Ираклий после битвы на Йармуке покинул Антиохию и остановился в Эдессе, откуда пытался организовать оборону северной Месопотамии и юго-восточной Анатолии. Затем он двинулся вверх по Евфрату, откуда повернул на запад к Константинополю, к столице, которой он не видел десять лет. Не существует доказательств высказывавшихся иногда предположений, что он впал в старческое слабоумие или был морально и физически сломлен, однако он, конечно, устал и болезненно сознавал масштаб поражения. Арабские авторы вкладывают в его уста множество скорбных и возвышенных речей. Широко известен рассказ о его прощании с Сирией. Согласно одной из версий он произнес: «Мир тебе, о Сирия! Это разлука, за которой не будет воссоединения. Ни один византиец не вернется более сюда иначе как в страхе (пленником), пока не явится Антихрист. Как сладостны будут его деяния (потому что он будет сражаться с мусульманами) и как горек его конец для Византии (потому что он будет разбит)» [29]. По другой версии, он сказал только, переходя через перевал гор Тавра и оглянувшись назад. «Мир тебе, о Сирия! Какая богатая земля досталась врагу!» [30]
Уходя, он вывел с собой гарнизоны из областей вдоль новой границы, создав своего рода нейтральную полосу между Византией и мусульманской территорией в северо-восточной части Средиземноморья. Поздний сирийский источник, глубоко враждебный ко всему византийскому, говорит, что «Ираклий приказал своим войскам разграбить и опустошить города и селения, как если бы эта земля уже принадлежала врагу. Византийцы похищали и отнимали все, что могли найти, и опустошили землю хуже арабов» [31].
С отъездом императора оставшиеся сирийские города должны были сами решать свою судьбу. Антиохия, древняя столица Сирии, почти не оказала сопротивления, и горожане, кажется, даже не пытались воспользоваться защитой мощных стен, построенных императором Юстинианом немногим более ста лет назад: их просто осталось слишком мало, чтобы оборонять такой огромный периметр. Рассказывают, что позже они взбунтовались против правления мусульман, но это могло означать, что они всего лишь отказались или не смогли выплатить подати, а их вынудили это сделать. Сдача мусульманам других, меньших городов выглядела почти праздником. В маленьком городке Шайзар на излучине реки Оронт в центральной Сирии жители вышли навстречу мусульманскому войску с барабанами и цимбалами, как было заведено при встрече важных гостей. То же повторилось в Мааррат аль-Нумане и Апамее, некогда гордой римской провинции Сирии Второй, пришедшей теперь в глубокий упадок после жестокого разграбления персидскими войсками за шестьдесят лет до того, в 573 году. Не все бывало так просто: когда народ Даара в Южной Сирии вышел приветствовать своего халифа Умара барабанным боем и песнями, суровый монарх приказал все это прекратить. Его генерал Абу Убайда, успевший привыкнуть к нравам сирийцев, объяснил, что таков их обычай, и, если им не позволить это делать, они решат, что он разрывает договор. Строгий халиф нехотя разрешил продолжать.
Самое упорное сопротивление мусульмане встретили в городах сирийского и палестинского побережья. В этих районах издавна и твердо установилась греческая цивилизация. Кроме того, византийцы могли подвозить сюда войска и припасы морем. Войска Византии в Палестине большей частью оттянулись в Египет, но Газа и Кесария еще держались. В Газе в самом начале завоевания Амр ибн аль-Ас впервые столкнулся с византийцами, и, как видно, теперь он вернулся к этому городу и сумел его взять. Естественно, с этой позиции мысли его обратились к Египту, с которым Газа поддерживала тесные связи.
Далее по побережью самое упорное сопротивление оказала Кесария. Газа столько раз перестраивалась и сменяла население, что в ней почти не сохранилось следов античного прошлого, Кесария же была в основном покинута, и очертания древнего города, основанного Иродом Великим (73-74 гг. до н. э.) как окно в Средиземноморье, видны и теперь. Город процветал до VI века, и между великими памятниками античной эпохи встраивались новые жилые кварталы. Ближе к гавани над причалами и доками возвышалась изящная восьмигранная церковь. Кажется, город продержался несколько лет, возможно, до 641 года — пять лет после поражения Византии в битве на Йармуке, — и пал только тогда, когда один из горожан показал мусульманам проход через потайные водоводы. Рассказывают, что возглавлял армию завоевателей Муавийя ибн Абу Суфйан. Если так, то это была первая военная победа человека, ставшего через двадцать лет первым Омейядским халифом и правившего, обосновавшись в Дамаске, всем мусульманским миром. Поскольку город так долго сопротивлялся и был взят штурмом, многие горожане были обращены в рабство и уведены в Хиджаз, где, как рассказывают, они служили мусульманам секретарями и работниками. Возможно, здесь мы видим освоение мусульманами античной культуры, столь характерное для ранней эпохи завоеваний.
В Лакатии, самом большом из современных сирийских портов, жители закрыли перед захватчиками большие городские ворота. Рассказывают, что арабы великими трудами выкопали траншеи такой глубины, что в них скрывался всадник на лошади. Затем они изобразили отступление к Хомсу. Под покровом ночи они вернулись в укрытия. Наутро горожане открыли ворота, чтобы выгнать скот на пастбища — это явно был вполне сельскохозяйственный город. Арабы внезапно выскочили из укрытий и захватили ворота, овладев городом. Здесь горожанам позволили сохранить все их церкви, а для себя мусульмане выстроили новую мечеть. Города Ливана Бейрут, Тир и Сидон не оказали сопротивления. Только в Триполи византийцы держались долго, и город, снабжаемый с моря, устоял до начала правления халифа Усмана в 644 году. Мусульмане выстроили за его стенами маленькую крепость, чтобы следить за горожанами, и вот, проснувшись однажды утром, они обнаружили, что город пуст: всех защитников за одну ночь эвакуировали на византийских судах. Его падение обозначило полную утрату контроля Византии над восточным побережьем Средиземноморья.
Но был один город, завоевание которого имело скорее символическое, нежели военное значение, — Иерусалим. Он представлял собой огромную важность для первых мусульман, к нему были поначалу обращены их молитвы. Позже Иерусалим почитался как город, куда Мухаммад, по преданию, совершил знаменитое «Ночное путешествие», в котором ему открылись тайны небес.
Иерусалим к концу VI века был богатейшим центром паломничества и церковного управления. Стены его окружали примерно ту же территорию, какую занимает нынешняя его часть Старый Город. Мы располагаем необычно подробными сведениями о расположении города благодаря существованию документа, известного как мадабская карта. Эта мозаичная карта Святой Земли выложена на полу церкви в маленьком иорданском городке Мадаба, возможно в конце VI века. ГЬрод Иерусалим занимает на ней видное место. Мы видим коллонады вдоль античных улиц, направление которых повторяют улочки современного Старого Города. Мы видим стены и башни и огромную церковь Гроба Господня, отмечающую место, где Господь был распят, похоронен и воскрес вновь. Также мы видим огромную церковь Богородицы, известную как Новая церковь, построенную императором Юстинианом в процессе украшения города. Раскопки, проводящиеся с 1967 года, открыли фундамент церкви и новые улицы, проложенные к ней, подтвердив тем самым точность карты. Но об одном районе города карта ничего нам не говорит — это Храмовая гора. Это огромная площадка, на которой стоял храм Ирода, пустовавшая, возможно, с 70 года н.э., после того как римляне уничтожили храм. Через шестьдесят лет после мусульманского завоевания Омейядский халиф Абд аль-Малик построил на этом месте мечеть Купол Скалы, почитавшуюся правоверными суннитами на третьем месте после Мекки и Медины. Очень хотелось бы знать, что нашел (если там было что находить) на этом месте Умар, однако, как ни обидно, мозаика разрушена как раз в той части, где должно бы находиться основание Храма: если бы случайности времени пощадили еще несколько сантиметров древней мозаики, мы получили бы ответ на этот вопрос.