– Моя жена, к чему скрывать, – существо на редкость простодушное, – заявил прелестный обманщик. – Вместе с тем под ее naivete {Наивностью (фр.).} – я это чувствую, более того, я в этом убежден, хотя доказательствами не располагаю, – скрывается незаурядная личность. Что вы на это скажете, господа?
– Все очень просто, мой дорогой Колфакс, – ответил именитый доктор. – Обворожительное простодушие вашей, с позволения сказать, супруги, а также ее несколько… мужеподобный облик вызваны незначительным эндокринным нарушением, которое – если, разумеется, вы этого хотите – легко устранимо. Что собой представляет миссис Колфакс на самом деле, сказать сейчас совершенно невозможно.
– Любопытно, очень любопытно… – задумчиво произнес юный самозванец, заинтересованный словами доктора.
– Поверьте, она может оказаться худенькой живой девушкой, порхающей, словно бабочка, – предположил почтенный эскулап.
– Это ведь все равно что вырезать у кита серую амбру, – заметил также принимавший участие в беседе известный путешественник.
– Или вскрывать захоронения эпохи неолита, – подхватил выдающийся археолог.
– Или раздевать эскимоску на Рождество, – сострил знаменитый сердцеед.
– Результаты могут быть самые неожиданные, – с дрожью в голосе заметил Поль, которого одолевало тягостное предчувствие.
Но на его слова никто из присутствующих не обратил ни малейшего внимания – все были необычайно увлечены предстоящим экспериментом.
– Привозите жену в Париж, – предложил доктор. – Там у меня есть небольшая клиника и все необходимое для операции.
– Мы выезжаем немедленно! – воскликнул юный самозванец. – Вы же, Поль, останетесь здесь и в наше отсутствие займетесь неотложными делами.
Итак, Поль вынужден был остаться в Бостоне, а Этель с супругом, в сопровождении доктора, а также путешественника, археолога и, естественно, сердцееда, отправилась первым же пароходом в Европу.
«Мой дорогой Поль, результаты нашего эксперимента, уверена, удивят, а может, и немного расстроят тебя, хотя ты же всегда верил в высшую справедливость. В результате лечения Этель похудела на целых сто фунтов и превратилась в стройного, энергичного, остроумного и очень красивого молодого человека. «Какой абсурд, что меня столько лет называли Этель!» – пожаловался он мне, узнав о происшедшей с ним метаморфозе. «А по-твоему, не абсурд, что меня называют твоим мужем?!»– тут же возразила ему я. Короче говоря, тайное в конце концов стало явным, и тут уж ничего не поделаешь.
Мой рассказ он выслушал совершенно спокойно и с улыбкой сказал: «Что ж, сделанного не воротишь». Я же, со своей стороны, поклялась, что больше никогда не стану его обманывать.
Чтобы избежать сплетен, мы решили остаться в Европе – история ведь, сам понимаешь, получилась совершенно анекдотическая. Впрочем, мой милый Поль, окажись на моем месте ты, ситуация была бы еще более анекдотической. А точнее, трагической.
Твоя Ольга».
ОБНАДЕЖИВАЮЩИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ
Бывают люди, для которых лучшая их пора настает, когда им уже далеко за пятьдесят. К этой породе безусловно принадлежат все мужчины по фамилии Мерчисон. Классический мистер Мерчисон обязан обладать розовыми щеками, белоснежными бакенбардами и запасом хорошего портвейна. Женщины с такой фамилией попадаются крайне редко. И остается лишь гадать, каким чудом до сих пор сохранилась эта порода, ибо все Мерчисоны холосты, таково их четвертое обязательное свойство. К счастью, они как правило бывают юристами, причем старой школы, а уж законникам из старой когорты как никому известны всяческие деликатные секреты.
Совершенствуя себя денно и нощно на протяжении пятидесяти с лишком лет, мистер Бенджамин Мерчисон превратился в почти образцового представителя этой человечьей разновидности. Его вполне можно было бы выставлять в музее, правда, в виде чучела ему уже не удалось бы так сиять, так дружески подмигивать.
Он был очень состоятельным человеком и мог бы стать даже богатым, но большинство считающихся у юристов прибыльными дел совсем его не привлекали. В конце концов, он сделался непозволительно разборчивым, самое время отправиться на покой, но многие его старые друзья умерли, и мистеру Мерчисону приходилось заниматься распределением оставшегося имущества между их детьми, для этих бесчисленных выводков он был теперь и опекуном, и доверенным лицом, и советчиком, и другом, и просто дядей Беном.
Что он действительно любил, так это ездить к своим юным друзьям в гости, а они очень любили его принимать.
Однако у нашего почти образцового Мерчисона имелась некая, тщательно скрываемая им от других причуда. Сущий пустяк, прихоть, о которой и упоминать неловко. Так вот, больше всего на свете ему хотелось поджечь какой-нибудь дом и любоваться потом буйным пламенем.
А что тут зазорного? Кто бы отказался изредка потешить себя таким ярким зрелищем? Что и говорить, эффектно, очень эффектно, восхитительно. Обычно мы настолько вымуштрованы, что гоним от себя прочь любое необычное желание. В душе мистера Мерчисона странная мечта прочно укоренилась, а затем расцвела будто огненный цветок.
Стоило мистеру Мерчисону вообразить желанную картину, а она преследовала его все чаще, как лицо его озарялось блаженной улыбкой, и он, к удовольствию окружающих, принимался деловито потирать руки. Потом он протягивал их вперед, как бы наслаждаясь приветливым теплом рождественского костра. Это милое чудачество придавало ему еще больше обаяния. Очарованные его уютной добротой, молоденькие жены всех его подопечных и proteges тотчас определяли его в будущие крестные.
Так повелось, что мистера Мерчисона первым приглашали посмотреть на новый дом.
– О! Я рад, что вы решили выбрать колониальный стиль, – восклицал он, глядя поверх голов Миллисент и Родни на их новый, с иголочки, домик. – И деревянный; дерево всегда хорошо. В таких домах летом прохладно, а зимой, поверьте мне, очень тепло. И конечно, имеется вместительный погреб. Прекрасно! Просто превосходно! Здесь, значит, главный вход;а напротив, надо полагать, запасной? Весьма остроумно. И тяга хорошая-это самое главное. Длинные портьеры как раз в моем вкусе. Знаешь, Миллисент, некоторым почему-то нравятся узенькие и короткие;а я признаю только длинные. У вас восхитительный домик, мои дорогие. Надеюсь, вы все застраховали?
– Все что можно, – сказал Родни. – А что прикажете делать со старинными вещами? Сколько сил потратила на них Милли, сколько аукционов объездила. Буквально каждая вещица досталась ей потоми кровью, этого не застрахуешь. Случись что, бедняжка Милли не переживет. Будем надеяться на лучшее, ' видите, стучу по дереву. А почему мы вдруг заговорили на эту тему?
Выслушав Родни, сияющий мистер Мерчисон слегка потускнел, ибо мысль о том, как он чуть было не огорчил молодых хозяев, мигом охладила его заветные пылкие мечты. На следующую неделю он отправился на машине в Беркшир, к Баку с Идой, чудная старинная усадьба на холме, до ближайшей пожарной части с единственной лошаденкой четыре мили. На редкость удачно расположена. В ясную ветреную ночь пламя будет видно миль на пятьдесят. Но Бак был архитектором, и все конкурсные проекты делал дома, в свободное время. Его кабинет был забит этими проектами.
Дом Люси и Дика порадовал его тремя высокими фронтонами, которые позволяли рассчитывать на самые неожиданные и яркие эффекты, и мистер Мерчисон уже потирал руки на манер индейца, добывающего огонь из деревянных палочек.
– Ну и ловко у вас получается, дядя Бен, – радостно улыбаясь, заметила Люси. – Того и гляди, искры полетят. Электрические, разумеется.
Она доверительно сообщила, что Дик заканчивает наконец свою книгу о популяциях насекомых, по всему дому разложены его черновики и выписки из справочников, за пять лет их столько накопилось, зато ее Дик скоро станет знаменитым.
В общем, мистеру Мерчисону пришлось отправиться дальше. У Сесилии он обнаружил все до единой книги ее отца. У Джона семейные портреты. У Тома и Лизбет-малыша Тома и малышку Лизбет.