Флаги султана развевались на башнях линии тех стен, которые прикрывали столицу с суши, и таким образом среди турок быстро распространилась весть о взятии Города. Османский флот усилил атаки со стороны Золотого Рога, а поскольку обороняющиеся ускользнули, моряки стали открывать одни за другими ворота, ведшие в Константинополь с моря. Вскоре Платейские ворота, примыкавшие к венецианскому кварталу, распахнулись, и группы осаждающих стали проникать в самое сердце Города. Затем известие о захвате Константинополя по побережью достигло и Хамзы-бея, находившегося с флотом на Мраморном море. Желая принять участие в грабеже, моряки повернули свои корабли к берегу и начали приставлять к стенам штурмовые лестницы.

На какое-то время всеобщая резня продолжалась: «Весь Город наполнился людьми, убивавшими или убиваемыми, спасавшимися или преследовавшими», — писал Халкокондил. Охваченные паникой, все думали теперь о том, что считали самым важным. В то время как итальянцы спешили к Золотому Рогу, ища спасения на своих кораблях, греки укрывались в домах, пытаясь защитить своих жен и детей. Одних хватали по пути. Других застали дома, и они могли «видеть, как их жен и детей уводят в плен, а имущество расхищают». Однако некоторые, придя домой, «попадали в плен сами, и их вязали вместе с самыми близкими друзьями и женами». Многие из тех, кто добрался до своих жилищ раньше незваных гостей, понимали, чем грозит им плен, и погибали, защищая свои семьи. Люди прятались в погребах, цистернах или в смятении скитались по Городу, со страхом ожидая, что их возьмут в плен и убьют. Драматическая сцена разыгралась в церкви Святой Феодосии близ Золотого Рога. 29 мая было днем святой, чей праздник справлялся с усердием и благоговением в течение столетий существования ее культа и с тщательным соблюдением соответствующего ритуала. Фасад храма украшался розами, распускавшимися в это время года. У гробницы святой совершалась традиционная всенощная, и всю короткую летнюю ночь мерцали зажженные свечи. Ранним утром процессия с участием мужчин и женщин двинулась к церкви, слепо веря в чудодейственную силу молитвы. Они несли принятые в таких случаях дары, «чудно украшенные свечи и ладан», когда путь им преградили вражеские воины. Всех участников процессии взяли в плен, а церковь со множеством хранившихся в ней приношений верующих разграбили. Мощи Феодосии бросили собакам. Повсюду женщины, просыпаясь в своих постелях, видели незваных гостей, ломившихся в двери.

Утро медленно тянулось, и турки наконец начали понимать — организованное сопротивление сломлено. Убийства стали совершаться уже «с разбором». Согласно Саад-ад-дину, турецкие воины поступали в соответствии с предписанием «резать их [византийцев] стариков и брать в плен молодых». Акцент теперь делался на захват пленных в качестве добычи. Началась охота за ценными рабами — молодыми женщинами, красивыми детьми. Ее вели солдаты иррегулярных войск — люди «разных народов, обычаев и языков», в том числе и христиане, которые находились в первых рядах и «грабили, разрушали, расхищали, убивали, оскорбляли, хватали и обращали в рабство мужчин, женщин и детей, старых и молодых, священников и монахов, людей всякого возраста и звания», как писал Критовул. Христиане приводили множество рассказов о зверствах, османские хронисты упоминали о них куда меньше, но нет сомнений — в то утро произошло немало страшных сцен. Сохранилось большое число «моментальных снимков» зрелищ, которые, согласно Критовулу, в целом протурецки настроенному греческому писателю, являлись «страшнее любой трагедии, вызывая ужас и сожаление». Женщин «насильно выволакивали из их спален». Детей отрывали от родителей. Стариков, которые не могли бежать из своих домов, «безжалостно убивали», равно как и «слабоумных, старых, прокаженных и дряхлых», «новорожденных младенцев выбрасывали на площадь». Женщин и мальчиков захватывали силой. Группы кое-как «рассортированных» невольников затем связывались вместе теми, кто их взял в плен. Они «безжалостно тянули их, вели, оттаскивали друг от друга, тащили, немилосердно и постыдно гнали на перекрестки, оскорбляя их и совершая ужасные вещи». Те, кто выжил, «в особенности молодые и скромные женщины из знатных и богатых семей, которые по большей части сидели дома», получили столь сильную душевную травму, что едва не умерли. Некоторые девушки и замужние женщины предпочли броситься в колодцы, чем терпеть то, что их ожидало. Между мародерами вспыхивали драки за самых красивых девушек, иногда приводившие к смертельному исходу.

Церкви и монастыри обыскивались особенно тщательно. Те, которые находились близко к стенам, прикрывавшим Город с суши: военная церковь Святого Георгия у ворот Харисия, церковь Святого Иоанна Предтечи в Петре и монастырь Хора — немедленно подверглись разграблению. Чудотворную икону Одигитрии солдаты разбили на четыре части и разделили между собой ради ее драгоценного оклада. Кресты с куполов сбили. Могилы святых разрыли в поисках сокровищ; а находившееся в них искромсали и выбросили на улицу. Церковную утварь — «потиры, кубки, святые реликвии, дорогие и роскошные покровы, богато расшитые золотом и блистающие драгоценными камнями и жемчугами», — выбросили наружу и отправили на переплавку [30]. Победители опрокинули алтари и «обшаривали стены церквей и святая святых… в поисках золота». «Святые образы Божьих праведников» стали свидетелями сцен грабежа, пишет Леонард Хиосский. Врываясь в монастыри, турки уводили монахинь на корабли и там насиловали. Монахов убивали в кельях или выволакивали из храмов, где они искали убежища, и прогоняли с оскорблениями и бесчестьем. Могилы императоров вскрыли железными ломами — в них искали спрятанное золото. Совершались не только эти, но и другие ужасные дела — «мириады ужасных дел», как замечает со скорбью Критовул. Тысяча лет истории христианского Константинополя почти полностью исчезла за несколько часов.

Врата Святой Софии.

Те, кто мог, в панике бежали от обрушившейся на них волны. Многие достигли Святой Софии — их гнали инстинкт и суеверие. Они помнили старинное пророчество, что враг, проникший в Город, сможет дойти только до колонны Константина, стоявшей близ великого храма, где ангел-мститель с мечом в руке сойдет с небес и вдохновит защитников на изгнание неприятеля из столицы, и «с запада, и из самой Анатолии, к тому месту, где [растет] древо с Красным Яблоком на границе Персии». В самом храме множество клириков и мирян, мужчин, женщин и детей, собрались на заутреню и вверили свою судьбу Господу. Массивные двустворчатые бронзовые двери собора закрыли и заперли на засов. Было восемь часов утра.

Некоторые отдаленные районы Города имели возможность вести переговоры о сепаратной капитуляции. В середине пятнадцатого столетия население Константинополя, обитавшее в пределах внешних стен, настолько сократилось, что часть столицы представляла собой самостоятельные деревни, защищенные собственными стенами и палисадом. Некоторые из них — такие как Студион на берегу Мраморного моря и рыбачий поселок Петрион у Золотого Рога — по собственному решению открыли ворота на условиях избавления домов от грабежа. Старосту каждой из таких деревень привели к султану, и он официально объявил о капитуляции своего селения, а Мехмед, вероятно, выделял отряд военной полиции для защиты домов сдавшихся. Такое оформление капитуляции, очевидно, помогало обеспечить безопасность в соответствии с исламским военным правом. В результате известное число церквей и монастырей осталось нетронутым. В других местах сохранялись очаги отчаянного героического сопротивления. Недалеко от устья Золотого Рога группа критских моряков забаррикадировалась в трех башнях и отказалась сдаться. Все утро они отражали попытки турок выбить их с позиции. Многие защитники приморских стен, наиболее удаленных от стен, прикрывавших Город с суши, также продолжали сражаться, зачастую не зная об истинном положении дел, пока неожиданно не замечали противника у себя в тылу. Одни бросались с укреплений, другие договаривались с врагом о сдаче. Принц Орхан, претендент на османский престол, и его маленький отряд не имели такой возможности. Они продолжали сражаться, как и каталонцы, находившиеся дальше, у приморской стены близ Вуколеонского дворца.