К поезду командующего мы с Толстым явились ранним утром. Проводник салон-вагона сообщил нам, что Михаил Николаевич умывается, и совсем конфиденциально добавил:

– За всю ночь только часика три вздремнул, а то все читал…

В те годы некоторые бывшие офицеры стремились всячески «опроститься»: редко брились, щеголяли в драных гимнастерках, не чистили сапог. Им казалось, что таким образом они приобретают «пролетарский вид», А чтобы еще больше приспособиться к «простому люду», некоторые даже сквернословили, сплевывали под ноги, курили козьи ножки, лущили семечки.

Михаил Николаевич не подражал этой «моде» и ни к кому не приспосабливался. При любых обстоятельствах Тухачевский был верен себе. И в то раннее утро он вышел к нам, как всегда, бодрый, подтянутый, тщательно выбритый. Совсем не чувствовалось, что «только часика три вздремнул». К слову замечу, что опрятность командарма очень влияла на всех окружавших его. Скоро даже наши ординарцы, садясь на коня, стали надевать перчатки.

Приняв от меня и Толстого рапорты, Михаил Николаевич пригласил нас позавтракать. За столом шел разговор об обстановке в районе действий отряда Толстого. Михаил Николаевич приказал Толстому ретироваться на Вешкайму, занять здесь оборону и сосредоточить основное внимание на глубокой разведке. Сам он намеревался сразу же после завтрака ехать на рекогносцировку недавно образовавшегося симбирского направления и распорядился, чтобы я находился при нем.

Мы отправились верхом в сопровождении небольшого конвоя. Погода стояла великолепная. Местность вокруг отличалась исключительной живописностью – слегка всхолмленная, с оврагами и перелесками. Михаил Николаевич моментально фиксировал возможности маневрирования, скрытых передвижений войск, их маскировки. И вместе с тем любовался природой. Полководец и художник словно бы соперничали в нем. Однако шла война, и полководец брал верх.

В этом прилегавшем к Инзенскому железнодорожному узлу районе он проектировал сооружение инженерных укреплений. Сторонник высокой подвижности войск и ярый противник «окопной войны», Тухачевский тем не менее еще тогда, в 1918 году, продумывал систему укрепленных районов, взаимодействующих с полевыми армиями.

Чем ближе мы подъезжали к фронту, тем чаще приходилось спешиваться. И все-таки раза два-три попали под жестокий обстрел противника.

Михаил Николаевич держал себя с удивительным хладнокровием, вникал во все мелочи, неторопливо беседовал с бойцами и командирами передовых разведывательных дозоров и сторожевых застав. Это спокойствие командарма вселяло во всех уверенность, надежду на скорую победу.

Поздно вечером мы вернулись в Вешкайму, и Тухачевский продиктовал приказ, уточнявший задачу отряду Толстого.

Из этой поездки я вынес первое впечатление о Тухачевском как военачальнике. Михаил Николаевич был отважен, крепок и вынослив. Быстро оценивал обстановку и принимал решения. Обратило на себя внимание и его отношение к подчиненным. Со всеми он был одинаково вежлив, прост, в каждом уважал человека.

Все эти качества свидетельствовали не только о прекрасной выучке, но, я бы сказал, и о командирском призвании Тухачевского. Одно для меня оставалось еще не ясным: под силу ли ему успешное руководство крупными войсковыми соединениями? Ведь военное училище, которое закончил Михаил Николаевич, готовило младших офицеров. Там отрабатывались задачи максимум за батальон на фоне полка. Да и первая мировая война была для Тухачевского не очень-то длительной школой – на фронте он провел всего 6–7 месяцев. А теперь ему доверена армия, насчитывающая 10–12 тысяч человек, занимающая фронт в 400–500 километров, и к тому же еще слабо оснащенная.[24]

С этими сомнениями я явился на первое для меня служебное совещание руководящего состава 1-й Революционной. Здесь присутствовали оба политических комиссара армии – В. В. Куйбышев и О. Ю. Калнин, начальник административного управления И. Н. Устичев, начарт тов. Гарднер, интендант армии тов. Шевчук и другие.

Михаил Николаевич сообщил им результаты рекогносцировки и пункт за пунктом стал излагать план будущей операции по освобождению Симбирска. Он как бы отвечал на мой никому не высказанный вопрос. И ответ этот был обнадеживающим.

– Наше первое преимущество перед противником, – говорил командарм, – наш революционный боец. Главное – в его революционной сознательности, в его инициативе, сметке, отваге и выносливости.

Но Тухачевский не закрывал глаза и на наши тогдашние слабости. Перед отъездом из Москвы он слышал выступление Ленина на заседании Московской городской партийной организации, помнил слова Ильича о том, что первоочередной задачей является задача организационная, которая требует не порыва, не клича, не боевого лозунга, а длительной напряженной упорнейшей работы, строжайшей дисциплинированности. Исходя из этой ленинской установки, Михаил Николаевич делал упор на необходимость такой организации войск, которая полностью соответствовала бы принципам регулярной армии.

В. В. Куйбышев в своих воспоминаниях отмечает, что армия, возглавляемая М. Н. Тухачевским, была первой не только по номеру, но и вообще первым в Советских Вооруженных Силах регулярным объединением. Превращение ее в таковую осуществлялось в невероятно трудных условиях.

На широком пространстве от Волги до Белой и почти до западных склонов Уральского хребта были разбросаны многочисленные красногвардейские, рабочие, продовольственные отряды, точную численность которых установить нельзя. Всего насчитывалось примерно до 80 отрядов, а в каждом из них от 20 до 250 активных штыков.

Первоначально Михаил Николаевич свел эти разрозненные отряды в группы, которые в последующем становились основой дивизий. Так возникли старейшие дивизии Советской Армии – Пензенская, получившая 20-й номер, и Инзенская, имевшая номер 15-й.

По мысли Михаила Николаевича 1-я Революционная армия на первом этапе развертывания должна была иметь четыре дивизии. Кроме того, по его инициативе началось комплектование корпуса под командованием тов. Лончара, а также армейской конницы.

Таковы были далеко идущие планы Тухачевского. Однако события, происходившие на Восточном фронте (измена главкома Муравьева, падение Симбирска, а затем и Казани), вносили свои коррективы, план подвергался изменениям.

Новый главком Восточного фронта И. И. Вацетис сосредоточил все свое внимание на Казани. От Тухачевского он требовал одного – немедленно и во что бы то ни стало наступать на Симбирск с целью отвлечения сил противника. Эти свои требования главком нередко сопровождал угрозами по адресу Михаила Николаевича. Однако Тухачевский продолжал неуклонно и твердо проводить линию на организационное укрепление армии, бороться с партизанщиной.

– Не теряя боевого соприкосновения с противником, – говорил командарм, – надо реорганизовывать отряды в регулярные полки, батальоны, роты и тем повышать нашу боеспособность.

Тухачевский принимает решение пополнить войска за счет мобилизации в полосе армии. Для этой цели в штабе создается мобилизационный отдел. Его возглавил старый большевик тов. Ибрагимов, в помощь которому было выделено до сотни агитаторов и пропагандистов. Несмотря на все трудности, мобилизация проводилась успешно. Одновременно шло интенсивное сколачивание частей.

Одним из основных вопросов был в то время вопрос материального обеспечения войск всем необходимым для боя и жизни. Решая его, Тухачевский предложил создать в составе армейского управления отдел заготовок, не предусмотренный никакими положениями. Возглавлявший этот отдел молодой энергичный работник тов. Штейнгауз получил мандат, дававший ему право собирать по железным дорогам невостребованные грузы.

Чего только наши заготовители не обнаруживали по тупикам и пакгаузам! Там было все, начиная от текстиля и кончая пулеметами, даже пушками.

При отделе заготовок развернулись мастерские по ремонту обуви, обмундирования, пошивке белья.