— Да, а ты тоже дома не ночевал! — обидчиво возразил Артур.

— Я переживать шторм в бунгало у лешего.

— У лесника, что ли?.. А я ее ждал, понимаешь? Надеялся! А она не пришла…

Дверь приоткрылась, в библиотеку заглянул барон:

— Мальчики, вы тут? Занимаетесь? А я Антипова ищу — пропал куда-то, как сквозь землю провалился… Не видали?

— Батя, не мешайте! — воскликнул младший фон Бреннхольц. — Не видите, мы тут науки разбираем. А вы отвлекаете!

— Все, не буду, не буду! — заверил Генрих Иванович и исчез за дверью.

— А нынче ночью, — продолжил баронет, пересев с подоконника на край стола, — они приплыли, ну, как всегда, компанией. Я к ней, спрашиваю: отчего вас вчера не дождался?

А она отвечает: я, мол, тут сторожить не обязывалась. Будто нам воды мало, и так, говорит, в сырости живем, чтоб еще под ливень на берег выходить — никакого удовольствия. И про тебя интересуется — где, мол, будет ли, придет ли? Я говорю — не знаю, не собирался вроде бы. Она сразу так пригорюнилась, меня не слушает, все зевает, вот так ладошкой прикрываясь. А потом говорит: скучно мне с вами, вы один, без маркиза больше не приходите, видеть вас не хочу! Каково, а?

— Угу. Водой не разводить…

— А я ей: как же так? Я ж вас люблю! А она: слушать, мол, не желаю! Глупости вы говорите, даже не смешно.

В дверь снова постучали — вошла, распахнув створку ударом бедра, кухарка. Руки ее были заняты подносом с чайными чашками и чайником.

— Барыня велела принесть! — объявила она, расставляя все на столе. Винченце успел опасливо отодвинуть книжку с гербарием, а флакончик спрятал в кулак. — Вы ведь с ранья не кушамши, — покачала она головой, поставив перед ним вазочку с сахарными крендельками. — Мужчине так нельзя ж!

— Grazie, — кивнул он, — Передавайте баронесса, что у меня нет аппетит. Я просто торопиться закруглить свой работа.

— Ох, ведь да, — вздохнула кухарка и вышла на цыпочках.

— Вот ни минуты не дадут спокойствия! — проворчал Артур Генрихович и захрустел крендельком.

— Так, значит, говорит: даже не смешно, какая глупость, — повторил он, вытерев сладкие пальцы о край кружевной скатерти. Винченце с раздражением сдунул насыпанные им крошки с листов раскрытой энциклопедии, — А я говорю: вы меня, наверное, не поняли, позвольте объяснить!..

Винченце составил чашку с блюдца, пододвинул его к себе. Быстро перелистав гербарий, нашел нужное растение, оторвал сухой листочек, мелко, в пыль раскрошил на блюдечке.

— У меня, говорю, отец состоятельный человек. Коли вы примете мое к вам предложение руки и сердца благосклонно, то будете жить в достатке и полном удовольствии, в столице, как принцесса.

Черенком ложечки он сдвинул труху в маленькую кучку. Откупорил флакончик — и повисшую на пробке каплю стряхнул на блюдце. Раздался хлопок — и над блюдцем на миг повисло круглое облачко розоватого дыма.

— Здорово! — заметил Артур.

— Splendido!

— удовлетворенно кивнул Винченце. И вновь погрузился в изучение записной книжки.

— Так вот… А она, представляешь, как захохочет — дурак вы, мол! Это она мне-то — дурак вы! Русалки, говорит, в столицах не живут. А коли вы меня купить хотите, так на мою цену вам никакого наследства не хватит. Мне ваше предложение нисколько не интересно — ни конечностей мне ваших не надо, ни селезенки! Нет, ты слышал?!

— Селезенки… Проклятый греческий, зачем только я его тогда учил!.. Друг мой, не будьте столь любезны подать мне вон тот греческий словарь?

Толстенный фолиант, невесть зачем появившийся в книжном собрании деревенской усадьбы, покоился на самой верхней полке под потолком. Пока баронет до него добирался, Винченце при помощи ножа для фруктов раскрыл рамку с бабочкой, осторожно вытащил из засушенного насекомого булавки. И дотронулся до бабочки все той же, еще влажной крышечкой флакона. От крошечной капельки по тельцу, лапкам и крылышкам волной разлилась жизнь — сухие члены расправились, наполнились объемом, на крылья возвратились цвета, восстановилась яркость, заиграл перламутровый блеск… Бабочка подняла крылья, взмахнула — и сорвалась с пыльной картонки прочь, к занавескам, парусами надувающимся меж распахнутых ставень окна.

Артур вернулся со словарем, натужно грохнул его на стол:

— Нет, ну надо же! Меня — дураком!.. Мало обозвали, так еще и выставить хотели, представляешь? Как вдруг все заорали, точно кошки ошпаренные: ой, чудище огнеглазое! Ой, чудище! И разбежались кто куда.

— Угу, — в который раз промычал Винченце.

— Да ты слышал ли? — воскликнул Артур и выхватил у того из-под носа пузырек.

Винченце только прицелился в узкое горлышко кончиком заточенного гусиного пера. Он так и оцепенел с поднятой рукой и побелевшими от ярости глазами.

— Я ее люблю, а она — вот! — сказал баронет. — И что мне теперь делать?

Винченце, выдохнув, медленно поднялся из-за стола и забрал из рук беспечного приятеля драгоценный флакон. Плотно завинтил крышечку и спрятал в карман за пазуху, у сердца.

— Ты это называешь любовью? — переспросил он, и Артур поежился от этого холодного голоса. — Ты что, правда собираешься жениться на этой ундине, кем бы она ни оказалась на самом деле? Ты хочешь прожить с ней всю жизнь, пройти весь путь рука в руке до самого гроба? Ты готов принять ее со всеми капризами, полюбить все недостатки? Вряд ли. Ты похож на ребенка, которому отказались дать понравившуюся игрушку.

Он вышел. Артур крикнул вдогонку закрывшейся двери:

— Теперь и ты меня будешь воспитывать? Вот вам шиш! Поздно, я уже взрослый! — и схватив из вазочки со стола яблоко, запустил им в крупную желтую бабочку, которая присела на голову Ньютону, чей гипсовый бюстик примостился на подоконнике среди цветочных горшков. Яблоко сочно хрустнуло о твердокаменный лоб, а бабочка, вспорхнув, вылетела в сад.

— Ну вот, теперь я конокрадка… — вздохнула про себя Глаша.

— Что? — не расслышал кузнец.

— Говорю, глухой ты совсем от своей наковальни сделался! — сказала она. — Вон, вся деревня по домам прячется от чудищ да оборотней, а ты будто и не слышал! Я видела, как ты давеча ночью в рощу ходил. Совсем не боишься? — и улыбнулась ласково, вроде как восхищенная его мужеством.

Она уже с четверть часа как могла заговаривала зубы — восхищалась, ужасалась, улыбалась. Все, лишь бы только Егор не заметил, как за спиной его коня уводят. Благо, жеребец был на редкость доверчив, точно теленок. Не заржал, не упирался, когда Феликс накинул на него уздечку, — только удивленно глаза карие распахнул и, перестав жевать, послушно пошел за ним.

— А чего мне бояться? — пробурчал Егор. — Бредни все это, сказки, чтоб сопливых младенцев пугать.

— Как же сказки? — подпустила наивности Глаша. — Вон у тети Дуси оборотни свинью загрызли. Так она их своими глазами видала — здоровые такие, мохнатые.

— У страха глаза велики, — отмахнулся кузнец, — обычные волки. Вот поймаем — сама померяешь. Хочешь, линейку дам?

— Уговорил! — засмеялась она. — Да только как же с чудищем краснорылым быть? Тоже примерещился — каждому по очереди?

— Кому, может, и примерещился, — угрюмо кивнул Егор. — Остальные от россказней перепугались — и за каждым кустом, поди, стали выглядывать. Всяко веселее, есть о чем хоть языки почесать.

— А тебе самому, Егор Кузьмич, ничего не мерещилось? — прищурилась Глаша. — Совсем-совсем?

Кузнец покраснел, засопел, отвел глаза.

— Ничего! — выдавил он. — Чай, не совсем дурак, чтоб в сказки верить…

В городе, в дверях церковной лавки, Феликс второпях едва не столкнулся с выходившим оттуда человеком.

— Простите! — извинился он, случайно толкнув плечом.

— Je te pardonne

,— процедил мужчина сквозь зубы, смерив Феликса взглядом.

Тот удивленно обернулся, посмотрел ему вслед: мешковатый длиннополый темный плащ, тяжелые не летние сапоги, надвинутая на глаза шляпа. Еще один странный иностранец?..