В животе у меня порхают бабочки, когда я обдумываю план дальнейших действий. Итак, шаг первый: найти бабушку. Шаг второй: найти отца.

Не давая себе возможности передумать, я набираю номер телефона «Душистых сосен». Раздаются долгие, одинокие гудки. Я представляю себе, как допотопный телефон отчаянно надрывается в пустом коридоре, тщетно пытаясь перекричать своим дребезжащим голоском грохот включенных на полную громкость телевизоров в комнатах пациентов.

Не успеваю я мысленно призвать к трубке секретаря, как секретарша, вернее, механическая запись ее голоса любезно приходит мне на помощь и сообщает, что администрация дома престарелых сейчас не работает, поэтому мне предлагается либо перезвонить завтра утром, либо связаться с постом медсестры.

Судя по всему, престарелые обитатели «Душистых сосен» доступны для делового общения лишь с восьми утра до пяти вечера.

Поскольку у меня не такой срочный случай, чтобы тревожить медсестру, я закрываю телефон, но перед этим заношу номер дома престарелых в список контактов. Интересно, каково это — иметь настоящую бабушку, которой можно время от времени звонить или даже заезжать в гости?

Много позднее, когда и средняя школа, и моя репутация отверженной останутся далеко позади, я буду страшно завидовать своей подруге Маргарет и ее отношениям с бабушкой. Я буду горько плакать, когда бабушка Маргарет умрет от рака, но не потому, что успею хорошо узнать ее, а оттого, что со смертью этой доброй старушки моя подруга потеряет частицу самой себя.

Так или иначе, но на сегодня розыски бабушки приходится временно прекратить, поэтому я выключаю компьютер, смываю с лица прожитый день и спускаюсь вниз, чтобы приготовить попкорн и посмотреть кино, как я и сказала маме.

На кухне я отдаю предпочтение сковороде перед микроволновкой, поскольку времени этот способ занимает немногим больше, зато кукурузные зерна под крышкой взрываются намного громче и скачут гораздо веселее.

Плеснув на сковородку немного масла, я высыпаю туда зерна, включаю газовую конфорку и начинаю медленно поворачивать ручку. Я кручу ее все дальше и дальше, пока не раздается: «Хлоп!» Следом за первым зернышком взрывается второе, а потом они рвутся уже по 12, 20 или 50 штук одновременно. Не знаю почему, но я испытываю что-то похожее на счастье, когда слушаю это непрерывное хлоп-хлоп-хлоп и вдыхаю теплый чудесный аромат моего вечернего лакомства.

Забыв обо всем на свете, я тщательно вслушиваюсь в промежутки между хлопками, чтобы ненароком не спалить свой драгоценный попкорн, поэтому не сразу обращаю внимание на звук, доносящийся со стороны входной двери. Когда я наконец отвлекаюсь, чтобы прислушаться, то сначала мне кажется, будто я ослышалась.

Но звук повторяется: робкий стук во входную дверь.

Не звонок.

Стук.

Не выпуская из рук сковородку с попкорном, я смотрю на часы. Оказывается, это только кажется, что время за полночь. На самом деле сейчас всего 7:58 вечера, абсолютно приемлемое время для гостей, заглянувших на огонек вечером в пятницу. За исключением того, что я не жду никаких гостей.

Звук раздается снова, и волоски у меня на руках встают дыбом. Я знаю, что буду всегда бояться открывать дверь после наступления темноты. Это одна из моих фобий.

Но сегодня меня так и подмывает ответить на стук. Я отставляю свой попкорн в сторону и выбегаю из кухни, опасаясь, что стучавший мог уйти.

Очутившись в коридоре, я зажигаю свет на крыльце и впервые жалею о том, что у нас в доме нет незаметных глазков, как в отеле. Тем не менее я отпираю дверь, осторожно приоткрываю ее на несколько дюймов, а сама думаю, не убьют ли меня прямо тут, на пороге. Нет, не убьют — я помню, что буду жива по крайней мере до вторника, когда у нас контрольная по испанскому.

Робко выглянув из-за двери, я вдруг понимаю, что ничуть не удивлена. Это только мой рассудок почему-то верит, будто я не знала, кто стоит за дверью. А сердце громко кричит: «Ну, что я тебе говорило?»

Вьющиеся волосы Люка дрожат на зимнем ветру, а щеки пылают от холода. Он поспешно вынимает руку из кармана джинсов, чтобы без слов поприветствовать меня, и тут же убирает обратно. Он выглядит совсем юным и смущенным, он робко улыбается мне, а когда я широко распахиваю дверь, быстро опускает глаза на свои приплясывающие от холода ноги.

Я обхватываю себя обеими руками, чтобы защититься от пронизывающей стужи, но это не помогает. Я замерзаю насквозь, но мне все равно.

Люк здесь.

Он воровато оглядывается, словно проверяет, нет ли за ним слежки, а потом резко поднимает на меня свои голубые глаза — и входит в мою жизнь и в мое сердце. Я смущаюсь под его пристальным взглядом, но при этом не хочу, чтобы он отворачивался.

— Твоя мама дома? — спрашивает Люк тихим, но твердым голосом. У меня все обрывается в желудке, и я еще крепче обхватываю себя руками.

— Нет, она ушла…

Но прежде чем я успеваю договорить, Люк переступает порог и целует меня.

Крепко.

Его ладони ложатся на мои щеки, и несколько футов, только что разделявшие нас, превращаются в несколько дюймов. Или в один дюйм.

Я покорно роняю руки, а потом медленно обвиваю их вокруг стоящего передо мной парня — крепко, а потом еще крепче. Не отрываясь от моих губ, Люк ногой захлопывает за собой дверь, и мы целуемся так, словно кому-то из нас грозит смерть.

— Я не могу без тебя, — шепчет Люк, когда мы наконец прерываемся, чтобы вздохнуть. Он прижимается лбом к моему лбу, смотрит мне прямо в глаза, но не убирает рук от моего лица, словно хочет убедиться, что я все еще здесь и все еще смотрю на него.

Чтобы убедиться, что я его вижу. О да, вижу! Еще как.

Его искрящиеся голубые глаза выглядят измученными, но я вижу в них решимость. Я вижу, что на этот раз он не собирается уступать, и понимаю, что теперь тоже не хочу этого.

— Значит, будь со мной, — шепчу я в ответ, а потом кладу свои руки поверх его ладоней и веду их вниз, по своей шее, плечам и бокам. Это движение немного успокаивает Люка, и я чувствую, как уходит терзавшая его тревога.

— Ты простишь меня, Лондон? — спрашивает Люк, не сводя с меня глаз.

— Да, — искренне отвечаю я.

Да, он врал мне. Но он любит меня, и я тоже его люблю, а ошибки совершают все люди. Я не вижу его в своем будущем, потому не могу сказать точно, однако верю, что Люк сделает вывод из своей ошибки. Он похож на человека, который умеет учиться.

Люк снова целует меня, на этот раз нежнее, и это восхитительно. Я пытаюсь выбросить из головы все мысли и наслаждаться моментом, но, как назло, все время думаю о том, когда вернется мама.

Внезапно в глубине дома раздается какой-то шорох, и я испуганно отшатываюсь от Люка, словно нас обоих застукали у сейфа в момент ограбления банка.

— Что? — спрашивает он, озираясь.

— Ничего, — отвечаю я, заглядывая ему за плечо, чтобы убедиться. — Просто подумала, что мама вернулась.

— Мне уйти?

— Нет! — выкрикиваю я с такой горячностью, что он смеется. — Нет, — повторяю я уже спокойнее и, отойдя в сторону, беру его за руку. — Побудь еще немножко.

Мне ужасно неловко, я смущена и взбудоражена до предела, и, видимо, мои слова прозвучали несколько двусмысленно, потому что Люк вдруг слегка краснеет.

— Ты хочешь пойти наверх? — спрашивает он, крепче сжимая мою руку.

— Да, но…

— Что но? — переспрашивает он, слегка наклоняя голову, чтобы с любопытством посмотреть на меня.

Как назло, я не могу придумать какой-нибудь деликатный ответ, поэтому вываливаю все начистоту.

— Ну, мы ведь не будем заниматься…

— Чем заниматься? Этим? В смысле сексом?

При этом он продолжает смотреть мне в лицо, а я краснею до ушей и чувствую себя ужасной дурой.

— Да, я имела в виду это.

— Не думаю, что мы будем этим заниматься, — отвечает Люк, твердо глядя мне в глаза. Как он может оставаться таким спокойным в такой ситуации? Или у него уже была возможность приобрести опыт? Я хочу что-то сказать, но Люк опережает меня, добавив: — По крайней мере сегодня.