Сульман одобрительно хмыкнул:

– Что ж, можешь оказать хорошую услугу итальянскому послу Бросио. Покажи, где находится это место. Он крайне заинтересован.

В Советском Союзе все еще было много военнопленных, хотя война закончилась пять лет назад. Они работали по всей стране, добровольно или нет – не всегда удавалось установить. Были среди них и итальянцы, посольство настойчиво разыскивало их, чтобы возвратить домой. Оказалось, что один пленный как раз находится в населенном пункте, который я помог разыскать.

У Бросио была великолепная настенная карта Советского Союза. Нельзя описать выражения его лица, когда я показал ему место: оно находилось в северной части Новой Земли, где территория СССР наиболее далеко выдвигается в Ледовитый океан. Очень подходящий для итальянца климат! Тем не менее, он работал там бетонщиком. Значит, так далеко на Севере что-то строилось? Мне показалось интересным узнать, что именно.

В общем, Новая Земля более или менее сознательно отложилась у меня в памяти к тому времени, когда однажды я получил разрешение посетить военный аэродром под Москвой – ничем не примечательный объект для показа иностранным военным. Хозяева, однако, не учли карту погоды, которую я случайно увидел при осмотре административного здания. Карта Северной России, включая Новую Землю. Мне было достаточно взгляда, чтобы отметить на ее западном побережье то место, где работал итальянский бетонщик.

Эти наблюдения послужили хорошим материалом для обмена с американцами. Именно они постепенно выяснили, что же там строилось. Открытие оказалось крайне интересным: испытательный ракетный полигон со станциями измерения, расположенными вдоль Новой Земли вплоть до острова Белый. Полигон обширный и географически исключительно хорошо выбранный, учитывая будущие испытания ядерного оружия.

Напасть на след советских экспериментов в ракетостроении – это было важным, очень важным делом, особенно в период «холодной войны»! Я начал разыскивать и накапливать факты, но получить цельную картину оказалось нелегко.

Однажды в конце лета мы договорились о встрече с моим американским коллегой бригадным генералом Расселом Рендаллом. И он, и его помощники были целеустремленными, хорошо подготовленными и, без сомнения, очень опытными профессионалами, что заставляло испытывать к ним особое уважение. Входя к Рендаллу, я столкнулся с покидавшим его незнакомцем, произнесшим последнюю реплику:

– Если они не могут справиться с простейшими вещами, где уж им справиться с передовой техникой?

– Болван! – фыркнул Рендалл, когда дверь закрылась. – Он делает абсолютно ложные выводы. Что обычно видишь в Москве? Плохих электриков! Плохих переводчиков! Плохие автомобили! Вывод: отсталые русские не могут овладеть передовой техникой. А в действительности как раз наоборот: вся страна прочесывается под гребенку в поисках специалистов, способных ускорить совершенствование. Это главное! А повседневные жизненные проблемы… Кстати, о технике!

Он просмотрел несколько карточек.

– Ты приглашен к Эдди Гилмору на воскресенье?

– Да. Послеобеденный отдых на даче.

Эдди Гилмор, американский репортер высокого класса, застрял в Москве надолго. Он женился на молодой русской, которая никак не могла получить выездную визу, постоянно натыкаясь на разные «нет», «если» и «но».

– Постарайся быть там в 14.00, тогда увидишь настоящую технику и поймешь, что я имел в виду.

Как на грех, я чуть было не опоздал. Чтобы попасть на дачу Гилмора, надо было ехать по дороге на Ярославль в направлении военного аэродрома Пушкино и дважды пересекать железнодорожные переезды, пережидая бесконечно длинные грузовые поезда.

Без пяти два я был на месте. Рендалл, колдовавший у бара, кивнул в сторону одного из своих коллег, стоявших перед домом. Когда я подошел, тот улыбнулся и дал мне послушать… затрудняюсь сказать что: датчик, усилитель или какой-то другой загадочный прибор.

Через минуту издалека послышался мощный гул, и стекла в доме начали дрожать.

– Они снова делают пробные запуски чертова мотора! Даже в воскресенье! – крикнул Эдди Гилмор из глубины дома.

Гул доносился со стороны аэродрома. На самом же деле, как выяснилось позже, его издавал не мотор, а ракетный двигатель, который запускался на испытательной станции значительно дальше аэродрома.

Американцы комментировали со знанием дела:

– Тот же тип, что и немецкая двойка!

– Да, время сгорания почти то же самое. Но мощность во много раз больше. Немцы даже и не приближались к такой.

Немного позднее я остался с глазу на глаз с Рендаллом:

– Как тебе удалось узнать, что испытание именно сегодня? Да еще точно в 14.00?

Он поморгал и ответил неохотно:

– У нас свои каналы…

На следующий день я выложил новости своему генералу в шведском посольстве. Он явно взволновался.

– Считаю методы американцев бесчестными! Военные не должны использовать нелегальные пути разведки. А твой рассказ доказывает, что они бесцеремонно прут напролом. Их принцип – цель оправдывает средства. Мне это не нравится!

Я мог его понять. Старый генерал был целиком и полностью порядочным и достойным человеком. Мне же все виделось несколько иначе. Если посмотреть на вещи помасштабнее, то в случае, когда нелегальные методы препятствуют переходу от «холодной войны» к «горячей» – стоит ли их отвергать? И каковы критерии, определяющие в нашей профессии «человека с чистой совестью»?

Только после столь познавательного воскресенья я понял ультимативность планов советского ракетостроения. Они были близки к немецкому проекту А-4: создание ракеты, которая могла бы поразить США с европейских баз. Полигон в Ледовитом океане, конечно, был для этого мал. Именно поэтому появился новый. Он простирается теперь от Байконура через весь азиатский континент, Тихий океан и уходит в район Гавайских островов. Полигон грядущих атомных возможностей.

Глава 9

Отношение советских властей поначалу казалось Веннерстрему настолько холодным и недоброжелательным, что вызывало у него перемежающиеся приступы злости и смеха. Особенно злило то, насколько все было невероятно невозможным. Впрочем, подобная реакция отмечалась у всех западных дипломатов. Их раздражала систематическая изоляция от советского общества, злило, что за многими велась слежка. Такое отчуждение сильно действовало нашим «гостям» на нервы, и их смех постепенно переходил в устойчивое негодование. «Железный занавес» становился для них мрачной реальностью. Неудивительно, что многие из дипломатического корпуса чувствовали хронический дискомфорт и постоянно жаловались друг другу.

Не было таких, кто не помышлял бы о какой-нибудь «лазейке» в этом занавесе. Не стал исключением и Стиг. Он часто вспоминал дни первой московской командировки и Сергея Ивановича. И все чаще ему стал приходить на ум неведомый старый знакомый. Тот самый, который, по словам Рубаченкова, должен был напомнить о себе.

После того, что произошло в Стокгольме (даже самому себе, в потаенных глубинах сознания, он ни за что не желал признать это вербовкой), Стиг ни на мгновение не сомневался, что человек объявится. Наверняка, кто-то следил за жизнью шведа в Москве, за отношениями и контактами в дипломатическом корпусе, за каждым его вздохом. Как только картина прояснится – тут и возникнет «старый знакомый»!

Может, это будет именно Сергей Иванович? В то время Стиг еще не знал, что он мертв, и почему-то все время думал о нем. Это было вполне естественно и логично, и в конце концов оказалось настолько нетрудно убедить себя, что перед встречей все сомнения исчезли. Кроме того, богатое самолюбие военного атташе и родовитого иностранца сводило эту встречу к рангу «малозначащей»: ничего пока не названо и не доказано, а он прочно защищен дипломатическим паспортом и всегда может порвать контакты, если захочет.

Веннерстрем жил тогда довольно далеко от центра столицы, в особняке, принадлежащем посольству. Дом стоял в саду и был окружен дощатым забором. Однажды вечером, возвращаясь домой, он собрался отпереть калитку, но был остановлен незнакомым мужчиной.