Изменить стиль страницы

— Неужели ты думаешь, что из маленького ружья можно выстрелить в луну? — сказал Дик. — Он храбрый рыцарь, и рука у него железная. Если он узнает, что я устроил твой побег или принял участие в нем, мне плохо придется.

— Ах, бедный мальчик, — возразил юноша, — я знаю, что он твой опекун. И мой также, по его словам, или он купил право на устройство моего брака — не знаю хорошенько, но только у него есть какой-то повод иметь власть надо мной.

— Опять «мальчик»! — сказал Дик.

— Ну, так звать мне тебя девочкой, добрый Ричард? — спросил Мэтчем.

— Только не девочкой, — возразил Дик. — Я ненавижу всех их.

— Ты говоришь как мальчик, — заметил его спутник. — А думаешь о них больше, чем сознаешься.

— Ну, уж нет, — решительно проговорил Дик. — Они и в голову не приходят мне. Черт их побери! Дайте мне охотиться, сражаться, пировать и жить с веселыми жителями лесов! Я никогда не слыхал, чтобы девушка могла быть годна на что-либо, впрочем… кроме одной; да и ее, бедняжку, сожгли, как ведьму, за то, что она, вопреки природе, носила мужское платье.

Мастер Мэтчем набожно перекрестился и, по-видимому, прочел молитву.

— Что ты делаешь? — спросил Дик.

— Я молюсь за ее душу, — ответил Мэтчем.

— За душу ведьмы? — воскликнул Дик. — Впрочем, помолись за нее, если угодно; она была лучшая девушка в Европе, эта Жанна д'Арк. Старый стрелок Аппльярд рассказывал, что он бежал от нее, как от нечистой силы. Да, она была храбрая девушка.

— Ну, добрый мастер Ричард, — вернулся Мэтчем к прежнему разговору, — ты не настоящий мужчина, если так сильно не любишь девушек, потому что Бог нарочно создал всех попарно и послал в мир истинную любовь для ободрения мужчин и утешения женщин.

— Фу! — сказал Дик. — Ты — ребенок, молокосос, что обращаешь такое внимание на женщин. А если ты считаешь, что я не настоящий мужчина, то сойди на дорогу, и я докажу, что я мужчина, чем угодно: кулаками, мечом или стрелой.

— Я вовсе не боец, — поспешно проговорил Мэтчем. — Я не хотел обидеть тебя. Я просто пошутил. Если же я заговорил о женщинах, то потому, что слышал, будто ты женишься.

— Я женюсь! — вскрикнул Дик. — В первый раз слышу это! А на ком же я женюсь?

— На некоей Джоанне Седлей, — краснея проговорил Мэтчем. — Это дело рук сэра Даниэля; за устройство этой свадьбы он рассчитывает получить с обеих сторон. А я слышал, что бедная девушка страшно огорчена мыслью об этом браке. Она, кажется, разделяет твое мнение, а может быть, жених неприятен ей.

— Ну, брак что смерть, от него не уйдешь, — покорно проговорил Дик. — А она огорчается? Ну, посуди сам, что за ветреницы эти девушки — огорчается раньше, чем увидела меня? Отчего же я не огорчаюсь? Если я буду жениться, то уже с сухими глазами! Но если ты знаешь ее, то скажи, какова она? Красива или некрасива? Дурного характера или хорошего?

— А зачем тебе это? — сказал Мэтчем. — Если тебе надо жениться, то и женись. Не все ли равно, красива она или некрасива? Ведь это пустяки. Ты не молокосос, мастер Ричард; ведь ты женишься, не проронив ни слезинки.

— Хорошо сказано, — заметил Шельтон. — Мне это решительно все равно.

— Приятный муж будет у твоей жены, — сказал Мэтчем.

— У нее будет такой муж, какого пошлет ей Господь, — возразил Дик. — Я думаю, бывают и худшие, и лучшие.

— Ах, бедная девушка! — вскрикнул Джон.

— Почему уж такая бедная? — спросил Дик.

— Да потому, что ей придется выходить за человека, сделанного из дерева, — ответил его товарищ. — О, Боже мой, такой деревянный муж!

— А ведь я и в самом деле человек из дерева, — сказал Дик, — потому что плетусь пешком, а ты едешь на моей лошади; но я думаю, что, если я из дерева, то из хорошего.

— Прости меня, добрый Дик, — живо проговорил юноша. — Нет, ты добрейший человек в Англии. Я только пошутил. Прости меня, милый Дик.

— Ну, без глупостей, — возразил Дик, несколько смущенный горячностью своего товарища. — Ничего дурного не вышло. Я не обидчив, хвала святым.

В эту минуту ветер, дувший им в спину, донес до них резкие звуки трубы сэра Даниэля.

— Слушай! — сказал Дик. — Это звучит труба.

— Ах! — сказал Мэтчем. — Мое бегство открыто, а у меня нет лошади! — и он побледнел как смерть.

— Ну, смелее! — сказал Дик. — Ты сильно обогнал их, а мы уже близко к перевозу. А вот у меня так действительно нет лошади.

— Увы, меня поймают! — кричал беглец. — Дик, добрый Дик, умоляю тебя, помоги мне!

— Ну, что такое с тобой? — сказал Дик. — Мне кажется, я помогаю тебе очень усердно. Но мне жаль такого трусливого малого! Ну, так слушай же, Джон Мэтчем, — если твое имя действительно Джон Мэтчем, — я, Ричард Шельтон, будь что будет, во что бы то ни стало доставлю тебя невредимым в Холивуд. Пусть святые накажут меня, если я покину тебя. Ну, ободрись-ка, бледнолицый сэр. Дорога здесь лучше; пришпорь лошадь. Быстрее! Быстрее! Не обращай внимания на меня; я могу бежать как олень.

Лошадь бежала крупной рысью; Дик легко поспевал за ней. Таким образом они проехали остальную часть болота и добрались до хижины перевозчика на берегу реки.

Черная стрела i_002.jpg

ГЛАВА III

Перевоз у болота

Широкая, медленно струившаяся река Тилль, с глинистым руслом, вытекала из болот и в этой части своего течения вилась среди двух десятков болотистых островков, поросших ивами.

Река была мутная, но в это светлое, чудное утро все казалось прекрасным. На поверхности ее виднелась сильная рябь, а небо отражалось улыбающимися, разорванными кусками голубого цвета.

У самой дорожки была маленькая бухта; хижина перевозчика приютилась под самым берегом. Она была построена из ветвей и глины; зеленая трава росла на крыше.

Дик подошел к двери и отпер ее. Внутри хижины на старом, рваном, коричневом плаще растянулся перевозчик, человек большого роста, но худой и изнуренный местной лихорадкой.

— Э, мастер Шельтон, — сказал он, — вы собираетесь переехать на ту сторону? Плохие времена, плохие времена! Берегитесь. Тут разгуливают молодцы из одной шайки. Поверните лучше пятки и попробуйте пробраться по мосту.

— Нет, в седле скорее, — ответил Дик. — Время не терпит, Гуг. Я очень тороплюсь.

— Своенравный малый! — сказал, вставая, перевозчик. — Счастливы вы, если вам удастся добраться до Моот-Хауса, больше я ничего не скажу. Кто это? — прибавил он, заметив Мэтчема, и прищурив глаза, остановился на пороге своей хижины.

— Это мой родственник, мастер Мэтчем, — ответил Дик.

— Здравствуй, добрейший перевозчик, — сказал Мэтчем, который сошел с лошади и подошел к разговаривавшим, ведя лошадь за повод, — пожалуйста, спусти лодку, мы очень торопимся.

Худой перевозчик продолжал пристально смотреть на него.

— Клянусь мессой! — наконец крикнул он и расхохотался во все горло.

Мэтчем вспыхнул до ушей и нахмурился. Дик с разгневанным лицом положил руку на шею невежи.

— Это что такое, грубиян! — крикнул он. — Займись своим делом и перестань насмехаться над людьми познатнее тебя!

Гуг ворча отвязал свою лодку и спустил ее в глубокую воду, недалеко от берега. Дик ввел лошадь в бухту, Мэтчем последовал за ним.

— Вы очень уж малы, мастер, — сказал Гуг, осклабив зубы, — вероятно, для вас была сделана отдельная мерка. Ну, мастер Шельтон, я готов, — прибавил он, берясь за весла. — И кошка может смотреть на короля. Я только мельком взглянул на мастера Мэтчема.

— Ни слова более, негодяй! — сказал Дик. — Принимайся за дело.

К этому времени они были у выхода из бухты, откуда открывался вид вверх и вниз по реке, на которой повсюду были разбросаны островки. Глинистые берега вдавались в реку; ивы кивали своими верхушками, тростник качался по ветру. На всем водном лабиринте не было видно признака присутствия человека.

— Мастер, — сказал Гуг, правя лодкой одним веслом. — Я сильно подозреваю, что на острове находится Джон-а-Фенн. Он питает злобу ко всем, кто имеет отношение к сэру Даниэлю. Что, если бы подняться по реке? Я высадил бы вас на расстоянии полета стрелы над дорожкой. Вам лучше не иметь дела с Джоном Фенном.