Подобная систематическая тактика была чужда военной традиции бедуинов, отдававшей преимущество подвижности и личной храбрости, но они, вероятно, переняли ее к поздним стадиям завоеваний, когда мусульманские войска действовали в Магрибе и Средней Азии.

По ходу завоеваний широко распространилось два новшества в военном снаряжении и технике. Всадники Древнего мира не знали стремян. Когда и где их изобрели, остается неизвестным. В Средней Азии существуют настенные рисунки, датирующиеся предположительно началом VIII века, изображающие использование стремян. Письменные источники говорят, что стремена впервые использовали арабские войска в Южном Иране (в основном против других арабов) в 680-х годах. К VIII веку они вошли в широкое употребление. Важность применения стремян— спорный для историков вопрос. Предполагается, что в Западной Европе их применение привело к появлению тяжеловооруженных рыцарей, со всеми вытекающими отсюда социальными и культурными последствиями. Незаметно, чтобы это новшество привело к столь же дале-ко идущим последствиям в мире ислама, хотя стремена, разумеется, облегчили дальние конные рейды на поздних стадиях завоевания.

Вторым важным военным новшеством тех первых лет завоевания было развитие метательной артиллерии. Большие машины назывались «манджаник», меньшие — «аррада». Такие машины были известны и до исламских завоеваний: первый достоверный случай их применения — при осаде аварами Фессалоники в 597 году. Машины представляли собой рычаг, за веревки, привязанные к одному концу которого тянули люди, заставляя другой конец подниматься с большой скоростью и выбрасывать снаряды из прикрепленной к нему пращи. Единственное описание применения осадной артиллерии на первых стадиях исламских завоеваний (632-650) приводится в отчете об осаде арабами персидской столицы Ктесифона (Аль-Мадаин). Тогда арабы якобы использовали двадцать таких устройств, построенных перебежавшим к ним персидским инженером по приказу арабского командующего, Саада ибн Аби Ваккаса.

Поразительно, что такие осадные машины вовсе не упоминаются ни в одном описании завоевания арабами укрепленных городов, таких как Дамаск или крупная римская крепость Вавилон в Египте. Однако невозможно определить, действительно ли машины не использовались или источники просто не упоминают о них. В VIII веке мы слышим, что мусульмане применяли их, чтобы пробить стены Самарканда в 712 году, и эта информация явно подтверждается обнаруженным графитти, изображающим технику в действии. В то же время нам рассказывают о машине, которую приводили в действие 500 человек. Ее использовали, чтобы сбить штандарт на буддийском храме в Синде. Однако в целом осадная тактика представляется весьма примитивной, и только длинная и трудная кампания в Трансоксании в начале VIII века, по всей видимости, включала систематические и длительные осадные операции.

У первых мусульман не было ни секретного оружия, ни новой военной технологии. Их преимущество над врагами состояло просто в мобильности, хорошем руководстве и, возможно, самое важное, в высокой мотивации и боевом духе.

Трудно оценить мотивы, двигавшие воинами тех первых завоеваний. По словам сэра Фрэнсиса Бэкона, королева Елизавета I не желала заглядывать в сердца и тайные помыслы людей, и историки тоже, в общем, не умеют этого делать. Все, что мы можем, — это строить предположения на основании того, что люди тогда говорили, или якобы говорили, о своих намерениях и деяниях.

Полнейшее наиболее отчетливое изложение мотивов, двигавших мусульманами, выражается в серии речей, обращенных, согласно рассказам, послами мусульман к персидским властям. Некоторые из них мы уже приводили. Мусульмане не устают повторять, что их не интересуют блага мира сущего: их влечет надежда на рай и вера, что убитые персы не смогут насладиться этой наградой. «Если вы убьете нас, мы войдем в рай; если мы убьем вас, вы попадете в огонь». Они действовали по прямому приказу Бога. «Мы ныне идем на вас по приказу Господа нашего и сражаемся за Него. Мы исполняем Его приказы и ищем исполнения обета Ему» [12].

Погибших мусульман зачастую называют мучениками (шахидами). Согласно мусульманской традиции, представление о погибших в джихаде как о мучениках впервые появляется в описании битвы при Бадре (624 год), и согласно общепринятому представлению те, кто погиб на Священной войне, отправлялись прямо в рай. Существуют рассказы о людях, намеренно искавших мученичества или, по крайней мере, ставивших себя в опасное положение, чтобы достичь его.

В этом случае интересно отметить сочетание стремления к мученичеству с долгом перед племенем. Описано несколько примеров крайностей, когда, например, люди в бою сбрасывали доспехи, чтобы быстрее погибнуть и так достичь награды мученика, но такие случаи являются редкими исключениями: большинство довольно разумно желало насладиться плодами победы в этом мире прежде, чем перейти к блаженству загробной жизни.

Другой мотив, вложенный в уста мусульманских воинов, — это стремление освободить подданных персов от тирании, чтобы те могли перейти в ислам:

В общем, однако, обращение в ислам или предложение возможности такого обращения не часто упоминается как причина войны. Более обычна гордость за принадлежность к арабским племенам. Когда Саад, командующий мусульманскими силами в Ираке, хотел вдохновить своих людей на подвиги, он воззвал к гордости арабов: «Вы — вожди и знать арабов, избранные каждого племени и гордость тех, кто следует за вами» [15]. Такие речи часто противопоставляют аскетизм и честность арабов изнеженности и лживости персов. Гордость за достижения племени остается столь же важным фактором мотивации, как во времена джахилийи. Это наиболее явно выражается в поэзии, например в анонимных стихах, прославляющих деяния племени тамим в битве при Кадисии.

Другая поэма воздает честь Асаду: