— Неужели дела мои так безнадежны? — спросил Ферранд. — Извините меня, что я этого не знал. И тетка ли моя Маргарита говорит это? Она ли, чья твердость души поддерживала столь долгое время дом Ланкастеров после того, как все приверженцы его были разбиты? Извините еще раз, но я должен за себя вступиться. Что бы вы сказали, если бы мать моя Иоланда была способна советовать своему отцу отречься от сына вашего Эдуарда, если бы Бог допустил его благополучно явиться в Прованс?

— Эдуард, — отвечала Маргарита, залившись слезами, — не стал бы уговаривать друзей своих на такое дело, которому невозможно помочь. Но за его права подымали оружие могущественные принцы и вельможи.

— Однако небо не дало ему своего благословения, — сказал Водемон.

— Тебя, — продолжала Маргарита, — поддерживают только разбойники, германские дворяне, бродяги из рейнских городов и подлые, грубые швейцарцы.

— Но Бог меня благословляет, — возразил Водемон. — Знай, гордая женщина, что я явился сюда с тем, чтобы прекратить твои вероломные замыслы! Явился не в виде ничтожного воина, но победителем, прямо с кровавого поля битвы, на котором Всевышний смирил спесь тирана Бургундии.

— Это ложь! — вскричала королева, содрогнувшись. — Я этому не верю!

— Это справедливо, — возразил Водемон, — так же справедливо, как и то, что над нами есть небо. Четыре дня тому назад я оставил Грансонское поле, усеянное трупами наемников Карла Бургундского. Его сокровища, его драгоценности сделались добычей бедных швейцарцев, которые едва умеют оценить их. Узнаете ли вы это, королева Маргарита? — продолжал юный воин, показывая ей известный камень, украшавший герцогский орден Золотого Руна. — Неужели вы не верите, что лев был в стесненных обстоятельствах, когда он оставил за собой такую добычу?

Пораженная Маргарита устремила свои помутившиеся глаза на этот залог, подтверждающий поражение герцога и уничтожение всех последних ее надежд. Отец ее, напротив того, был восхищен геройством юного витязя, которое он считал угасшим в своем семействе, кроме оставшейся искры в груди дочери его Маргариты. Удивляясь в глубине души юноше, который подвергал себя таким опасностям для приобретения славы, он прижал внука к своей груди и, поощряя его геройски владеть мечом, уверял, что если деньги могут пособить ему в делах, то у него в казне есть десять тысяч экю, которые он представляет в полное распоряжение Ферранда.

Возвратимся теперь к Артуру, который с секретарем английской королевы Мордоном немало удивился, увидя вошедшего в приемную, где они были на страже, графа де Водемона, называющего себя герцогом Лотарингским, в сопровождении сильного швейцарца с огромным бердышем на плече. Когда принц назвал себя, Артур не счел приличным препятствовать ему войти к его деду и тетке, тем более что не иначе как силой можно было бы остановить его. В могучем его спутнике, который был довольно благоразумен для того чтобы не идти далее передней, Артур с большим изумлением узнал Сигизмунда Бидермана, который, уставив на него с минуту глаза, подобно собаке, вдруг узнающей знакомого человека, бросился к нему с радостным криком и торопливо сказал ему, что очень доволен встрече, так как имеет сообщить ему важные известия. Сигизмунду никогда не было легко приводить в порядок свои мысли, а теперь они совершенно были спутаны радостью, которую внушала ему победа, одержанная его земляками над герцогом Бургундским, и Артур с новым изумлением выслушал его сбивчивый и грубый, но справедливый рассказ.

— Вот видишь ли ты, король Артур, герцог дошел со своей большой армией до Грансона, стоящего на берегах Невшательского озера. В этом городке было шестьсот наших союзников, которые сопротивлялись, пока имели съестные припасы, после чего они принуждены были сдаться. Но хотя голод и трудно переносить, а все-таки они сделали бы лучше, если б потерпели еще денек или два, потому что этот мясник Карл велел их всех повесить на деревьях, окружающих город, после чего им уж, конечно, не захотелось есть. Между тем в горах наших все пришло в движение, и всякий, кто только имел меч или копье, вооружался ими. Мы собрались в Невшателе, где присоединилось к нам несколько германцев с герцогом Лотарингским. Ах, король Артур, вот начальник! Мы считаем его вторым после Рудольфа Донергугеля. Ты его сейчас видел — это он вошел к королю. Но ты и прежде видал его — Синий Базельский рыцарь он был; но мы тогда звали его просто Лоренцем, потому что Рудольф говорил, что отец мой не должен знать о его пребывании у нас; тогда и я не знал, кто он такой. Итак, когда мы прибыли к Невшателю, нас было до пятнадцати тысяч могучих союзников и сверх того не меньше пяти тысяч германцев и лотарингцев. Мы узнали, что у герцога шестьдесят тысяч человек в поле, но в то же время услышали, что Карл повесил наших братьев, как собак; и между нами, я разумею, между союзниками, не нашлось ни одного человека, который стал бы считать неприятелей, когда дело шло об отмщении за земляков. Я бы желал, чтобы ты слышал крик пятнадцати тысяч швейцарцев, требующих, чтобы их вели против мясника, убийцы их братьев! Даже отец мой, который, как тебе известно, всегда стоит за мир, первый подал голос, чтобы сражаться. Итак, на рассвете мы отправились к Грансону со слезами на глазах и с оружием в руках, решась умереть или отомстить. Дойдя до небольшого ущелья, у Вье-Море, в лощине между горой и озером, мы нашли конницу и многочисленный отряд пехоты, занимающий высоты. Герцог Лотарингский со своими воинами напал на конницу, между тем как мы пошли на гору, чтобы прогнать оттуда пехоту. Это было минутное дело. Каждый из нас был на утесах как дома, а солдаты Карла находились в таком же затруднении, в каком был ты, Артур, в первый день пребывания твоего в Гейерштейне. Но тут не нашлось красавиц, чтобы помочь им сойти. Нет, тут были только копья, дубины и бердыши, легко сбившие их с такого места, на котором им трудно было бы устоять даже и в таком случае, если бы никто их не тревожил. Конница, также опрокинутая лотарингцами, заметив, что мы зашли ей во фланг, пустилась бежать во всю конскую прыть. Тогда мы опять собрались на лежащей под горой обширной поляне. Но едва мы успели выстроиться, как раздались звуки музыки и такой конский топот, такой оглушительный крик, как будто бы все солдаты и все певцы Франции и Германии наперерыв старались как можно больше нашуметь друг перед другом. Мы увидели приближающееся к нам густое облако пыли и решили, что нам придется или победить, или умереть, так как это был герцог Карл, шедший со всей своей армией на помощь к своему передовому отряду. Поднявшийся с гор ветер разогнал пыль, войска герцога остановились, чтобы приготовиться к сражению. О, любезный Артур! Ты отдал бы десять лет твоей жизни, чтобы посмотреть на это зрелище! Тысячи всадников сидели на конях, вооружение их и конские сбруи ярко блестели на солнце, сотни рыцарей в золотых и серебряных шлемах, многочисленные полки пеших копейщиков и тьма пушек. Я еще не знал, что это за стволы, которые с трудом тащили быки, чтобы выставить их перед войском, но в то же утро я имел случай коротко с ними познакомиться. Итак, нам велено было построиться в боевом порядке и перед тем, как идти вперед, мы, согласно нашему обычаю, преклонили колена, чтобы испросить у Бога помощи. После мы узнали, что Карл был так самонадеян, что вообразил, будто мы просим у него помилования. А-а!.. Забавная шутка. Если отец мой однажды преклонил перед ним колена, то он сделал это для сохранения крови христианской и чтобы склонить Карла к миру; но на поле битвы Арнольд Бидерман никогда не преклонит колен перед герцогом и перед всеми его рыцарями, хотя бы он стоял против них один со своими сыновьями. Итак, Карл, предполагая, что мы просим помилования, решился показать нам, что это напрасно, и закричал: «Стреляйте из пушек по этим трусливым мужикам; вот все помилованье, которого они могут от меня ожидать!» Загремели пушки, изрыгая гром и молнию, и убили у нас несколько человек, но нас спасло то, что мы стояли на коленях; Всевышний, к которому мы прибегали, направил ядра так, чтобы они пролетели над нашими головами. После этого залпа нам приказано было встать и двинуться вперед, и ручаюсь тебе, что никто не ленился. Каждый почувствовал в себе силу за десятерых. Бердыш мой не детская игрушка, и, однако, он гнулся в моей руке, как хлыст, которым погоняют коров. Пальба из пушек вдруг умолкла, и земля потряслась от другого гула, подобного подземному грому: это была конница, скачущая на нас во весь дух. Но наши начальники знали свое дело и не в первый раз уже видали такие вещи: «Стой, — закричали они. — Первый ряд на колена! Задние наклонитесь вперед! Плечом к плечу, как братья! Копья вперед и встретьте их железной стеной!» Они налетели и поломали у нас столько копий, что обломков их хватило бы всем унтервальденским старухам на лучины на целый год. Но мы также опрокинули множество лошадей, сбили тьму всадников, знаменосцев и рыцарей, и из тех, которые упали, ни один не остался в живых. Прочие отступили в беспорядке, а мы следовали за ними, чтобы они не собрались атаковать нас сызнова. Неприятельская пехота, увидя свою конницу опрокинутой, тотчас побежала. Если б ты видел, какая тогда поднялась пыль и как посыпались удары!.. Сто тысяч молотильщиков, которые взбивают вокруг себя солому, были бы бледным подобием той картины. Клянусь честью, что мне стыдно было бить моим бердышем людей, которые не думали сопротивляться. Тысячи пали на месте, и вся армия их была обращена в паническое бегство.