Осадная башня атакует замок.

Увы, о всеблагой Отец, какая страшная катастрофа! О, почему ярость Нептуна в один миг отправила их на дно!» Взаимные обвинения после неудачной ночной атаки, причем весьма резкие, зазвучали немедленно. В этой катастрофе венецианцы потеряли от восьмидесяти до девяноста своих близких товарищей, и виновники, как они считали, были им известны: «Предательство совершили генуэзцы из Перы, восставшие на веру христианскую, — заявлял Николо Барбаро, — дабы выказать свое дружественное отношение к турецкому султану». Венецианцы утверждали — кто-то из Галаты отправился в лагерь султана и сообщил о плане. Они называли имена: или самого подеста, отправившего своих людей к султану, или человека по имени Фаузо. Генуэзцы обвиняли в поражении венецианцев: Коко был «столь жаден до почестей и славы», что проигнорировал инструкции, и в результате экспедиция потерпела неудачу. Более того, они упрекали венецианских моряков, будто те тайно нагружают свои корабли и готовятся к бегству из Города.

Разразился грандиозный скандал: «каждая из сторон обвиняла другую в намерении бежать». На поверхность всплыла вражда между итальянцами, уходившая корнями в глубокое прошлое. Венецианцы вновь разгрузили корабли по приказу императора и предложили генуэзцам тоже «отнести рули и паруса в Константинополь в безопасное место». Генуэзцы отвечали, что у них нет намерения покидать Город: дескать, в отличие от пришельцев из Венеции у них в Галате есть жены, семьи и имущество, «и они намерены защищать их до последней капли крови» — и отказались передать «свой славный город, украшение Генуи, во власть» венецианцев. Весьма двусмысленный характер позиции генуэзцев, живущих в Галате, давал и осажденным, и осаждающим повод для обвинения в обмане и предательстве. Они торговали с теми и с другими, однако их симпатии, естественно, были на стороне братьев-христиан, и они скомпрометировали свой внешний нейтралитет, позволив прикрепить цепь к своим стенам.

Вероятно, Константину пришлось самому вмешаться в ссору между подозрительными итальянцами, однако Золотой Рог оставался зоной, вызывавшей неослабное напряжение. Моряки-христиане, боявшиеся ночных нападений, а также быть взятыми в клещи двумя частями османского флота (одна находилась внутри бухты, близ Долины источников, другая — за ее пределами, у Диколона), не могли вздохнуть спокойно. День и ночь они пребывали в состоянии боевой готовности, напрягая слух и ожидая приближения брандера. У Долины источников заряженные османские пушки оставались направлены на предполагаемый сектор атаки, однако турецкие корабли не двигались. Потеряв Коко, венецианцы провели реорганизацию. На его галеру назначили другого капитана — Дольфина Дольфина. Высказывались также новые соображения о том, как уничтожить османские корабли в бухте. Очевидно, после неудачи 28 апреля атаковать с судов сочли слишком рискованным делом, и было принято решение использовать долгосрочные средства, дабы доставить противнику неудобства.

3 мая обороняющиеся поместили две довольно большие пушки близ водяных ворот, выходивших к Золотому Рогу прямо напротив османского флота, на расстоянии примерно семисот ярдов от него, и стали стрелять по кораблям. Многообещающее начало: несколько фуст затонуло, и «многие из их людей были убиты в результате нашего обстрела», как писал Барбаро. Однако османы быстро приняли ответные меры. Они отвели корабли за пределы досягаемости, а затем дали ответный залп из трех больших пушек, «причинив [врагу] значительный ущерб». Десять суток подряд две батареи день и ночь стреляли через пролив, однако ни те ни другие не могли подбить вражеское орудие, «поскольку наши пушки находились за стенами, а их были защищены прочной насыпью, притом что обстрел велся на расстоянии полумили». Таким образом, в ходе противостояния возникла патовая ситуация. Напряженность в бухте продолжала сохраняться, и 5 мая Мехмед нанес артиллерийский удар по собственной инициативе.

Некоторое время он непрерывно раздумывал над тем, как бомбардировать корабли у заграждения, учитывая, что стены Галаты будут находиться в секторе обстрела. Мехмед решил — необходимо создать пушку с более изогнутой траекторией полета ядра, способную стрелять из-за генуэзского поселения. Он приказал своим пушкарям создать примитивную мортиру, «которая могла бы посылать снаряды очень высоко, так что когда камень упадет, он поразит судно прямо посредине и потопит его». В должный срок мастера отлили новую пушку. Ее поместили на холме за Галатой, и обстрел начался. Траектория усложнялась за счет того, что стены городка находились в секторе обстрела, но это, несомненно, было выгодно Мехмеду: таким образом он получал возможность оказывать психологическое давление на генуэзцев, вызывавших у него подозрения. Когда первые выстрелы из мортиры прогремели над крышами, жители города, несомненно, ощутили, как османская петля все туже стягивает их анклав. Но вот «с вершины холма прогрохотал» третий выстрел за день. Ядро поразило не вражеское судно, а палубу нейтрального генуэзского купеческого корабля водоизмещением «в триста бочек, нагруженного шелком, воском и другими товарами стоимостью двенадцать тысяч дукатов. Он немедленно пошел ко дну, так что ни верхушку мачты, ни корпуса было уже не видать, и немало людей, находившихся на нем, утонуло». Тут же все суда, охранявшие заграждение, двинулись под защиту стен Галаты. Обстрел продолжался. Дальность его понемногу уменьшалась, и ядра начали поражать стены и дома самого городка. Люди на галерах и кораблях гибли от ударов каменных снарядов. «Некоторые выстрелы убивали по четыре человека», однако стены служили надежной защитой для кораблей, и ни одно судно больше не затонуло. Генуэзцы впервые очутились непосредственно под огнем, и хотя погибла только одна жительница города — «женщина безупречной репутации, стоявшая посреди группы из тридцати человек», декларация о намерениях османов прозвучала недвусмысленно.

Выразить недовольство этим нападением из городка в лагерь султана отправилась депутация. Визирь и бровью не повел. Он заявил, что турки полагали, будто корабль принадлежит врагу, и вежливо заверил: «все, что следует, будет выплачено», когда Город наконец падет. «Сие враждебное действие — вот истинная плата турок за дружбу, явленную им генуэзцами», — саркастически высказался Дука, намекая на информацию, благодаря которой атака Коко была сведена на нет. Тем временем каменные ядра по-прежнему проносились по изогнутой траектории над Золотым Рогом. К 14 мая, согласно сведениям Барбаро, османы произвели выстрелы «двумя сотнями и двенадцатью каменными ядрами; каждое из них весило самое меньшее двести фунтов». Флот христиан невозможно было использовать — его в буквальном смысле приперли к стене. Задолго до наступления этого дня стало ясно — христиане потеряли возможность эффективно контролировать Золотой Рог, а насущная нужда в людях и материалах на стенах, ограждавших Город с суши, еще более усиливала разногласия между моряками. Теперь, когда напряжение уменьшилось, Мехмед приказал построить понтонный мост через бухту выше Города, неподалеку от стен, намереваясь сократить линии сообщения и получить возможность перемещать людей и орудия, как ему будет угодно.

Мехмед также усилил нажим и со стороны стен, ограждавших Город с суши. Он начал использовать тактику изматывания и все увеличивавшегося психологического давления. Теперь, когда защитникам пришлось еще больше растянуть свои силы, он решил изнурить их, ведя непрерывный обстрел из пушек. В конце апреля он передвинул некоторые из больших орудий к центральному участку стены близ ворот Святого Романа, «ибо в том месте стена городская была и ниже и обветшала», хотя по-прежнему яростно атаковалась одиночная стена в районе дворца. Пушки стреляли день и ночь. То и дело через нерегулярные промежутки времени организовывались небольшие стычки, дабы проверить, насколько ослабела защита. Иногда обстрел прекращался на несколько дней, чтобы усыпить внимание обороняющихся и вызвать у них обманчивое ощущение безопасности.