На холодном бетонном полу лежала обнаженная женщина. Поблизости лежал лишь один предмет одежды: свернувшийся змеей массивный кожаный ремень.

У женщины были связаны руки и ноги. Рот был запечатан клейкой лентой. Она казалась молоденькой, не больше восемнадцати или девятнадцати лет, и болезненно худой. Спутанная копна темных волос частично скрывала ее черты.

По-настоящему удивительным оказалось то, что она еще была жива.

Глава 2

Ножи всегда были хуже всего. Люди с их помощью творили неприятные деяния, причем творили скрытно и чаще лично c глазу на глаз.

— Не люблю острых предметов, — признался Зак Джонс.

Он не мог отвести глаз от ритуального ножа за стеклянной витриной. Директор музея Элейн Браунли наклонилась ближе, чтобы внимательней рассмотреть артефакт.

— Наверно, из-за того, что в детстве вам наказывали осторожней обращаться с ножницами, чтобы не порезаться, — предположила она. — Остались неизгладимые впечатления.

— Да, должно быть, поэтому, — произнес Зак.

Он уже не в первый раз стоял вот так рядом с Элейн и разглядывал какой-нибудь неприятный объект, расположенный под стеклом. Карьера его развивалась по двум направлениям. Консультировать кураторов «Тайного общества» было одним из этих направлений.

Элейн поправила очки и прямо взглянула на него. Ей было около пятидесяти пяти лет. С короткими каштановыми волосами с проседью, круглыми очками, умом, светившимся во взгляде, в слегка мятом темно-синем костюме она выглядела, как ученая дама, каковой, впрочем, и являлась. Зак был осведомлен, что у нее имелись степени по археологии, антропологии и изобразительному искусству. К тому же она бегло говорила на нескольких языках, как живых, так и мертвых.

На различных этапах жизни Элейн ее преподаватели, учителя и коллеги называли ее не иначе, как «одаренной». Большинство из них никогда даже не подозревали, насколько они были правы, подумал Зак. В том, что у нее есть паранормальные способности находить и определять подлинные предметы старины любого вида. Ни одна фальшивка не могла проскочить мимо нее, будь то картины эпохи ренессанса или часть римской мозаики.

Когда она оставила университетскую среду, чтобы занять должность при музее, большинство ее коллег ожидали, что Элейн возглавит один из престижных институтов, откуда поступили крайне выгодные предложения.

Вместо этого, она стала директором музея «Тайного общества» в штаб-квартире на Западном побережье США. Музей являлся одним из четырех действующих в Обществе, три из них находились в Соединенных Штатах, а один в исходном Аркейн Хаузе в Великобритании.

Музеи Общества были мало известны и по большей части непризнанны основным миром археологии и в академических кругах. Само же Общество предпочитало, чтобы так и было. Его узко специализированные музеи собирали и изучали артефакты и реликвии, связанные с паранормальными явлениями. Эти музеи не были открыты для публики.

Элейн взглянула на Зака:

— Ну, что скажете?

— Он старый.

Зак снова повернулся к кинжалу.

— Много статических следов. Я могу почувствовать даже отсюда.

— Я знаю, что он старый. — Она издала приглушенный нетерпеливый звук. — Я ведь не купила его вчера в супермаркете. Он стоил мне солидного куска годового бюджета музея. Поверьте, я бы не дала добро на покупку, если бы не определила, что его возраст — второе столетие от рождества христова. Не о том я спрашиваю.

— Я должен взять его в руки для полной уверенности. Без перчаток.

Она скривила рот. Элейн не любила, когда кто-нибудь брал в руки вещи из коллекции без перчаток. Но она была знакома с его требованиями. Если она желала, чтобы он проверил ее теорию насчет кинжала, ей придется позволить ему прямой физический контакт.

Не говоря ни слова, Элейн набрала код и открыла витрину.

Зак приготовился к потрясению, которое, он знал, последует, и осознанно взбодрил психическое восприятие. Потом протянул руку и обхватил богато украшенную рукоятку кинжала.

Подлинная психическая энергия, которая все еще цеплялась за лезвие даже после стольких столетий, ослабла, но все еще содержалась в крови, и была достаточно сильной, чтобы обжечь его чувства. Зак стиснул зубы и закрыл глаза. Но это не повлияло на неясные образы, вспыхнувшие перед его мысленным взором.

События, в данном случае слои событий, поскольку кинжал использовали множество раз для подобных целей, пришли к нему в красках кошмаров. Он никогда не был способен объяснить цвета паранормальных видений. В нормальном мире не имелось подобных им.

…Он был захвачен тем, как опускается нож, наслаждаясь предвкушением, как тот входит в человеческую плоть, ощущал нечестивую похоть, которая приходит с убийственным ударом, познавал ужас жертвы…

Зак поспешно закрыл свое психическое восприятие и уронил кинжал обратно в ящик.

— Эй, — взвизгнула возмущенно Элейн. — Поосторожнее с ним.

— Простите.

Зак встряхнул слегка рукой, которой брался за нож, словно этот жест мог избавить его от остатков зловещих видений. Теперь он знал лучше. К счастью нож был очень-очень старым.

Элейн подняла брови.

— Расскажите.

— Он определенно использовался для убийства людей, а не животных, — произнес он. Воззвав к годам практики и невероятной силы воли, он с усилием подавил видения. Временная мера. Они вернутся, по всей видимости, этой ночью во снах. — Сценарий человеческого жертвоприношения.

— Вы уверены, что речь идет о жертвоприношении, а не лишении жизни врага или обыкновенном убийстве?

Зак взглянул на нее:

— Обыкновенном убийстве?

Элейн закатила глаза:

— Вы понимаете, что я имею в виду.

— Энергия рукояти окрашена особым приливом истово религиозной мощи, которая приходит с кровавым жертвоприношением. Ублюдок любил свое дело и упивался им. По этой причине люди и называют подобное жаждой крови, Элейн.

Элейн оставалась скептичной, но в глазах замерцала искра, которую можно было назвать одной из форм страсти.

Археологи, подумал он. Как же им такое нравится.

— Возможно, казнь? — предположила она.

— Нет. Ритуальное жертвоприношение. Присутствовал алтарь, и убийца чувствовал свое право на убийство.

Элейн расслабилась, улыбаясь весьма удовлетворенно.

— Что ж, я была права, — произнесла она, едва не потирая руки от ликования. — Этот нож использовался священниками для культа Папоротника.

Зак никогда не понимал, как могут так восхищаться коллекционеры и хранители музейных редкостей предметами и оружием, предназначенным убивать и калечить людей. Впрочем, им не доводилось иметь дело с психическими образами, оставленными этими предметами и устройствами.

— Что особенного в этом кинжале? — спросил Зак.

Элейн хихикнула.

— Глава музейного отделения в Седоне долго охотился за ним. Ему нужно заполнить свою коллекцию артефактов культа Папоротника.

— Небольшое дружеское соперничество между кураторами?

— Не то чтобы дружеское. — Элейн опустила стеклянную крышку и закрыла ящик. — У Мило есть египетский перстень, который я очень хочу заполучить. Я многие годы уговаривала его продать перстень. Он всегда отказывался. Но сейчас у меня есть козырь. Он будет вынужден заключить сделку на моих условиях.

— Понимаю. — Он обвел взглядом витрины в галерее. — Вы превратили это учреждение в прекрасный музей, Элейн. Я не археолог, но провел немало времени, консультируя музеи Общества, чтобы понять, что это коллекция мирового уровня.

Она засмеялась:

— Я живое доказательство тому, что навязчивая индивидуальность и острое чувство профессионального соперничества является существенными чертами успешного куратора.

— Наверно, это полезные черты в любой профессии.

Он и сам был помешан на подобных методах большую часть жизни. До Дженны.

Элейн окинула его пристальным изучающим взглядом. Зак знал, что происходит и приготовил стратегию ухода. Ему нравилась Элейн, и он восхищался ее профессиональным мастерством. Но она была другом семьи, а семья последнее время слишком сильно давила на него.