводе это значит – проклятие на всех бледнолицых ублюдков!

В ноябре зарядил дождь. Он шел себе и шел, пока у лошадей не стали разъезжаться ноги в непролазной грязи. Гром грохотал так, что сотрясалась земля, а молнии, словно огненные копья, летали по небу. Ветер дул, не переставая, и его тихий печальный голос был похож на плач тоскующей индианки. А иногда он визжал так, будто чья-то душа не выдерживала адских пыток. Еще у ветра были зубы, которыми он, как острыми ножами, вгрызался в нашу одежду, и мы вечно ходили замерзшие и промокшие. И голодные. Мне и раньше приходилось голодать, но так, как в этот раз, никогда. Однажды один человек, живший в горах, сказал, что настоящий голод знает только тот, кто готов съесть лошадь вместе со шкурой. Теперь я была готова съесть лошадь вместе с копытами.

Я знала, что воинам так же холодно и голодно, как мне, но они не жаловались.

– Зато мы свободные люди, – заметил как-то особенно противным вечером Бегущий Теленок, выразив тем самым чувства всех остальных воинов.

Однако я не могла понять, почему жизнь в резервации хуже беспрестанного хлюпанья по грязи. Ведь у нас не было ничего, кроме бизоньих шкур, чтобы укрываться от холода и дождя. И если на завтрак, обед или ужин нам удавалось съесть один кусочек непроваренного мяса, то для нас это было уже счастьем. Меня словно загнали между двух кошмаров, и, ей-богу, не знаю, какой был страшнее, то ли дневной, то ли ночной. Ночь за ночью я просыпалась в слезах, не в силах прогнать видение того, что произошло в армейском лагере. Часто я кричала, когда мне казалось, что руки Стоктона лезут мне во влагалище или он всей своей тушей наваливается на меня. Опять и опять Тень появлялся за его спиной, как ангел мести. Иногда я просыпалась вся в поту и дрожала в темноте, вспоминая страшное выражение ненависти на лице Тени, когда он еще и еще раз всаживал нож в съежившегося от страха Стоктона.

В первый раз с тех пор, как мы познакомились с Тенью, между нами возникла пропасть, и виновата в этом была я, потому что знала, Тень ждет, когда я открою ему свои объятия, а я не могла… Мне казалось, что меня изваляли в грязи, и, сколько я ни мылась, не могла избавиться от воспоминаний о той ночи.

Очень долго между мной и Тенью не было близости, отчасти потому, что мне совсем этого не хотелось, а отчасти потому, что у нас больше не было нашего вигвама, который мы бросили во время последнего поспешного бегства.

Прошла неделя. Потом другая. Наконец ветер утих, на небе зажглись тысячи звезд, и Тень, взяв меня за руку, повел вон из лагеря. Под высоким сосновым шатром он любил меня с такой нежностью, на какую только способен мужчина. Он легко касался пальцами моей кожи и шептал мне на ухо слова восхищения, щекоча меня своим дыханием. Потихоньку весь ужас и стыд, испытанные мною в лагере бледнолицых, растворились и исчезли без следа.

Мы долго лежали, не разжимая объятий, и я вновь познала счастье и покой, потому что была, где должна была быть. Тень положил руку на мой живот и довольно хмыкнул, когда малыш ударил его ножкой. В это мгновение не было никаких солдат. Война осталась где-то далеко. Значение имели только наша любовь и ребенок, ворочавшийся у меня под сердцем.

ГЛАВА 15

Несмотря на ветер, дождь и снег солдаты продолжали неутомимо преследовать нас, как волки, почуявшие раненого детеныша бизона. Теперь они разделились на мелкие отряды и преследовали нас по очереди. Когда один отряд уставал, ему на смену приходил другой. Лошади у них тоже отдыхали, зато наши теряли последние силы. Они как будто не торопились захватить нас и были вполне довольны тем, что не теряют нас из виду. Тень был уверен, что они хотят выжать из нас все соки и взять без боя. Если майор Келли рассчитывал на это, то он был последним дураком, потому что воины Тени дорожили своей свободой. Как бы они ни были измучены голодом и холодом, они все равно предпочитали смерть плену и доказали это в один пасмурный промозглый день.

Мы проезжали по продуваемому со всех сторон лугу, когда майор Келли решил покончить с нами. Усталые и голодные, на качавшихся от слабости лошадях индейцы дрались как загнанные волки. Тень оставил меня в овражке за кустами, и я слышала, как он возбужденно кричал: «Эй, братья! Сегодня отличный день, чтобы умереть!».

И многие из них умерли. Солдат было гораздо больше, и изможденные и плохо вооруженные индейцы прямо смотрели в глаза смерти. Тридцать воинов погибли почти сразу, и пятнадцать были ранены. Но они продолжали драться, пока Тень не подал знак к отступлению. Индейцы разлетелись в разные стороны, как пепел на ветру, а поисках укрытия на заросших лесами склонах гор. Майор Келли не преследовал нас. Наверное, ему не хотелось подвергать себя опасности в лесу, а может быть, он просто-напросто устал от нас. Кто знает…

Тень и я мчались что было сил до темноты, а когда наконец остановились на берегу реки, как по волшебству, к нам присоединились наши воины. Нам нечем было накормить лошадей и нечем развести костер. Только воды у нас было вдоволь. Еще не успела взойти на небо луна, как умерли десять раненых.

Когда их похоронили и в лагере стало тихо, Тень созвал воинов на совет. Из семидесяти человек в живых оставались только тридцать. Довольно долго он молчал, всматриваясь в их лица.

– Вы хорошо сражались, – торжественно проговорил он. – Сколько б ни осталось на нашей земле индейцев, самые храбрые сейчас находятся тут или лежат мертвые на поле боя. Завтра солдаты вновь нападут на нас. И я думаю, что они не должны нас найти. Нам надо разойтись отсюда по одному в разные стороны, пока нас защищает темнота.

Воины недовольно загудели, когда разобрались, о чем им говорит Тень, однако он не обратил на них никакого внимания.

– У нас нет еды, нет оружия, нет здоровых лошадей. Если, мы сейчас сделаем передышку, то потом опять сможем сражаться. Если мы останемся, солдаты всех нас перебьют.

– Два Летящих Ястреба прав, – поддержал его Бегущий Теленок. – Зиму надо переждать. Когда начнется Сезон Новой Травы, мы снова сможем сражаться.

Поднялся Черный Лось. Он уже давно хотел занять место Тени и теперь понял, что наступил его час. С высоко поднятой головой он вышел на середину круга.

– Мы будем сражаться! – заявил он. – Если Два Летящих Ястреба растерял всю свою смелость, я готов вести вас!

– А кто пойдет за тобой? – с презрением спросил Бегущий Теленок. – Два Летящих Ястреба сказал мудрые слова. Нас осталось меньше тридцати. У меня нет пуль и остались всего две стрелы. – Он усмехнулся и ударил себя рукой в грудь. – Я так же храбр, как все вы, но не хочу идти на бледнолицых с двумя стрелами!

Воины рассмеялись, но это был горький смех. Когда опять стало тихо, Тень сказал:

– В сражениях наша жизнь, и мы сражались долго и неустанно. Однако с самого начала мы знали, что в этом сражении нам не победить. Пусть будет, как я сказал. Сегодня мы все разъедемся в разные стороны, а завтра пусть приходят солдаты и ищут ветер в поле. – Тень втянул носом воздух – Призрачное Лицо, – сказал он, едва заметно улыбаясь. – К утру все тропинки будут покрыты снегом.