Я поняла, что судьба уготовила мне печальную участь. Придется крутиться как белка в колесе. С этой мыслью я и принялась за мытье посуды. Потом поднялась в свою комнату. Она пришлась мне по вкусу. Пол застелен ковром цвета беж, мебель кораллового и коричневого тонов. Я уже мысленно представляла, как вечером лягу в мягкую постель и начну писать письмо домой, как вдруг раздался телефонный звонок.

Звонила Андрея. Она заговорила отрывистыми, торопливыми фразами:

— Как дела, Кирсти? Справляешься? Мы с Нейлом собираемся в Париж на несколько дней. Это его сюрприз для меня. Я решила предупредить тебя на всякий случай, чтобы ты не звонила.

Теперь я понимала, почему этот прохвост, ее жених, так нагло обманывал меня. Поэтому я твердо решила ни за что не возвращаться на квартиру кузины, а подыскать себе где-нибудь другое жилье.

Не успела я положить трубку, как телефон зазвонил снова. Друзья доктора справлялись о его здоровье и самочувствии его жены. Я рассказала, что знала, и дала телефон Ричарда.

Одна женщина спросила, кто я, и, когда услышала ответ, обрадовалась:

— Американка? По крайней мере, национальность отличает вас от других нянь.

Я попыталась угадать, сколько их было до меня и что гнало их из этого дома.

Занимаясь приготовлением ленча для детей, я услышала, как повернулся ключ в замочной скважине. Неужели Ричард вернулся. Раздался звонкий женский голос:

— Всем привет! Кто-нибудь есть дома?

В холле стояла пухленькая, небрежно вдетая девушка. Она сунула связку ключей в сумочку и направилась к лестнице.

— Привет!— откликнулась я.

Она обернулась и радостно воскликнула:

— Ты, должно быть, Кирсти! Как здорово, что ты услышала наши призывы о помощи. А ты прехорошенькая! И такая стройная. Как тебе удается сохранять фигуру? Ой, кажется, я догадываюсь,— от души рассмеялась она.— Нужно поменьше есть, и отказаться от шоколада. На всякий случай мне стоит представиться. Перед тобой Клер Брендон. А где Ричард?

Услышав мой ответ, она обрадовалась:

— Хорошо. Это отсрочит нудное нравоучение, которое мне предстоит выслушать. Ох, и разозлится же он, когда узнает, что я все-таки сбежала из больницы. А где дети? Впрочем, можешь не отвечать. Их голоса доносятся из сада. Сейчас я быстренько приму душ и пойду, расцелую моих дорогих крошек. Только ничего не говори им о моем возвращении, хочу преподнести сюрприз.

И она неожиданно легко взбежала по лестнице. Клер Брендон удивила меня. Я представляла ее себе высокой, нервной, утонченной блондинкой. А у этой девушки были волосы цвета красного дерева, причем неаккуратно постриженные, да и рот, пожалуй, великоват. Но заурядная внешность отнюдь не уменьшала ее обаяния. В девушке, несомненно присутствовало нечто притягательное.

Я вернулась на кухню, а она, должно быть, прошла в сад через игровую, потому что я услышала, как Филипп радостно закричал:

— Мишель! Тетушка Клер вернулась! Ура! Тетушка Клер вернулась!

В кухню Клер вернулась не одна: на руках у нее уютно устроился Дэвид, Мишель крепко вцепилась в руку, Филипп пританцовывал вокруг с радостными воплями. Я попыталась тактично объяснить мальчику, что тетушка Клер еще не совсем оправилась от болезни и ей мешает шум.

Но Клер рассмеялась:

— Мне нравится шум и гам. И чем он громче, тем лучше, поэтому по случаю моего выздоровления я собираюсь закатить пир, сегодня вечером. Уже почти всех обзвонила, осталось предупредить еще пару человек.

Ричард Дру бесшумно вошел и молча слушал Клер уже несколько минут, но тут он не выдержал:

— Сегодня не будет никакой вечеринки, Клер. Я не мог поверить своим ушам, когда услышал, что ты сбежала из больницы. Мисс Макклелланд, не могли бы вы ненадолго вывести детей?

Клер заявила, что у нее нет никаких секретов, и что вечеринка состоится. Это твердо решено. Ричард пробовал убедить ее отказаться от этой бредовой затеи, поскольку она еще слишком слаба. Но Клер возразила, сказав, что ничего особенного готовить не собирается. Просто будут чизбургеры, закуски и напитки. Однако Ричард продолжал настаивать, что не допустит никаких сборищ.

Продолжения этого горячего спора я не слышала, поскольку все же решила увести детей.

Через три минуты Ричард высунул голову и крикнул, что они с Клер уходят.

Филипп невозмутимо прокомментировал:

— Теперь дядя Ричард будет спорить с тетушкой Клер за ленчем в кафе.— Это замечание прозвучало в устах ребенка так буднично, словно жаркий спор был обычным средством общения этих двух людей, а отнюдь не исключением.

За ленчем дети вели себя образцово. Они, как раз заканчивали трапезу, когда зазвонил телефон. Одна из приятельниц семьи Дру предлагала забрать детей на пикник. Мне показалось, что Дэвид клюет носом, и я сказала, что его необходимо уложить. Собеседница заверила меня, что ребенок выспится вместе с ее близнецами, и пообещала подъехать через четверть часа.

У миссис Дэвис было пятеро детей, и все они страшно обрадовались малышам Дру. Мне понравилась миссис Дэвис. Маленькая, радушная, уверенная в себе, она умело управляла всем своим многочисленным семейством.

— Ну-ну, Гарри. Мы ведь не цыганский табор. Еще накричишься вволю, когда доберемся до отцовских владений.

Обратившись ко мне, она посоветовала:

— Не нужно беспокоиться, мисс Макклелланд. Я присмотрю за детьми. Я бы забрала их раньше, но мы только что вернулись из отпуска. Ждите нас часам к шести.— Дэвис заговорщически улыбнулась.— К тому времени у них останется сил лишь на то, чтобы доползти до постели.

Прощаясь, дети миссис Дэвис дружно махали мне руками и посылали воздушные поцелуи. И только Мишель и Филипп не обращали на меня внимания. Подобное поведение задевало за живое, поскольку прежде мне всегда удавалось находить общий язык с детьми. «Не раскисать!» — скомандовала я себе. Я ведь не собираюсь оставаться в этой семье надолго. Как только вернется Джонни, я буду снова сопровождать его, если, конечно, получу на это согласие.

Джонни... Наконец-то у меня появилась возможность остаться наедине со своими мыслями. Выйдя в сад, я растянулась на ярком мексиканском пледе. Славный выдался денек. Солнышко ласкало кожу, а легкий ветерок играл в ветвях деревьев над головой, составляя все новые и новые узоры из пятен света и тени на траве. В такие дни обычно вспоминается лишь приятное.

То чувство, что возникло между нами в прошлый мой приезд, никак нельзя было назвать всепоглощающей страстью. Да, мы целовались, ласкали друг друга, но так и не дошли до физической близости. Я противилась этому шагу потому, что связующая нас ниточка казалась мне столь эфемерной, а отношения столь романтическими, что я боялась их чем-то омрачить, опошлить. Вернувшись в Нью-Йорк, я пожалела об упущенной возможности, но, поразмыслив, решила, что все-таки поступила верно. Не то, чтобы я начала сомневаться в искренности своего чувства к Джонни, просто, во-первых, он никогда не говорил, что любит меня, а, во-вторых, я, в сущности, ничтожно мало знала о Джонни. Только то, что у его двух братьев и сестры есть свои семьи. И все. Когда он замечал мои попытки узнать о его родственниках поподробнее, он тут же менял тему разговора.

Моя старшая сестра Дэлия, которой я поверяла все свои секреты, убеждала, что в таком поведении нет ничего необычного. Мужчины более скрытны, чем женщины. И если Джонни действительно любит меня, он сам обо всем расскажет в свое время. Так что я возлагала огромные надежды на свой второй визит в Лондон. Только бы Джонни поскорее возвращался. Одно предположение, что так и не удастся повидать его до отъезда, приводило меня в ужас. И хотя отец был бесконечно снисходителен ко мне, я ни за что не посмела бы просить его о продлении отпуска.

Утешившись тем, что впереди у меня еще целых два месяца, я закрыла глаза, и моему взору предстали те вечера, что мы с Джонни провели в «Зеленом попугае» — маленьком, грязноватом кабачке, который, однако, обладал особым очарованием. По странной случайности вспоминались лишь дождливые вечера, когда уличные фонари были едва различимы сквозь запотевшие стекла окон.