Я обернулась было спросить Черного Филина, что было в чаше, но он исчез. Я выглянула наружу. Черный Филин стоял во дворе, воздев руки к небу. Он тоже просил богов шайенов даровать его сыну жизнь.

Тень ерзал и крутился всю ночь. Он что-то бормотал, даже как будто снова бился в прошедших сражениях. Время от времени он называл мое имя, и я сразу же пожимала его руку и шептала ему о своей любви. Иногда ему становилось холодно, и он весь дрожал. А иногда ему было так жарко, что пот лил с него ручьями и я не успевала его вытирать. Около полуночи Лось Мечтатель дал ему что-то попить, и Тень крепко заснул. Наверное, я тоже заснула, потому что дальше помню уже утро и себя в своей постели.

В доме было тихо, как в могиле. Боясь худшего, я побежала вниз. И чуть не лишилась чувств от радости, потому что Тень сидел в постели и пил кофе. Я решила, что произошло чудо, не меньше. Желая выразить свою благодарность, я огляделась в поисках Лося Мечтателя.

– Они уехали, – сказал Тень. – Мой отец хотел забрать меня домой, но твоя мама отговорила его.

– Я рада.

– Анна.

Он так произнес мое имя, что я вся затрепетала от восторга и с готовностью бросилась в его объятия. Больше всего на свете мне было нужно, чтобы он поцеловал меня и погладил по щеке. Забыв о всяком стыде, я хотела остаться с ним вдвоем в пустом доме, чтобы он мог опять любить меня. Судя по выражению лица Тени, его мысли не отличались от моих, и мне стало вдвойне приятно.

– Я тебя люблю, – сказала я, смеясь и плача одновременно. – Я тебя очень сильно люблю!

– Докажи.

– Как только ты поправишься, – пообещала я.

– Тогда поцелуй меня… чтобы я быстрее поправился.

С радостью я прижала губы к его губам, наслаждаясь их прикосновением. Послышались шаги, и я высвободилась из объятий Тени как раз в ту минуту, когда в комнату вошла мама.

– Вы оба совсем неплохо сегодня выглядите, – заметила она с улыбкой.

– А где папа? – спросила я, неожиданно вспомнив, что не видела его ни утром, ни накануне вечером.

– Твой папа уехал вчера взглянуть на то, что осталось от жилища Бердинов, – ответила мама, и я не могла не обратить внимания на нотку беспокойства в ее голосе. – Он сказал, что, возможно, переночует у Уолкеров. Или у Тейборов. Будем надеяться, так оно и есть.

– Ну конечно, – бодро подтвердила я.

Тейборы и Уолкеры жили по соседству с Бердинами, и похоже было, что папа решил навестить их и удостовериться, что все в порядке. Зная папу, я не сомневалась в его намерении оповестить всех наших соседей о начале военных действий индейцев. Вскоре мама ушла на кухню приготовить завтрак, а я отправилась кормить скотину. Нелли тихонько заржала, когда я дала ей сена, и я несколько минут постояла с ней рядом, почесывая ей уши, прежде чем вернуться обратно в дом.

Мама была на редкость молчалива за завтраком. К тому же нам обеим кусок не лез в горло. В конце концов я предложила ей пойти отдохнуть, пока я буду мыть посуду, но она отослала меня вниз к Тени, сказав, что хочет немного побыть одна, и я поняла, что она собирается молиться за папу.

Тень спал, когда я пришла к нему и села в кресло возле его кровати. Я внимательно посмотрела ему в лицо. До чего же он был красив! И как же сильно я любила его!

Мама присоединилась ко мне примерно через час. В доме было тихо и беспокойно без папы, но мы не разговаривали, боясь, как бы не оправдались наши худшие подозрения. Мама заняла место возле окна и с отсутствующим видом стала зашивать одну из папиных рубашек, а я; глядя на нее, вспомнила Флоренс Сандерс и, вздрогнув, торопливо зашептала молитву.

Не зная, чем заняться, я прибрала в магазине и разобрала на полках. Во второй половине дня явилось несколько покупателей. Мне было странно заниматься ими, когда Тень лежал при смерти, а папа исчез неведомо куда. Всех, кто бы ни приходил, я спрашивала о папе, и мне становилось легче, потому что все до единого видели его утром.

Я продавала оружие, понимая, что жители долины всерьез восприняли предупреждение папы о том, что индейцы встали на тропу войны. Кое-кто из мужчин неласково отзывался о Тени, лежавшем тут же. Были и такие, которые заявляли, что не придут больше, пока «краснокожий убийца» не покинет наш дом.

Элиас Уолт, один из недавних переселенцев, предложил устроить небольшое «представление с подвешиванием краснозадых дикарей, чтобы показать им, что белые умеют расправляться с убийцами». Когда Элиас Уолт ушел, я дала Тени один из папиных пистолей на случай, если мистер Уолт решит претворить свои слова в жизнь.

Ида Грин как бы невзначай спросила маму, не тяжело ли ей терпеть в доме грязного индейца.

– Неужели вы забыли, что эти дикари спалили дом Генри и убили бедняжку Джона Сандерса? – спросила миссис Грин. – Я уже не говорю о похищенной малютке. Правда, Мэри, ваше христианское милосердие заводит вас слишком далеко.

– Это мой дом, – спокойно ответила мама. – И в Библии ничего не сказано о милосердии только для белых. – Мама прямо посмотрела ей в глаза. – Тень не лежал бы сейчас тут, если бы некоторые наши мужчины обладали каплей христианской терпимости.

– Ну, знаете, – сердито прошипела миссис Грин и, взмахнув юбками, буквально вылетела за дверь.

Папа приехал вечером. С ним были Хоби Браун и пять его сыновей. Почему-то не было его жены Шарлотты и старшего сына Адама. Я уже хотела было спросить, не случилось ли с ними чего-нибудь, как мама остановила меня предостерегающим взглядом, и я отправилась наверх накрывать на стол. Папа и Брауны были все в пыли и грязи, и мама на скорую руку нагрела воды, чтобы они могли ополоснуться, пока я ставлю на стол тарелки. Сев за стол, все молчали, а когда с ужином было покончено, папа предложил Хоби и его сыновьям выпивку, после чего они ушли спать в сарай, поскольку в доме у нас не было места.

Мы с родителями спустились вниз. Я принесла Тени поднос с едой и сидела рядом, пока он ел. Мама с беспокойным видом ходила из угла в угол, а папа занялся подсчетом выручки за день.

– Они погибли? – не выдержала в конце концов мама, и мы все поняли, о ком она говорит.

Папа кивнул:

– Шарлотта умерла легко. А вот Адаму повезло меньше. Однако нас было много, и это оказалось спасением. Индейцы посовещались и сочли за лучшее ретироваться. Нам очень повезло, что мы остались живы на сей раз.

– А их дом?

– Сгорел до основания! – Папа недобро посмотрел в сторону Тени. – Когда же это закончится? Три дома сожжены. Шесть человек убиты. На сегодня, считая индейцев, семнадцать. Похищена девочка. Черт побери, Тень, будет этому конец или нет?

– Когда ваши люди покинут эти места, – спокойно отозвался Тень, – или на равнине не останется ни одного живого индейца. Мой отец, а до него его отец и его отец его отца сотни лет жили и охотились в здешних местах. Самый старый воин-шайен помнит, что мы всегда были тут. И мы не бросим землю, в которой лежат кости наших предков. Наши братья сиу тоже не уйдут со священных Черных гор. Мы будем бороться и побеждать или бороться и умирать. Но мы будем бороться!

– Ты будешь бороться против нас? – со злостью спросил его папа. – Ты будешь убивать тех, кто спас тебе жизнь? – Он посмотрел на меня. – Ты будешь убивать тех, кто любит тебя?

– Не знаю, – не кривя душой, ответил Тень. – Одно я знаю точно. Больше ничего не случится до весны. Завтра шайены уходят отсюда в свой зимний лагерь. Но когда появится молодая трава и кони снова станут толстыми и сильными, мой народ опять будет сражаться. – Черные глаза Тени, которыми он умел растопить мое сердце, холодно смотрели на отца. – Я же вас просил. И прошу еще раз. Возьмите Анну и Мэри и уезжайте с земель шайенов, пока не поздно.

– Нет, – твердо сказал папа. – Мы останемся здесь и тоже будем сражаться. Нас сейчас семнадцать семей в долине. И все думают так же, как я. Пусть приходит весна. Мы сумеем за себя постоять.

– Глупо, – пробормотал Тень.

У папы дернулась голова, будто его ударили. Если бы не мама, не знаю, что было бы. Он повернулся на каблуках, и лицо у него было чернее тучи, когда он поднимался по лестнице.