Изменить стиль страницы

Старательный Язди сообщает: «Наконец под его присмотром было закончено это великое здание. В нем имелись 480 колонн тесаного камня, каждая высотой семь локтей. Сводчатая крыша была покрыта отполированным мрамором с изящной резьбой. От архитрава до вершины крыши было девять локтей. На каждом из четырех углов мечети стоял минарет. Двери были бронзовые, а стены, как внутри, так и снаружи, а также своды крыши были украшены рельефными надписями, среди которых были изречения из Алкорана. Кафедра и подставки для книг, где читались молитвы за императора, были исключительно великолепны. Алтарная ниша, покрытая коваными железными узорами, также была очень красивой».

По крайней мере на время Кафедральная мечеть стала крупнейшим из архитектурных творений Тимура. Но Язди не стал вдаваться в детали и не рассказал, что этот памятник высокомерию Тимура очень быстро начал рушиться из-за торопливой и небрежной постройки. Как придворный историк, он просто не мог позволить себе такую бестактность.

* * *

Радостные празднества, сопровождающие возвращение Тимура, были внезапно прерваны. С берегов Каспия прилетела черная весть, и принесла ее прекрасная Хан-Зада, вдова первенца Тимура Джахангира, которая сейчас была замужем за Мираншахом, правившим державой Хулагидов от имени отца. Склонившись перед Завоевателем Мира, принцесса, которая вела свою родословную от Чингис-хана, рассказала ему, что Мираншах просто сошел с ума, и хуже того, он замыслил заговор, чтобы свергнуть Тимура с трона. Взывая к его милосердию и безудержно плача, она бросилась к ногам императора, крича, что больше не может выдерживать неслыханные грубости мужа и никогда к нему не вернется.

Хотя эта новость потрясла Тимура, она не стала для него полной неожиданностью. Уже на обратном пути из Индии он получал известия о безудержном пьянстве Мираншаха. Рассказывали истории о безумных пари, многочасовых попойках-марафонах в мечетях, о золотых монетах, которые швыряли из окон дворца беснующимся толпам. Государственная казна стремительно пустела, не в силах выдержать разгула принца. [80]Другой новостью, возмутившей Тимура, стало сообщение, что Мираншах осквернил гробницу монгольского царевича Алжитая в знаменитой зеленокупольной мечети Султании. Могилу же, принадлежавшую персидскому историку Рашид ад-дину, он приказал уничтожить, а кости похоронить на еврейском кладбище. Уничтожались самые красивые здания города. Клавихо подтвердил сообщения о безумии Мираншаха, приписав однако такое странное поведение неуверенности в себе и попыткам привлечь внимание. Испанец процитировал слова самого Мираншаха: «Так как я сын самого знаменитого завоевателя в мире, что я могу сделать в этих знаменитых городах, чтобы меня вспоминали после смерти?» Сначала он пытался заняться строительством, но очень быстро понял, что ни одно из его творений не превзойдет созданные ранее.

«Он говорил так, чтобы это было услышано: «Неужели после меня не останется никакой памяти? Оми обязатель но запомнят меня по той причине или иной!» И после этого приказал уничтожить все строения, о которых мы говорили, чтобы люди могли сказать: хотя Мираншах поистине не сумел ничего построить, однако он смог разрушить самые прекрасные здания в мире».

Относительно заговора с целью свержения Тимура Арабшах утверждает, что видел, как Мираншах пишет письмо Тимуру, за содержание которого его следовало немедленно казнить. Недовольный принц утверждал с ошеломляющей прямотой, что пришло время императору освободить дорогу следующему поколению.

«В силу твоих преклонных годов, плохого здоровья и дряхлости ты теперь уже не можешь поднять знамена империи и выдержать тяжесть правления, и все, что остается тебе в таком состоянии, это сидеть в уголке мечети подобно святоше и восхвалять Аллаха, пока смерть не придет за тобой. Среди твоих сыновей и внуков есть люди, которые заменят тебя в правлении твоими владениями, в командовании армиями и возьмут под свою руку твои царства и территории… Ты правишь людьми, но ты также правишь и законом, творя беззакония. Ты кормишь, но ценой их здоровья и пищи. Ты действуешь как защитник, но сжигаешь их сердца и тела. Ты закладываешь основания, но основания бедствий. Ты идешь вперед, но кривой дорогой…»

Все, что говорили об умственных способностях Мираншаха и о его военных талантах, а точнее — о полном отсутствии того и другого, вызывало серьезное беспокойство отца. События последних лет доказывали, что он совершенно непригоден править столь беспокойным районом, населенным грузинами, туркменами, армянами и азербайджанцами, которые постоянно отказывались признать господство Тимура. Султан Ахмед Джалаир, после того как в 1393 году Тимур изгнал его из Багдада, в следующем году снова занял город. Мираншах попытался выдворить его, но эта попытка завершилась бесславным провалом. На севере он потерпел столь же унизительное поражение. Сын султана Ахмеда был осажден татарами в азербайджанском городе Аланджик. Вместо того, чтобы использовать свое преимущество и взять штурмом цитадель, Мираншах бежал под ударом подошедшей на помощь армии грузин. Город был потерян.

Все это не могло понравиться его отцу. Хотя хроники говорят, что Тимур и сам любил крепко выпить, особенно после крупных сражений, и устраивал шумные праздники, во всем этом имелось одно принципиальное отличие от того, что делал Мираншах. Тимур никогда не позволял себе напиваться, руководя войсками или занимаясь делами империи. Решение проблемы было очевидным. Требовалось что-то срочно сделать с беспутным сыном.

* * *

В октябре 1399 года, через четыре месяца после возвращения из Индии, Тимур покинул Самарканд во главе армии. Мухаммед-Султан, назначенный его преемником, чье имя уже поминалось в пятничных молитвах и чеканилось на имперских монетах, был вызван в Марвераннахр, чтобы он управлял державой в отсутствие императора. Сын Джахангира и Хан-Зады, этот внук оставался любимцем Тимура. [81]

Армия получила для отдыха и пополнения потерь только одно лето, а потом отправилась на запад. Начался Семилетний поход. Тимур пока еще не был готов двинуться на восток. Победы в Индии обезопасили южные границы его империи. На севере разгром Тохтамыша и внутренние распри в землях Золотой Орды покончили с наступательными возможностями этого государства. Но еще оставались незавершенные дела на западе.

В 1393 году, когда Тимур захватил Багдад, султан Ахмед бежал в Каир и нашел убежище при дворе Баркука, султана Египта и Сирии. Примерно в это же время Тимур отправил туда посольство, предложив наладить дружеские отношения между двумя государствами, однако Баркук бросил в тюрьму и казнил послов Тимура, хотя глава посольства был родственником одной из жен Тимура. [82]Таким же провокационным было решение султана мамлюков оказать вооруженную помощь Ахмеду в его попытках вернуть Багдад. Этот союз был позднее укреплен женитьбой султана на одной из дочерей правителя Ирака.

Тимур во время похода 1394 года был близок к тому, чтобы дать сражение Баркуку, но, так как его войска были крайне утомлены, он решил дождаться более благоприятной возможности. Теперь пришло известие, что Баркук умер, оставив своего десятилетнего сына Фараджа на милость придворных группировок. Это был очень удобный момент, чтобы отомстить убийцам и, что более важно, продвинуть дальше западные границы империи, еще ближе к Средиземному морю. Но прежде всего требовалось уладить неотложные семейные дела. Столица Мираншаха Султания лежала как раз на пути к западным границам. Это позволяло наставить на путь истинный начавшего самоуправствовать принца.

Несколько командиров были отправлены вперед, чтобы точно выяснить, какие интриги плетутся при дворе Мираншаха. Вернувшись к императору, они, как и положено искушенным придворным, доложили, что во всем виноваты дурные советники принца. Они сообщили, что Мираншах идет на поводу у сборища болтунов. Безответственные ученые, поэты и музыканты повинны в катастрофическом положении его королевства. Решение Тимура было моментальным. Мавляна Мухаммед Кушистанский, известный ученый и поэт, Кутб ад-дин Мосульский, не менее известный музыкант, и несколько других придворных были приговорены к смерти. Интересно, что эти несчастные продолжали состязаться в остроумии до самого конца. Мавляна Мухаммед говорил своим друзьям: «Вы шли впереди меня в свите принца, может, вы и сейчас пойдете впереди меня?» [83]Сам Мираншах избежал строгого наказания, но был смещен с трона и дальше тащился в обозе императора. Те из его командиров, которые были повинны в позорном поражении под Аланджиком, были жестоко казнены.

вернуться

80

Все эти вакханалии не могли не сказаться на физическом и психическом здоровье принца, что отметил Клавихо, который встречался с Мираншахом в Султании по дороге в Самарканд. Испанец описал его, как человека «преклонного возраста, примерно сорока лет, высокого и толстого, очень страдающего от подагры». Прим. авт.

вернуться

81

Даже неизменно враждебный Ибн Арабшах признает высокие качества Мухаммед-Султана. Сириец говорит, что он был «образцом благородства по внешности и поведению. И когда Тимур заметил в его судьбе признаки благосклонности удачи и то, что по таланту он превосходит остальных его сыновей и внуков, он перестал обращать внимание на них и назначил его своим наследником». Прим. авт.

вернуться

82

Имеются восхитительные образцы переписки Тимура и Баркука после убийства султаном татарских послов, причем она велась рифмованными строками. В одном письме Тимур угрожает уничтожить правителя Египта, если тот выберет войну, а не мир.

«Наши воины многочисленны, и наша отвага пылает. Наши лошади несутся вперед, наши копья остро заточены, их лезвия сверкают подобно молниям, наши сабли подобны ударам грома. Наши сердца крепки, словно горы, и подобно песчинкам многочисленны наши армии. Мы среди героев. Никто не смеет посягнуть на наше королевство, наши владения никогда не будут затронуты, мощь нашей власти всегда восторжествует. На того, кто заключит мир с нами, снизойдет безопасность, но тот, кому мы объявим войну, будет пресмыкаться и горевать. А если кто-то признается, что не знает нас — тот просто дурак».

Ответ Баркука пародировал выспренний стиль Тимура, но был при этом столь же прямолинейным.

«Для тебя были зажжены костры ада, чтобы испепелить твою шкуру… Наши кони барканы, наши стрелы аравийцы, наши мечи из Яма-на, наша броня египтяне. Удары наших рук трудно отразить, и мы торжествовали над всеми на Востоке и на Западе. Если мы убьем тебя, это будет добрым делом! А если ты убьешь одного из нас, в следующее мгновение он попадет в рай…»

Прим. авт.

вернуться

83

Когда петля затянулась вокруг его шеи, он произнес прекрасное четверостишие. Перевод просто не в силах передать его прелесть.

Это конец всего сущего и последний шаг, о еретик!
Пойду я туда или нет, выбор уже не в моих руках!
Если поведут, как и Мансура, к подножью виселицы,
Стой твердо, как мужчина, так как это не конец мира!

(Мансур был мистиком, которого в X веке казнили в Багдаде, решив, что его комментарии оскорбляют Аллаха.) Прим. авт.