Но время делает свое дело, и лицо Кэрью, по счастью, поблекло еще раньше, чем репутация Гея. Вскоре бывшего кумира Голливуда перестали приглашать на роль героя-любовника, и он вынужден был либо довольствоваться характерными ролями, либо стать продюсером, а поскольку характерные роли никогда не были его сильной стороной, наш герой счел за лучшее пойти в продюсеры, не подозревая, что продюсер сродни самому Господу Богу в том смысле, что он должен создавать новые звезды, если не хочет остаться без работы.

Впрочем, Кэрью от услуг своего друга-клопа отказываться не собирался. Специально для Гея писались великолепные роли, полные тонкого юмораи язвительной сатиры, но найти актрису, достойную играть с ним в паре, никак не удавалось. Наконец, после долгих поисков и многочисленных неудач, был составлен небольшой список претенденток. Кэрью пробежал этот список глазами, покачал головой и в сердцах швырнул его на свой туалетный стол.

– Все они никуда не годятся, – пробормотал он, – а это значит, что гениального продюсера из меня не получится.

В тот день Кэрью впервые за много лет отправился слать крайне собой недовольный. Поэтому, наверно, его кровь и показалась Гею в тот вечер какой-то бодряще горьковатой, в результате чего нервы у клопа успокоились, мозг прочистился, и по трезвому размышлению он понял, какое его друг Кэрью ничтожество. В такие моменты в памяти поневоле всплывает прошлое, давно забытые дни, юность, невинные забавы, живые лица родных и друзей.

Гей 0'Лири с отвращением отпрянул от груди своего бывшего друга и сорвал с себя по-декадентски изящные вечерние одежды, которые совсем еще недавно он так любил. В два прыжка, не столь манерных и неестественных, как в недалеком прошлом, клоп опустился на туалетный столик, рядом со списком претенденток. Чернильница была открыта, и он решил, что, только окунувшись в этом чернильном Иордане семь раз, ему удастся окончательно избавиться от социальной проказы. Выкупавшись в чернилах, Гей выбрался наружу и застыл на краю письменного прибора, дрожа и задыхаясь. Переведя дух, он с минуту постоял на месте, а затем, собравшись с силами, прыгнул на лежавший рядом с чернильницей список претенденток, после чего с изяществом фигуриста и медлительностью побывавшей в патоке мухи наш клоп изобразил на листе бумаги имя «Рози», причем таким же размашистым почерком, каким были написаны остальные имена претенденток.

Еще один прыжок, и он вновь, рыдая и задыхаясь, погрузился в горькие, клейкие, сгустившиеся от жары чернила. На этот раз наш герой к имени «Рози» присовокупил фамилию «0'Лири». Еще пять прыжков-и он целиком вывел ее адрес, после чего, полуживой, выбившийся из сил, черный, как вакса, но с сознанием выполненного долга, рухнул на промокательную бумагу.

Затея клопа удалась. Рози вызвали в Голливуд на пробные съемки, и, как вы догадываетесь, со всеми испытаниями девушка справилась превосходно. Гей, облегченно вздохнув, вновь нашел приют на ее пышной груди и, как встарь, стал питаться ее живительной влагой, в результате чего окончательно избавился от наваждения; рассеялось оно так же незаметно, как утренний туман. Прошлое ушло безвозвратно. Гей стал теперь совсем другим клопом, он завоевал право любить и быть любимым; избранница его была не только самая обворожительная ирландская девушка, не только величайшая из киноактрис, но и самая незаурядная личность на свете. А поскольку сама мисс О'Лири была теперь о себе такого же высокого мнения, как и ее возлюбленный, прожили они в мире и согласии долгую и счастливую жизнь.

ПРИДУМАННЫЙ МИСТЕР ВЕЛЬЗИ

Звoнят к чаю, – сказала миссис Картер. – Надеюсь, Саймон слышит.

Они выглянули из окна гостиной. В дальнем конце узкого неухоженного сада среди буйной красоты доживала свой век маленькая беседка – прибежище Саймона. Яблоня и груша перед ней росли слишком близко друг к другу – для пригородных садов это обычное явление, – ветви их переплетались и почти полностью скрывали беседку. Время от времени фигурка Саймона мелькала на фоне зелени: он с важным видом расхаживал взад – вперед, жестикулировал, строил гримасы и исполнял какие-то таинственные обряды – так часто ведут себя мальчишки, которые проводят долгие послеобеденные часы в дальних углах заброшенного сада.

– Вон он, проказник! – показала Бетти.

– Играет в свою игру, – пояснила миссис Картер. – К другим детям совсем подходить перестал. В беседку к нему зайти нельзя – прямо сцену устраивает. А приходит оттуда – только что с ног не валится от усталости.

– Он что же, не спит после обеда? – удивилась Бетти.

– Ты же знаешь Большого Саймона, – сказала миссис Картер. – Говорит, пусть ребенок выбирает сам. Конечно, ребенок выбирает беседку, а потом приходит домой бледный как полотно.

– Смотри-ка! Он услышал звонок! – воскликнула Бетти. И действительно, хотя звонок отзвенел целую минуту назад, казалось, что тоненький колокольчик задребезжал возле уха Маленького Саймона только сейчас. Они увидели, как он вдруг прервал свой спектакль, начертил на земле палочкой несколько волшебных линий и по горячей жухлой траве поплелся к дому.

Миссис Картер и Бетти вышли на крытую веранду. Это была комната для игр, в жаркие дни в ней пили чай. Когда-то здесь размещалась огромная кухня – этот высокий дом строился в конце XVIII века. А теперь стены были выкрашены кремовой краской, на стенах висела грубая голубоватая сетка, на каменном полу стояли обтянутые холстом кресла, над камином красовалась репродукция «Подсолнухов» Ван Гога.

С выражением отрешенности на лице в комнату вошел Маленький Саймон и удостоил Бетти небрежным кивком. Лицо его, заостренное к подбородку, напоминало правильный треугольник и было очень бледно.

– Ты вылитый сказочный паж! – воскликнула Бетти.

Саймон взглянул на нее.

– Нет, – ответил он.

В эту минуту открылась дверь, и на пороге, потирая руки, появился мистер Картер. Он был зубной врач и имел привычку то и дело мыть руки.

– Ты? – удивилась жена. – Так рано?

– Надеюсь, ты не очень огорчена, – сказал мистер Картер и легонько поклонился Бетти. – Два пациента перенесли свои визиты на другой день, и я решил прийти пораньше. Надеюсь все же, ты не очень огорчена.

– Ну не глупи, – укорила его жена. – Нет, разумеется.

– А вот Маленький Саймон, кажется, не знает, огорчаться ему или радоваться, – продолжал мистер Картер. – Ну-ка, Маленький Саймон, говори: ты огорчен, что мы почаевничаем вместе?

– Нет, папа.

– Как-как?

– Нет, Большой Саймон.

– Вот, теперь правильно. Большой Саймон и Маленький Саймон. Мы ведь с тобой друзья, верно? А раньше маленькие мальчики должны были называть своего папу «сэр». И если кто забывал – получал на орехи. По попке. Маленький Саймон! По попке! – заключил мистер Картер и снова принялся мыть ружи воображаемыми водой и мылом.

Мальчик вспыхнул – то ли от стыда, то ли от гнева.

– Зато теперь, – пришла на помощь Бетти, – ты можешь называть своего папу, как тебе нравится.

– А чем Маленький Саймон занимался после обеда? – поинтересовался мистер Картер. – Пока Большой Саймон был на работе?

– Ничем, – буркнул сын.

– Значит, ты провел день очень скучно, – сделал вывод мистер Картер. – Это я по себе знаю, Маленький Саймон. Займись завтра чем-нибудь интересным и увидишь – скучно тебе не будет. Я хочу, чтобы он познавал жизнь на собственном опыте, Бетти. Я воспитываю его по своей системе, по новой системе.

– Я уже познал, – промямлил мальчик, и казалось, это говорит усталый, умудренный годами старец, – мальчишки часто играют эту роль.

– Едва ли можно что-то познать, – возразил мистер Картер, – когда целый день сидишь на мягком месте и ничего не делаешь. Если бы мой отец застал меня сидящим без дела, у меня надолго пропала бы охота сидеть.

– Но ведь он играл, – вступилась за сына миссис Картер. – Немножко, – подал голос мальчик, беспокойно ерзая на стуле.

– Больше чем достаточно, – поправила его миссис Картер. – Каждый раз он приходит из своей беседки какой-то нервный, взвинченный. Все-таки днем он должен отдыхать.