Кстати, Борис Львович, — Саликов повернулся к Сулимо, — раз уж все прошло удачно, может быть, пора отзывать ваших людей из больницы и прокуратуры?

— Да, пожалуй.

В эту секунду Проскурин заворочался у стены, устраиваясь поудобнее. Одновременно он опустил руку в карман пальто, отыскивая пальцами стальное, необычайно острое лезвие. То самое, которым выстрелили в Алексея на перроне. Клинка не было. Проскурин лихорадочно ощупал шов и вдруг нашел… Сталь прорезала ткань и теперь повисла, зацепившись за материал зубчиком для крепления пружины. Майор осторожно подцепил лезвие ногтем и вытянул в карман, сжав в холодных, мокрых от пота пальцах.

Глава сорок вторая

— Стучи, сука, еще раз, — жарко выдохнул убийца в ухо доктора.

Врач кивнул торопливо и постучал. Ну в самом деле, какая ему разница? Пусть эти жлобы перебьют друг друга так же, как только что убили охранника… Главное, чтобы он остался жив, вернулся завтра домой, к жене, целым и невредимым. Пусть лягут тут трупами, а ему еще слишком мало лет. Он хочет жить.

— Кто? — послышалось из-за двери.

— Откройте! — хрипло сказал доктор, чувствуя, как спазм сжимает горло. — Дежурный врач.

— Уже ночь, я сплю. — Алексей попятился от двери.

— Откройте немедленно!

— Я сплю…

Алексей быстро, на цыпочках, подбежал к окну и принялся дергать присохший шпингалет. Тот не поддавался. Еще одна попытка. Впустую. Кто же красит «наживую», твари?!!

— Откройте сейчас же, или мы выломаем дверь!

Мы? Кто это «мы»? Сколько их там? Двое? Трое? Пятеро?..

За дверью вдруг воцарилась тишина.

Будут ломать? Добрались до него, гады! А что же Проскурин с этим полковником? Попались? Наверное, попались…

Алексей подхватил стоящий у двери стул, поднял его за спинку и швырнул прямо в оконное стекло. Блямс! Переливающиеся в мертвенно-бледном свете фонаря осколки водопадом хлынули вниз, стуча по стенам и карнизам, расплескиваясь по асфальту мелкими острыми брызгами. Где-то ниже распахнулось окно, и возмущенный голос осведомился:

— Ну вы че там, совсем охренели?

— Помогите! Пожар!!! — завопил Алексей, кидаясь к койке и вдавливая в панель кнопку вызова медсестры. В коридоре заверещал звонок. Следом за этим по линолеуму простучали чьи-то шаги, и тут же больница превратилась в разбуженный муравейник.

— Пожар!!! — орал кто-то этажом ниже.

— Где горит-то? — кричали совсем рядом, за стеной.

— Пожарку вызывай!!! Пожарку!!!

— Где Маринка? Куда эта стерва девалась?!!

Во дворе взревела двигателем машина. Надрываясь, словно от тошноты, она пронеслась по подъездной дорожке и выкатилась в узкий темный переулок.

Алексей перевел дух и, пошатываясь, побрел к двери. Разобрав сложенную по совету Проскурина баррикаду, он шагнул в коридор и остолбенел. У стены в позе эмбриона лежал окровавленный охранник, а рядом, вытянувшись на животе, застыл врач. Одна рука его была подвернута под себя, вторая — выброшенная вперед — цеплялась скрюченными пальцами за скользкий линолеум, словно он пытался ползти, да устал и решил отдохнуть. Пятнистый от крови халат выглядел неестественно озорно, по-пляжному. Затылок разворочен выстрелами, и серые капли с какой-то дикой монотонностью, срываясь с влажных, липких волос, звонко шлепали по полу. Глаза врача даже после смерти остались открытыми. Казалось, он лег, чтобы понаблюдать вблизи за крохотным тараканчиком, притулившимся в щели у плинтуса.

Алексей повернулся, вошел в бокс, сел на пол у двери и заплакал, спрятав лицо в холодных ладонях.

Глава сорок третья

Шестой не знал, сколько он просидел в темноте. Собственно, на темноту ему было наплевать, просто она удлиняла минуты. Поглаживая еще теплую горелку, взломщик ждал.

Наконец рация ожила:

— Пятый — Шестому. Отход! Как понял?

Шестой проворно поднялся, схватил передатчик и нажал кнопку:

— Понял, Пятерка. Сворачиваюсь.

Он быстро смотал шланги, забросил за спину лямки рюкзака — держателя баллонов, сунул «кипарис» в сумку и повесил ее на плечо. Выйдя из кабинета, взломщик зашвырнул ключ в темноту и спустился вниз, на первый этаж. Пятый уже ждал его, стоя у двери, подтянутый, собранный.

— Все убрал? — спросил он напарника.

— Все.

— Отлично, пошли.

— А этот? — Шестерка кивнул на консоль, за которой лежал связанный прапорщик.

— Я уже все уладил. Пошли.

Они выбежали на улицу и забрались в «рафик», Прежде чем захлопнуть дверцу, Пятый огляделся. Все спокойно. Он устроился на водительском месте и повернул ключ в замке зажигания. Через несколько секунд машина уже канула в ночь. Осталась только: незапертая, лязгающая сама по себе на ветру дверь военной прокуратуры, пустынный холл и медленно вытекающий из-под консоли ручеек крови.

Глава сорок четвертая

— Вот и все, — спокойно улыбнулся Саликов. — Завтра обнаружится, что сейф в кабинете Максима; Леонидовича пытались взломать, а Алексей Николаевич Семенов подвергся нападению прямо в больнице и только по чистой случайности остался жив. 

Проскурин прищурился:

— Ну а если вы изначально не собираетесь продавать технику, тогда на кой черт все это: пожар, взрыв поезда, мы, документы, которые вы нам, как выяснилось, подсунули, вся эта бодяга с Алексеем?? Зачем вообще понадобилось похищать самолеты и танки?

— Щукин совершил ряд ошибок, как я уже говорил, — пояснил Саликов. — Не сегодня-завтра Петр Иванович вылетит из мягкого кресла, а следом скорее всего полетим и мы. Меня, как и вас, Валерий. Викторович, вовсе не прельщает перспектива коротать остаток дней своих где-нибудь на краю света. В моем возрасте сложно менять устоявшиеся привычки. И я не собираюсь делать этого только потому, что так решил какой-то чинуша. Пусть даже очень большого ранга. Хочется спокойно дожить свой век в маленькой стране, власти которой не ставят себя выше закона и лояльны к людям, имеющим крупную сумму на текущем счете в местном банке.

— Насколько я понял: самолеты вы взрываете, танки тоже.

— Все правильно, — подтвердил Саликов.

— Тогда откуда появится эта самая «крупная сумма»?

— Хороший вопрос. Что называется, по существу. В наши планы не входит объяснение реальной подоплеки этой истории кому бы то ни было, однако нет смысла держать ее в секрете от вас. Когда бы операция с самолетами и бронетехникой завершилась благополучно — а это, поверьте мне, можно было устроить достаточно легко, — нам перепали бы только крохи, несмотря на то, что практически всю работу проделали именно мы, я и Борис Львович. И основной риск, кстати, тоже лежал на нас. Как вы понимаете, остаток жизни я провел бы в страхе из-за того, что данная операция когда-нибудь раскроется. Поймите меня правильно, я боюсь не правосудия — глупо бояться того, чего нет, — а людей, наделенных достаточной властью, чтобы использовать в собственных целях созданный ими же кастет, который мы все по какой-то нелепейшей причине упрямо именуем сводом законов. Для подобного страха у меня есть тысячи оснований. Например, понадобится устроить громкий процесс, дабы спустить на тормозах свои собственные не слишком благопристойные дела. Или определенному лицу в преддверии выборов захочется повысить свой рейтинг. Поверьте, подобные вещи случаются сплошь и рядом. История с похищением самолетов и бронетехники способна вызвать достаточно большой резонанс.

— Это верно, — буркнул Максим.

— К тому моменту ни я, ни Борис Львович, ни Петр Иванович, никто из людей, так или иначе причастных к данной операции, уже не имел бы какого-либо веса. Нас использовали бы в качестве мальчиков для битья. Щукину скорее всего позволили бы выйти сухим из воды, а вот мне нет. Вздумай я сказать хоть слово в свою защиту, и меня тут же упекут в тюрьму или психиатрическую клинику. А кого обрадует общество заключенных, равно как и веселая компания слюнявых идиотов?