Кристофер Мур

БОГОМАТЕРЬ В АЖУРНЫХ ЧУЛКАХ

© Сhristopher Moore, 1987

Перевод © М. Немцов, 2001

Я написал «Богоматерь» в 1987 году после того, как мне приснился сон: солдаты расстреливают крестьянскую деревеньку, а пули останавливаются и зависают в воздухе. Это единственный рассказ, который я написал по мотивам сновидения, и совершенно очевидно, что этот единственный образ послужил лишь сценой, давшей моему мозгу сигнал тревоги: глупею на глазах. Как и «Кошачья карма», рассказ этот весьма неровен, но мне за него нисколько не стыдно. Читатели моих романов с радостью увидят, что за эти годы мастерство мое несколько заматерело, а начинающих писателей он приободрит — можно научиться писать лучше (слава богу). Несмотря на все недостатки рассказа, мне до сих пор нравится его название — настолько, что я, наверное, назову так какую‑нибудь главу в новой книге.

ЧАСТЬ 1: ЧУДО

Люди с оружием пришли в деревеньку на самой заре и потребовали еды и выпивки. Их было двадцать — все в одинаковой форме, кроме того, который носил черный берет и называл себя полковником Мендесом. Они наелись и напились от пуза и к полудню разлеглись с набитыми животами в тени хижин, пердя и рыгая. Сестра Октавия перевязывала им раны — вернее, царапины, поскольку по джунглям они ломились напролом. Когда солнце перевалило зенит, все уже спали, кроме двух часовых на окраине деревеньки.

Детишкам не разрешили в тот день идти в поля собирать хлопок, как обычно, а заставили сидеть дома, пока родители готовили припасы для полковника Мендеса. Сестра Октавия попросила полковника не драть с них три шкуры — деревенька бедная, самим бы хватило. Тот улыбнулся и ответил, что понимает людское горе.

Когда его отряд уже собирался уходить, они вывели нескольких самых симпатичных девушек деревни, связали им руки и пристегнули к длинным поводкам. Его солдатам нужны поварихи — готовить пищу, которую пожертвовали на благое дело селяне, объяснил он.

Сестра Октавия взмолилась, чтобы вместо девчонок взяли ее, но солдаты только расхохотались, а Мендес толкнул ее на землю. Вот здесь ему по затылку и попало камнем.

Люди с оружием прекратили хохотать и повернулись в ту сторону, откуда прилетел булыжник. Малютка Эстелла, которой и семи лет еще не исполнилось, стояла поодаль от остальных жителей и уже взвешивала на руке второй камень. Мендес пришел в ярость. Не успел он развернуться к маленькой обидчице, как снаряд просвистел у самого его уха.

— Ты кусок навоза, — сказала она.

Люди с оружием смотрели то на нее, то на своего командира. Полковник Мендес вытащил пистолет и направил на ребенка. Сестра Октавия подбежала к девочке и прикрыла ее своим телом.

Полковник приказал монахине отойти.

Та взмолилась о милосердии во имя Господа.

Мендес приказал солдатам взять автоматы наизготовку.

Эстелла снова обозвала его куском навоза.

Мендес приказал своим людям открыть огонь.

Грохот автоматных очередей заглушил все крики. А когда огонь прекратился, Мендес рухнул на колени и воззвал к Святой Деве. Он молил о прощении.

Пули остановились. Прямо в воздухе. В двух футах от монахини и ребенка — они еще содрогались от грохота, несшего им смерть. Пули неподвижно висели в воздухе. Солдаты побросали оружие и рухнули на колени рядом с полковником. Сестра Октавия подняла голову и, увидев висящие перед ней пули, грохнулась в обморок.

Конкретное, определенное, ощутимое, подтверждаемое эмпирическим путем проявление Божьей воли. Наконец, получено доказательство того, что человечество не обречено прозябать в собственной низости. Чудо.

Эстелла быстро воспользовалась случаем и швырнула третий, самый большой камень, едва не раскроивший полковнику Мендесу череп.

Официальновоенные советники мировых держав не слетелись на место чуда и не доложили своим правительствам о нем, поскольку официальноже, никого из них там не могло быть. Тем не менее, в деревеньку отрядили бригады ученых, и, несмотря на строгую подписку о неразглашении, те сообщили миру, что иного способа объяснить силу, остановившую в полете 207 пуль от автоматического оружия калибра 7,62 мм, у них нет. Только чудо. А также — 240 высверленных пуль со смещенным центром тяжести. Более того, ученые объявили: в свете того, что они там увидели, любые требования хранить секретность абсурдны.

Со всей страны начали съезжаться паломники, и обе стороны вынуждены были прекратить боевые действия. Из аэропортов пришлось вывести все военные самолеты, чтобы дать больше места для коммерческих рейсов, доставлявших паломников из других стран.

Сестру Октавию привезли в Ватикан, где она рассказала о чуде Папе Юлию. После чего Папа издал эдикт, объявлявший «остановление пуль», как стали называть этот случай, официально признанным Церковью чудом. Также Папа распорядился подготовиться к путешествию — он лично желал засвидетельствовать происшедшее.

Когда папский самолет вылетел из Рима, ставки в Лас–Вегасе шли семь к пяти, что Папа объявит этот случай «полным чудом». Но поскольку в его свите находилось множество кардиналов, тотализатор на этот внутренний ватиканский баскетбол решили приостановить до окончания путешествия. Правда, когда папская свита грузилась в «лендроверы», ставки опять подскочили: два к одному, что все же чудо признают в полной мере. Мир затаил дыхание. Но к тому времени, когда кортеж въезжал в деревню, ставок никто уже не делал. Слишком многие в свое время обожглись, ставя против армстронговского «одного маленького шажка для человека» [1]Рисковать не хотелось.

Эстелла, в розовом платьице и — впервые в жизни — в туфельках, дожидалась Верховного Понтифика в том месте, где остановились пули. Она опустилась на колени и поцеловала папское кольцо, и тот несколько рассеянно благословил ее. Все его внимание привлекали 447 тусклых медных цилиндров, висевших в воздухе рядом с ней. К вящей досаде швейцарской гвардии, сменившей ради такого путешествия свои шлемы и алебарды на шелковые костюмы и кобуры подмышками, Папа шагнул вперед, остановился перед пулями и воздел обе руки.

Десять тысяч человек, съехавшихся в тот день в деревеньку, а также миллиарды, наблюдавшие за событием по телевизору, услышали, как Папа Юлий объявляет «остановление пуль» чудом, а землю, на которой это произошло — святой. Они услышали папское обещание выстроить вокруг зависших в воздухе пуль великий храм, чтобы люди могли приходить в него, и память об этом чуде не стерлась бы никогда. Папа склонил голову в благодарственной молитве, которую повторял за ним весь мир, и все услышали, как маленькая Эстелла громко пожаловалась, что носить туфли — гораздо хуже и больнее, чем когда в тебя стреляют.

Стоявший поблизости репортер какой‑то желтой газетенки накарябал в блокноте заголовок: «Лучше Пули, Чем Туфли, Говорит Чудо–Девочка». С этого все и началось.

ЧАСТЬ 2: ИСКУШЕНИЕ

Публично Церковь была в восторге от чуда, но на самом деле, конечно, их немало раздражало, что Господь для явления своей власти избрал столь нечестивые сосуды. Сестра Октавия, разумеется, в вере тверда и правдой служит Церкви в какой‑то захолустной деревушке, но для того, чтобы выступать от лица Церкви по поводу единственного важного события всего тысячелетия, ей не хватает ни осанки, ни красноречия. Было решено, что ей предложат важный, но достаточно незаметный пост в Ватикане, а по праздникам, или если кто‑то вздумает грозить соседям войной, ее будут вывозить и показывать народу. Войны, кстати сказать, по всему миру после чуда прекратились. И когда сестра Октавия относила в химчистку папское белье и забирала его оттуда (самая важная работа, которой в церкви когда‑либо удостаивалась женщина), Эстеллу отправили в очень частную школу — учиться на Святую.

Снова перед публикой она предстала только через одиннадцать лет. За эти годы Церковь выдавала прессе избранные кусочки информации о ее жизни: Эстелла — отличная ученица, прекрасная спортсменка, художница и поэт. Она учит детей–калек ходить на костылях, глухим детям помогает овладеть языком жестов, а слепым — читать шрифт Брайлля. В газетах всегда было достаточно новостей о ней, чтобы публика не забыла о ее существовании, но их никогда не хватало, чтобы искатели «снежного человека» обратились в другую веру. К восемнадцатому дню рождения Эстеллы Церковь решила, что ей пора выйти в мир и доказать этому миру, что она — уже не та маленькая девочка в тесных туфельках. Она — Святая. Или скоро ею станет. И мир послушно заерзал на сиденьях.