Во время Семилетней войны осада крепостей и фортификации сыграли свою роль. Но, как правило, это были проблемы главных воюющих сторон. Как объясняет дядюшка Тоби у Стерна, присутствие британской армии на континенте всегда воспринималось обеими сторонами как необычное и даже исключительное событие. Ведь Королевский Флот воспринимался как армия островного королевства. К тому же, существовала естественная тенденция отправлять войска скорее в колонии, чем на европейские театры военных действий.
Но были и такие времена, когда предпочитаемой системы выплаты субсидий союзнику, базирующемуся на материке, было недостаточно. Союзник требовал фактического присутствия на полях сражений английских солдат — «красных мундиров». К 1759 г. в Семилетней войне в этом возникла необходимость. Но британская армия по многим своим параметрам устарела. Поэтому генералам пришлось учиться новым техникам, впервые введенным прусским королем Фридрихом Великим, включая движение в ногу.
Фридрих хотел быть хозяином ведения войны, а не просто слугой, детерминистически ограниченным факторами логистики, топографии, климата и даже общественного строя. В связи с тем, что численность населения Пруссия была ограниченной, максимально возможная численность ее армии составляла около 154 000 человек.
Фридрих был вынужден беречь свои ресурсы и избегать больших потерь. Помогали идеи об осаде крепостей, разработанные Вобаном. У него подчеркивалась возможность капитуляции после определенного периода сопротивления, а также постепенная атака крепостей без штурмов.
К этому Фридрих добавил дезорганизацию линий коммуникаций и быстрое перемещение, а также (по возможности) — исключение сражений. Правда, он был намного больше готов рисковать всем в одном сражении на поле боя, чем множество его современников. Решительные сражения, как правило, приводили к пирровой победе. Это показали триумфы Мальборо. Потери у него составляли 20–25 процентов.
В определенной степени большие потери объяснялись тем, что медицина находилась на примитивном уровне. Ведь один из трех раненых в бою умирал от заражения крови и других не смертельных (на бумаге) ранений.
Большие потери Фридриха при Лейтене и Россбахе в 1757 г. положили конец его ранней серии успехов, а к 1759 г. повернули ход войны против него.
Фридрих оказал влияние на многих своей системой строгой дисциплины. Говорилось, что цель заключалась в том, чтобы заставить солдат бояться собственных капралов больше, чем противника. Но имелись и иные черты: понимание значимости логистики, продовольственного снабжения и надежных линий коммуникаций, отвращение к осадам крепостей. Особое значение (и в этом случае можно с уверенностью определить влияние философов) Фридрих придавал здравому рассудку — руководящему принципу в военной науке.
Но, тем не менее, можно утверждать: реальной детерминантой у Фридриха была технология, а не человеческий фактор. Вероятно, самой важной революцией в ведении войн в восемнадцатом столетии стало повышение роли пехоты и артиллерии, а также относительный упадок кавалерии. Кремневые мушкеты и граненые штыки постепенно вытеснили пики и мушкеты с фитильным замком еще во время Войны за испанское наследство.
Следующее усовершенствование пехоты было связано с тем, что Фридрих возродил дисциплину на марше, принятую в древнем мире, и заменил маневрирование разомкнутыми колоннами на быстрые и скоординированные передвижения под музыкальное сопровождение флейт и барабанов. Прусский подход, скопированный британской армией во время Семилетней войны, заключался в том, чтобы подчеркнуть увеличенную огневую мощь. В военных академиях и офицерских столовых обсуждали преимущества развернутого строя по сравнению с колонной. Полагали, что развернутый строй (три шеренги локоть к локтю) позволит довести до максимума мушкетный огонь и превосходит французскую колонну, более благоприятную для штыкового боя, чем для огневых средств.
По мнению французов, штык намного превосходил мушкет, к которому он был примкнут. Штык длиной в двадцать один дюйм наносил колотые зияющие раны, на которые невозможно наложить швы. Тот, кто выживал от подобных ран, обычно умирал от инфекции. По иронии судьбы, это полная противоположность ролей перечисленного оружия в Войне за испанское наследство. Тогда именно французы рассчитывали на мушкетный огонь, а Мальборо и Евгений Савойский — на холодную сталь штыков.
Поэтому британская армия, направленная на войну в Европу, как было принято, шла в бой колоннами, которые перестраивались в двухшереножный строй плечом к плечу. Третья шеренга восполняла пехотинцев, убитых огнем противника. Войска, подходя к неприятелю на расстояние от двадцати до тридцати ярдов, сначала делали один или два залпа, а затем шли в штыковую атаку.
Идея заключалась в том, чтобы вызвать шок у противника, делая опустошительные выстрелы с малого расстояния, за которыми следовала штыковая атака. Так как каждый защитник прицеливал свое оружие в солдата, находившегося непосредственно перед ним, британцы пользовались преимуществом незащищенного участка под левой рукой, которую поднимали и протягивали вперед, чтобы поддержать ствол ружья. Каждый британский солдат был обучен менять оружие в последний момент и в координированном внезапном движении вонзать свой штык в сердце или в левую часть живота противника. Легенда гласит, что именно так армия «Мясника» Камберленда выиграла битву при Куллодене, хотя на самом-то деле такой прием сыграл самую незначительную роль в победе над Драммосси Муром в тот день. Важнее то, что этот прием применяли перед тем, как войска сомкнут строй. Цель британской армии заключалась в обеспечении непрерывного залпового заградительного огня, когда взводы стреляли в разное время вдоль всей шеренги. Эти взводы находились в составе обычной структуры полка — батальона — роты: батальон, состоящий из десяти рот, делился на восемнадцать взводов или «огневых подразделений», ответственных за три выстрела. Такого было достаточно, чтобы вести постоянный огонь по противнику.
На практике не удавалось достичь ни сомкнутых шеренг, изображенных на батальных картинах, ни хореографии на парадных плацах. Ведь дисциплина на войне постоянно подчинялась человеческому инстинкту самосохранения. Реалии полей сражений — это независимое ведение огня. Такое отклонение от ортодоксальности стало еще более заметным, когда британские солдаты («красные мундиры») смогли освободиться от требований, предъявляемых немецкими главнокомандующими — например, Фердинандом Брауншвейгским, вышколенным в традициях Фридриха. Следовательно, в 1759 г. война в Северной Америке стала менее структурированной и традиционной, чем сражения в Германии.
Средний темп огня из мушкета составлял два или три залпа в минуту. Процесс ускоряли с помощью металлических шомполов, заменивших старые деревянные, а также вставки запалов и заряжание при помощи одной и той же плотной бумаги для патронных гильз. Вставка запалов и зарядка представляли собой четырехэтапный процесс. Но ударные войска могли заряжать оружие и стрелять каждые пятнадцать секунд.
Основной метод заключался в том, чтобы прицелить оружие в противника в надежде, что на поле сражения, где скопилась огромная толпа солдат, массовый залп найдет свою цель по закону простой вероятности. Точность и надежность были почти невозможны для мушкетов восемнадцатого века, ведь цепная реакция установки кремня, образования искры и поджигания пороха часто не могла пожечь заряд в стволе. Сам же ствол не был идеально прямым.
На расстоянии более пятидесяти ярдов мушкет оказался плохим оружием, зато на более короткой дистанции он был смертельно опасным. Это было оружие с медленной скорострельностью. Поэтому энергия сферических круглых мушкетных пуль быстро уменьшалась в зависимости от расстояния. Тщательно прицеленный залп с короткой дистанции приводил к летальному исходу, чего не случалось при огне с большого расстояния. Если стреляли издалека, то была вероятность не убить, а только ранить противника. И наоборот, при стрельбе с малой дальности тяжелые свинцовые шарообразные мушкетные пули наносили страшные травмы.