Но Ньюкасла восхищала готовность Питта принять на себя ответственность и успешно выполнять свои обязанности в напряженных условиях под давлением. Он остался доволен разделением труда. В результате Питт занял публичную сцену, а он сам оставался работать за занавесом — интригуя, беря взятки, стряпая сомнительные теневые политические сделки, распределяя попечительство, должности и пенсии. Уильям Питт, со своей стороны, начал проводить линию относительно того, что пока он может назначать генералов, адмиралов и послов, Ньюкасл сумеет отдохнуть.
— Я займу незначительное большинство у герцога, чтобы продолжать работу правительства, — заявил он.
Два человека стали ближе друг другу. Считая Питта младенцем в финансовых вопросах, Ньюкасл постепенно превращается в упорного защитника своего старого мучителя. Он был счастлив получить титул Первого Лорда Казначейства, когда Питт стал государственным секретарем. С другой стороны, госсекретарь высоко оценил знания Ньюкаслом финансов и попечительства. Это был, как заметил историк Фрэнсис Паркмен, «партнерский союз обыкновенной сороки и орла».
Властная база Питта была необыкновенно безопасной для любого, кто работал в парламентской системе, а не при абсолютистском режиме. Ключ его силы складывался из трех факторов.
Во-первых, союз с Ньюкаслом делал Уильяма Питта неуязвимым в Палате общин, поскольку Ньюкасл был единственным человеком в Британии, который мог угрожать ему свержением. Но герцог отказывался предоставлять должности оппонентам и критикам своего союзника. Трудно было создать даже неформальную оппозицию, так как Питт, при наличии у него протоколов и записей о судьбе предшествующей оппозиции Ньюкаслу и Уолполу, мог заявить: он выше партий, являясь патриотом, который верит в военные коалиции, а не в раздоры и фракции.
Питт заодно нейтрализовал потенциальную оппозицию среди членов Парламента из сельской местности, отказываясь повысить налоги на землю и опираясь на ополчение больше, чем на регулярные войска для обороны острова в случае вторжения. Так было снято напряжение, связанное с будущими доходами от налогообложения.
Закон об ополчении (милиции) 1757 г., каким бы противоречивым он ни был, стал умным политическим приемом. Как указывает циничный Горацио Уолпол, сельские эсквайры «посредством тихих подачек относительно призыва в ополчение… были отлучены от своей оппозиции без резкого обращения в министерство».
Во-вторых, теперь и сам Питт начал льстить Георгу II, обхаживая его и прибегая к грубой лести. Он начал с вероломного прекращения своих контрактов с принцем Фредериком и «Лестер-хаузом», вызвав ярость старшего сына короля, который стал относиться к нему как к предателю.
Питт выделил значительные субсидии и войска для обороны Ганновера, столь любимого монархом. Но одновременно (что парадоксально) он старался вызвать энтузиазм короля относительно своего грандиозного плана завоевания Канады. Министр так манипулировал Георгом, что король даже не слышал жалоб Ньюкасла на огромные военные расходы.
В-третьих, так как британские институты (особенно вооруженные силы) еще не стали бюрократическими, сильная личность могла прибрать к своим рукам невообразимо огромную власть принятия решений. Питт полностью воспользовался ситуацией, работая в малых комитетах, созданных на этот случай. В них состояли люди, пользующиеся его полным доверием — например, адмирал лорд Ансон из военно-морского флота, фельдмаршал лорд Лигоньер из армии.
Питт снаряжал крупные военные экспедиции даже без консультаций, что на современный взгляд кажется вообще невероятным. Иногда армии в полном составе отправлялись к месту своего назначения на основе решения, которое, судя по всему, было принято всего одним человеком. Неизбежная компенсация оказалась таким бременем: даже такой титан, как Питт, не мог бы выдерживать все это бесконечно. Правление одного человека, пускай и не в столь современном государстве, как Британия восемнадцатого века, невозможно в плане микроуправления. Универсальность и способность приспосабливаться означали для Уильяма Питта, что он, как казалось, стремился вычислить квадратуру круга.
Одни из старейших дебатов по вопросам английской иностранной политики восемнадцатого столетия были связаны с проблемой выбора приоритета: следовало ли направить усилия на борьбу за более широкий мир (заморскую империю), или требовалось сосредоточиться на балансе сил в Европе?
Предпочтения Питта были целиком и полностью за разгром Франции в Северной Америке, в Индии или в любом другом месте, где происходило вооруженное столкновение двух держав. Но его сдерживала не только одержимость Георга II Ганновером, но и общая военная обстановка там. К концу 1758 г. Фридрих Великий уже потерял 100 000 солдат в результате смертей, ранений, заболеваний, исчезновения без вести и взятия в плен. Казалось, прусский король близок к краху.
Питт проявил свою солидарность двумя путями. Он направил в Европу больше войск, чтобы снизить давление на своего союзника, при этом начал проводить политику «десантов» на французское побережье. Армии высаживать армии на каком-то отрезке западного берега Франции для набегов, разрушений и проведения раздражающих действий против береговой обороны. Так подрывалось доверие к военным усилиям Людовика XV.
Но Питту не удалось покататься верхом на двух несовместимых лошадках — монархе и принце Фредерика. Ему было необходимо доверие Георга II, даже любимому сыну Камберленду пришлось прочувствовать полностью гнев короля, когда принц был опозорен в 1757 г. Так как клика Фредерика и «Лестер-хауза» была против того, чтобы сделать Ганновер краеугольным камнем иностранной политики, Уильяму Питту пришлось выбирать между старым и новым патронами. Будучи реальным политиком, он выбрал короля. Но его холодный, бездушный и грубый ответ на инициативы «Лестер-хауза» разозлил Фредерика. Принц поклялся отомстить за злобную неблагодарность, на которую он не рассчитывал.
К январю 1759 г. Уильям Питт смог получить некоторое удовлетворение в результате изменения в политике, которое он предусмотрел в предшествующем году. Первый урожай, который предстояло собрать из французского сада, возрос в Западной Африке. Купец-квакер из Нью-Йорка по имени Томас Камминг сообщил Питу: в Сенегале и Гамбии, где французы охраняют колоссальное богатство (рабов, золотоносный песок, слоновую кость, серебро и гуммиарабик), используя незначительные войска, можно получить легкую добычу.
Оппортунистически настроенный Камминг предложил использовать его местные знания и опыт на благо британцам за монополию торговли в Сенегале. Питт принял это предложение и отправил незначительный отряд (два корабля и около 200 морских пехотинцев) в Западную Африку. Французский комендант Форта-Луи на реке Сенегал, очевидно, привык к синекуре. Когда эта крошечная эскадра появилась перед стенами форта, он немедленно капитулировал.
Торговцы из местных жителей поклялись в верности своим новым британским хозяевам, а Камминг исполнил свое заветное желание. Когда его корабли в назначенное время вернулись в Англию, груженые обещанными трофеями, Питт прозрел и понял, что именно он может получить с африканского берега и в каком масштабе. Особенно его потрясли 400 тонн гуммиарабика, привезенные Каммингом. Гуммиарабик (сок африканской акации) имел решающее значение для шелковой мануфактуры. Но до сего времени британским текстильщикам приходилось покупать его у голландцев по завышенной цене.
Столь же впечатляющим оказалось и количество рабов, предназначенных для Вест-Индии. Ведь владельцы сахарных плантаций в течение многих лет жаловались на недостаток рабского труда.
Питт, испытывая эйфорию по поводу этого случайного африканского везения, отправил еще две экспедиции. Одна из них захватила французский пост — форта Сен-Мишель на острове Горе. Вторая заняла факторию, торговавшую рабами, расположенную на реке Гамбия.
Возможно, была некая ассоциация между работорговлей в Западной Африке и плантациями сахарного тростника. Но следующая идея Питта заключалась в том, чтобы выбросить из Вест-Индии французские вооруженные силы, как он сделал это в Западной Африке. И снова инициатором этого был, как полагают, предприниматель, жаждущий прибыли. Уильям Бекфорд, член парламента и помещик, проживающий вне своего поместья на Ямайке, будучи закадычным другом Питта, писал ему, сообщив об уязвимом положении французов на острове Мартиника. Там они полностью зависят от контроля морских просторов своим флотом, не могут обойтись без продовольственных конвоев из Франции для себя и своих рабов, но в то же время имеют такую численность рабов и запасы богатства, стоимость которых превышает 4 миллиона фунтов стерлингов (по меньшей мере, 200 миллионов в настоящее время).