Изменить стиль страницы

Получив временный пропуск, он проходит прямо к доктору Бэмби, который, облачившись в огнеупорный комбинезон и шлем с маской, похоже, мучит паяльником телевизионный фургончик.

Отключив паяльник, Динеш убирает с лица маску и пожимает руку Джеку.

— Тут телевизионщиков в клевете обвиняют, — говорит он. — Меня нанял истец.

Джек говорит ему, что привез в багажнике образцы для исследования.

— Можешь сделать это для меня? — спрашивает он. — Более чем срочно, а?

— Кому-то что-то захотелось поджечь?

— Поджечь кого-то.

— Серьезно? — поднимает бровь Джек.

— Серьезно.

— Дрянь дело.

— Мне надо это очень быстро, Динеш.

— Сегодня.

— Заметано, — говорит Джек. — И может понадобиться, чтобы ты выступил в суде.

— Знаешь, — говорит Динеш, — на этот счет могу сообщить тебе новость хорошую и новость дурную.

— Ну, сообщи.

— Новость хорошая — это то, что за один день я управлюсь, — говорит Динеш. — Привлеку команду помощников и выставлю тебе счет соответственно, но результат ты получишь сегодня же, и результат верный.

— Ну а дурная новость?

— Дурная новость состоит в том, — говорит Динеш, — что я не вполне уверен, что имею право свидетельствовать в суде.

Что-что?

— Почему это вдруг?

— Я не вполне уверен, — повторяет Динеш, — что газовый хроматограф или даже хроматомасспектрометр может точно определить следы катализатора.

Джек чувствует, как пол начинает уходить у него из-под ног.

— Но ведь мы всегда пользовались хроматомасспектрометром, — говорит он. — Что же с ним не так?

— Мы живем в изменчивом, пластичном мире, — говорит Динеш. — Пластичном, а также — пластиковом. Современный дом наполняют предметы из пластика, и каждый из них, сгорая, образует тысячи химических соединений, которые легко спутать с углеводородами катализаторов. Например, в керосине типичный хроматомасспектрометр определяет лишь две сотни компонентов.

— Ну и?..

— Я же в последнее время работаю с прибором, определяющим две тысячитаких компонентов.

— Две тысячи? — переспрашивает Джек.

— Ага, — говорит Динеш. — Можно утверждать, что в отделении химических овец от химических же козлищ он несколько более эффективен, правда?

— Но это и дороже? — спрашивает Джек.

Динеш улыбается.

— Дороже хорошего исследования только одна вещь, — говорит он, — это исследование плохое. А тебе скажу я только одно: в данном случае я не берусь выступать перед присяжными и клясться на Библии, основываясь на результатах, полученных даже с помощью хроматомасспектрометра.

— А с новым твоим прибором берешься?

— Он не новый, — говорит Динеш. — Я уже несколько месяцев его испытываю и называю его «ГХ в квадрате», или двухмерный газовый хроматограф, хроматограф в квадрате, если тебе так больше нравится. Может быть, настало время его обнародовать.

— Так сделай это.

— Но это влетит тебе в круглую сумму.

— Какую именно?

— Примерно на лишние десять тыщонок потянет.

Все равно сделай, думает Джек. Ведь я могу потерять миллион по иску в ненадежности. Тогда утешусь хоть тем, что десять тысяч ушло на науку.

— Делай, — говорит Джек.

— Вот за что я всегда любил тебя, Джек.

— Сделай по-старому, — говорит Джек. — А потом сделай по-новому. Делай, пока не будешь доволен результатом. Делай.

Что бы там ни вышло из всего этого.

47

Летти присутствует на очередном четверговом сборище общества анонимных алкоголиков Южного побережья; сборища эти известны среди трезвенников как «Леди (ранее алкоголички) обедают».

К такого рода сборищам Летти не привыкла. Это не то что собираться вечером в подвале какой-нибудь церквушки и за несвежим кофе и поломанным печеньем вспоминать, как просадили квартирную ренту на пиво или бурбон.

Здесь все проводится прилюдно, в открытую, при ярком свете дня на набережной, куда и стекаются дамы, чтобы поделиться опытом, набраться выдержки и укрепиться в надеждах, что проделывала в числе прочих и Пам, почему Летти сейчас и находится здесь.

И думает, как же роскошно они выглядят, эти дамы,вовсе не похожие на кучкующихся пропойц. Если и были их лица когда-то, в грешные их денечки, опухшими и одутловатыми, а тела — расплывшимися, то все это в прошлом благодаря специальным упражнениям на беговых дорожках и велотренажерах. Сейчас кожа их светится здоровьем, глаза сияют, как звезды, волосы сверкают чистотой, и все в них — приглашение к сексу. Если б общество анонимных алкоголиков нуждалось в рекламе, ее следовало бы снимать здесь, на этих четверговых сборищах на Южном побережье.

Даже женщины, не питающие пристрастия к алкоголю, потянулись бы к бутылке, только чтобы потом иметь возможность собираться здесь и выглядеть так, как эти дамы.

Вот что может сделать программа «двенадцать шагов к трезвости» вкупе с парой-другой сотен тысяч долларов, думает Летти.

Но так или иначе, она здесь, где дамы пьют не какой-нибудь там несвежий кофе, а потягивают из чистейших пластиковых стаканчиков «фрапуччино» (декофеинизированный, с обезжиренным молоком). Затесались тут и несколько мужчин, по виду не работяг от девяти до пяти, а торговцев недвижимостью, либо страховщиков, либо других бизнесменов — словом, людей с положением, таких, которые могут позволить себе потратить рабочий день на то, чтобы поделиться опытом, набраться выдержки и укрепиться в надеждах, а если повезет, если улыбнется фортуна и сработает тщательный план, завернуть с кем-нибудь из присутствующих дам в находящийся всего в пяти минутах ходьбы по солнцепеку «Воскресный отель». Ведь на собраниях общества случается столько приятных встреч, что собрания эти впору переименовать в «Леди (ранее алкоголички) обедают, а джентльмены пожирают их глазами», думает Летти.

Ну, хватит сучиться, говорит она себе. Они же не виноваты, что денег у них прорва, не в пример тебе.

Что они так великолепно выглядят, опять же, не в пример тебе.

Переступи через это.

И переступи через Джека Уэйда. Двенадцать лет — чересчур долгий срок для того, чтобы высоко вздымать факел любви. Рука устанет. За двенадцать лет этот сукин сын даже не позвонил ни разу. Ни разу не позвонить! И ты бы в жизни с ним не встретилась, если б тебе не потребовалась его помощь и ты как последняя сука не решила его использовать.

Но, если по правде, факел любви она все-таки вздымала все эти двенадцать лет. Дружки у нее были, но ничего серьезного так и не случилось, потому что в тайниках ее сознания — нет, скорее души — все еще маячил образ того, с кем она рассталась.

Джек.

Беспутный Джек, который пропал, унеся с собой ее душу.

И вот теперь дело идет к сорока, а у тебя нет ни мужа, ни детей, ни иной жизни, чем разбираться с преступниками.

И не дамы в том виноваты.

Виновата ты сама.

Так что хватит, детка, переступи.

И она сидит и слушает — сначала вступительное слово, потом чью-то речь — обычная пустопорожняя болтовня: выпиваешь — значит, ты пьяница, что там ни говори, а если ты пьяница, то рано или поздно все кончится для тебя очень плохо. В перерыве она перекидывается словечком с какими-то двумя дамами, а когда собрание возобновляется и председатель спрашивает, кто хочет выступить, Летти, переждав несколько рассказов и сообщений о том, как у них идут дела, поднимает руку.

Меня зовут Летти. Привет, Летти, и всякое такое…

— Я пришла сюда, — говорит она, — чтобы спросить, не знал ли кто из вас мою сестру Пам. Три ночи назад она погибла, и есть мнение, что в пьяном виде. Ростом она была примерно пять футов восемь дюймов, черноволосая, глаза голубые с лиловым оттенком. Мне известно, что она посещала ваши собрания, а где еще она бывала — не знаю. Надеюсь, вы сможете мне помочь.

Посреди возгласов «О господи!», «Пам… подумать только!» и нескольких всхлипов поднимаются пять-шесть рук.

Кажется, ей смогут помочь.