– Я теперь не знаю, какой ты, Люк, – призналась она. – Я не знаю, чего ты хочешь. – Джесси опечаленно опустила голову. – И мне грустно, что прежних нас уже нет.

– А кто мы были?

Справившись с внезапно дрогнувшим голосом, Джесси ответила:

– Два никому не нужных подростка, сироты в бурном море.

– Ах, Джесси. – Люк дотронулся до ее волос с такой нежностью, что она не могла заставить себя взглянуть на него. Джесси очень хотелось рассказать, что у нее на сердце, но она не решалась. Чувства переполняли ее. Невысказанного было так много, что, казалось, в горле у нее все бурлило, а пальцы дрожали так, что ей приходилось прятать их в складках юбки. Когда наконец Джесси смогла говорить, она разжала руки и глубоко вздохнула.

– Все хорошо. Люк, – сказала она. Джесси откинула голову, а Люк наклонил свою. Но, прежде чем их губы соприкоснулись, он издал который вонзился ей в сердце, словно нож Ей стало страшно, сладко и одиноко; она почувствовала, что Люк испытывает то же самое Лунный свет заливал слившуюся в поцелуе пару, и на мгновение они снова стали сиротами.

– Я тебя люблю, – прошептала она.

– Джесси, Джесси, ты такое чудо. – Люк взял ее за руку и притянул к себе с силой, от которой у Джесси замерло дыхание. Нежные слова лились с его губ, как будто он не мог их сдерживать. И, когда их губы снова соединились, Джесси почувствовала, что этот второй поцелуй пронизывает все ее тело, подобно сверкающему водопаду. Люк был очень высокого роста, поэтому Джесси пришлось сильно запрокинуть голову, и, чтобы удержать равновесие, она обняла его за голые плечи; ей казалось, что они вдвоем падают сквозь пространство.

Люк мягко касался ее лица, а потом рука его скользнула под ее свитер, взметнув в ней вихрь новых ощущений: Джесси казалось, что холодный бриз коснулся ее разгоряченной кожи. В последний раз, когда он к ней прикасался, Джесси мечтала о пышных формах, как у ее сестры. Сейчас ее грудь стала округлой и тяжелой. Шестнадцатилетняя плоть Джесси напрягалась и подрагивала со страстью, заставлявшей ее, стонать.

Люк тоже содрогнулся, еще больше распаленный ее стоном. Его ладонь властно сомкнулась на ее мягкой груди. Вдруг сладостность исчезла, уступив место импульсам, которых Джесси не понимала. Его рот стал жаждущим и тяжелым; казалось, он хочет больше, чем дает. Четыре года назад он не был таким агрессивным и подчеркнуто мужественным, подумала Джесси. Теперь перед ней стоял зрелый мужчина, Который знал, чего он хочет и как этого добиться.

– Люк, – сказала она. – Я не могу.

– Ничего, – ответил он, отстраняясь, чтобы посмотреть на нее. – Я думал, что ты хочешь именно этого.

Джесси покачала головой, борясь со слезами. Люк притянул ее к себе и крепко обнял, но Джесси была напугана. Их отношения принимали устрашающий оборот, и Джесси толком не знала, что это означает, но была уверена в том, что на карту поставлено нечто очень ценное. Той простоты, которая была между двумя детьми, делившимися друг с другом своей болью и пытавшимися вместе пережить бурю, больше не будет никогда.

Холодные весенние дожди уступали место сочному теплу лета. Джесси пыталась восстановить детскую близость с Люком. Ей все еще хотелось, чтобы между ними возникла прежняя связь, и иногда ей казалось, что их отроческая дружба возвращается. Люк снова начал раскрываться, рисуя перед своей подругой такие картины, о которых несколько лет назад она не могла и мечтать. Он так живо описывал восход над заливом, что Джесси легко могла вообразить себе его с закрытыми глазами, а луга с цветущими дикими цветами так, что Джесси казалось, будто она чует их запах. Люк был поэтической натурой, поняла она, но запечатлеть приходившие ему в голову образы на бумаге он упрямо отказывался.

Жизнь в одном доме с Саймоном очень плохо отражалась на его настроении. Уорнек-старший хотел, чтобы его сын приобщался к деятельности «Уорнек Комьюникейшенс», но Джесси видела, что Люку активно не нравится эта идея. В военной школе он должен был бы научиться скрывать свои чувства, но иногда он бывал таким напряженным, что Джесси казалось, будто он вот-вот взорвется. В нем словно была заложена бомба с часовым механизмом, которая заставляла ее бояться его поступков.

Тем не менее они проводили вместе очень много времени. Они купались в заливе, ходили в кино и разговаривали обо всем на свете. Он больше не настаивал на близости, и Джесси спрашивала себя, почему он тянет время. Она же знала, что должна сдерживать себя, если ей, хочется сохранить самодостаточность. Ей казалось, что, если она ляжет с ним в постель, все ее бастионы падут. На ней не останется никаких покровов – в прямом и переносном смысле слова.

Втайне ей хотелось оказаться в его объятиях. Джесси представляла себе этот момент в мельчайших и сладостнейших подробностях. Если бы он надавил на нее, она бы сопротивлялась, но недолго. Впрочем, она была признательна Люку за его терпение – он должен был знать, что она не отдастся ему слишком легко. Но больше всего Джесси нравилось то, что Люк заставлял ее чувствовать себя яркой и красивой – хозяйкой собственной жизни. Такое с ней случалось в первый раз.

Одним сияющим летним утром он даже пригласил ее на завтрак в розовом саду «Эха», где Джесси была официально представлена устрашающему Саймону Уорнеку. Она ожидала увидеть перед собой по меньшей мере прислужника сатаны, но вместо этого перед ней предстал мужчина, который мирно пил чай из фарфоровой чашки, ел тосты без масла, говорил очень тихо и имел нежную кожу. Старший Уорнек ничем не напоминал обладателя ужасного голоса, который той ночью обозвал ее «маленькой потаскушкой». Джесси не знала, что и думать об отце Люка, тем более что тот предупредил ее об обманчивом очаровании этого старого лиса.

Настало время и Джесси пригласить Люка к себе домой, хотя она очень этого боялась. Шел-би могла вести себя просто возмутительно и испортить все впечатление о Джесси, а Хэнк, если он вдруг окажется дома, мог оказаться, как всегда, пьяным. Тем не менее Джесси знала, что это неизбежно… Она не знала только, насколько неизбежно. И что подходящий случай выдастся гораздо скорее, чем она думала.

– Эй, Джесси-и-и! – завопила Шелби однажды вечером. – К тебе пришли, моя дорогая.

Джесси не ответила, и Шелби пришлось развернуть ее к окну.

– Прекрати заниматься ерундой, Джесси. Это твой богатый мальчик!

Джесси остолбенела. Она стояла перед раковиной, полной посуды, с руками по локоть в мыльной пене. Люк здесь? Сейчас? Нащупав полотенце, она вытерла руки и сорвала с себя фартук. Все пропало! Все окончательно пропало! Джесси ринулась в гостиную, на ходу стягивая влажную хлопчатобумажную рубаху и обрезанные джинсы, чувствуя себя Золушкой, встретившейся с принцем.

Только это была не сказка, сказала себе Джесси. Это был конец всего. Люк, одетый в рубашку из грубого хлопка и до дыр протертые на коленях джинсы, выглядел неотразимо. На Шелби была черная кофточка на бретельках и шорты, обнажавшие достаточное количество ее ослепительно белой кожи. Хуже того, она встала прямо перед Люком, весьма искусно демонстрируя ему свои голые плечи.

– Привет, – сказал Люк, делая шаг в сторону, чтобы улыбнуться Джесси. – Я надеюсь, вы не сердитесь, что я зашел.

– Нет, конечно, – тускло улыбнулась Джесси.

– Что с тобой, Джесс? – накинулась на нее сестра, жестом приглашая Люка выбрать себе место – один из двух видавших виды стульев или софу.

– Кока-колу? – спросила Джесси.

– Вот дурочка, – сопровождая свои слова укоряющим взглядом, сказала Шелби. – Дай ему скотча из запасов Хэнка.

– Да, – вступил в разговор Люк, усаживаясь на один из шатких стульев. – Скотч – это то, что надо.

Вечер продолжался, и Джесси укоряла себя за то, что не умеет, как ее сестра, разыгрывать из себя роковую женщину. Шелби нравилось возбуждать мужчин, но, насколько это было известно Джесси, она довольно редко доводила дело до постели. Ей было достаточно внимания, символической победы или сознания того, что тот или иной мужчина хочет ее больше, чем кого бы то ни было. Как только она получала это, ее интерес к мужчине пропадал. Кроме того, успокаивала себя Джесси, Люк был младше ее сестры. А Шелби, по ее собственному признанию, в последнее время терпеть не могла иметь дело с мальчишками.