Со многими чиновниками Сыскного приказа Каина связывала не только «служба», но и «дружба». Во всяком случае, из протоколов допросов доносителя следует, что в гости к нему они захаживали и, конечно, сквозь пальцы смотрели на происходившее в его доме: «А что у него, Каина, в доме бывали зернь, о том, как объявленные Сытин, Непеин, так и секретари знали. А в одно время и в дом к нему приходили в гости того приказу секретарь Богомолов, правящей секретарскую должность Петр Донской да протоколист Молчанов и застали играков немалое число, токмо ничего не сказали и, выпив по рюмке вотки, от него пошли. И в той де надежде он на них и на судей как оную зернь в доме своем производил, так и вышеписанные продерзости чинил без всякого опасения». Протоколист Сыскного приказа Белоусов, обвиненный Каином в «игрании… в зернь, карты и кости», сначала «запирался», но на очной ставке признался, что «игрывал на деньги, а во сколько раз, не упомнит, а в ыгре бывало только копеек до шести».

Таким образом Каин заручался покровительством со стороны чиновников Сыскного приказа и поэтому вполне мог чувствовать себя безнаказанным. Отметим, что здесь не фигурируют денежные взятки. Неудивительно, что названные бывшим доносителем на следствии чиновники очень легко отделались, так как многие наветы на них удалось свести на нет. Например, под пыткой Каин сказал, что карты он дарил не судье Егору Непеину, а его служителю Грачеву «для игры детям ево, Грачева». В результате было «велено» это показание Непеину «в вину не причитывать для того, что он, Каин, сам ево даривал, а не с принуждения».

На одном из допросов доноситель поведал, что часто канцеляристы не принимали приводимых им мелких «мошенников», заявляя, «чтоб он в тот приказ приводил к ним коих полутче и богатее, а убогих бы не водил». Чиновники Сыскного приказа не хотели возиться с «убогими» преступниками, а стремились получить для расследования выгодные дела. В протоколе допроса Каина записано: «Да того ж де приказа правящей секретарскую должность Дмитрий Аверкиев, когда он, Каин, прихаживал к нему в тот приказ и сказывал, когда поймает вновь из воров, а случится не в его, Аверкиево, дневание, тогда де оной Аверкиев неоднократно ему, Каину, говаривал, чтоб он тех воров приводил в ево дневание, чтоб другому секретарю не досталось. По которым ево словам он, Каин, таких пойманных держивал у себя в доме и в ево дневание приваживал, а иных и сам отпускал, а кого имянно, не упомнит». Примечательно, что следствие на этот счет постановило: в том, что Аверкиев просил приводить воров в его дежурство, «ево, Аверкиева, вины не находится, ибо, видимо, Аверкиевым то говорено, как и в допросе своем показал, для следствия своего пропитания, понеже по указу 726 году майя 23 дня велено довольствоватца от дел».

Для прояснения причин, по которым секретарь так желал видеть Каина именно в свое «дневание», приведем несколько других показаний доносителя. Когда он близ Покровского монастыря из дома огородника «брал разбойников, кои разбои чинили на низу», «при том взятье» присутствовали правящий секретарскую должность Петр Донской и протоколист Степан Молчанов. Последний «ис пожитков оного огородника… навязал себе целой узел и взял к себе… Да и при всех де таковых и подобных выемках как секретари, так и подьячии то ж чинили, а в чьих имянно домех, подлинно сказать за множеством оных не упомнит». На это обвинение протоколист возразил, что «тот узел положили на сани, на которых разбойники везены, и по приезде к Сыскному приказу тот узел с платьем неведомо кем унесен». После допроса свидетелей и пытки «доносителя» следствие определило это показание на Молчанова «оставить, что оказалось неправое».

На основании оговоров Каина можно также представить, что происходило в стенах Сыскного приказа ночью после подобных «выемок». Каин и Петр Донской с солдатами в доме отставного солдата Федора Иванова сына Новикова, который «у разных чинов людей скупал краденые пожитки», взяли много вещей и отвезли в приказ. «При разборе помянутых пожитков в Сыскном приказе в судейской каморе ночью взял же он, Донской, себе касяк камки ^{68} , а какой цветом, не упомнит, во взяток» [634]. Складывается потрясающая картина: канцелярские служащие Сыскного приказа ночью за судейским столом, под портретом императрицы Елизаветы Петровны, делят между собой взятые на очередной «выемке» вещи.

Девятнадцатого марта 1749 года А. Д. Татищев обратился к самой императрице (!) с докладом (его подлинник сохранился среди документов Кабинета ее императорского величества). Московский генерал-полицмейстер сообщил: в результате расследования дела по челобитью солдата Федора Тарасова об увозе его дочери выяснилось, что «определенной в Москве по указу ис Правительствующаго Сената при Сыскном приказе для сыску воров и разбойников доноситель Иван Каин под видом искоренения таковых злодеев чинил в Москве многие воровства, и разбои, и многие грабежи, и, сверх того, здешним многим же обывателем только для одних своих прибытков немалые разорении и нападки». Татищев ссылался на сенатский указ 1744 года, обязывавший Каина «никому посторонним обид не чинить и напрасно не клеветать», а также на указ Московской конторы тайных розыскных дел 1745 года, в котором «под страхом смертные казни объявлено ему с подпиской, ежели впредь он сверх должности своей явится в каких наималейших воровствах и взятках, то поступлено будет с ним по указом». «Но он, Каин, — продолжал генерал-полицмейстер, — невзирая ни на что, как о том выше сего объявлено, вместо поимки воров, имея у себя товарищев фабричных и солдат, чинил многие воровства, грабежи, и разбои, и противные указом поступки, что уже ныне при бытности моей в Москве и самим делом открылось, в чем Каин и сам во всех тех своих преступлениях без всякого ему истязания, только по одному увещанию, принес повинною». В докладе особо отмечалось, что доносителю покровительствовали чиновники Сыскного приказа — судьи, секретари и протоколист, «которых он за то, что б ево остерегали, даривал и многократно в домех у них бывал, и как между приятелей, обыкновенно пивал у них чай, а с некоторыми и в карты игрывал». Упомянул генерал-полицмейстер и про обвинения во взятках, возведенные Каином, между прочим, на прокурора Московской сенатской конторы А. Г. Щербинина, присутствующего Московской полицмейстерской канцелярии А. С. Воейкова и прочих высокопоставленных должностных лиц различных московских государственных учреждений. Завершил доклад Татищев «всеподданнейшим мнением»: «…наискорее б то ево, Каиново, и ево сообщников воровство исследовано и пресечено быть могло, ежели б ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО изволили указать особливую для того комиссию учинить». Необходимость создания особой комиссии для расследования преступлений бывшего доносителя обосновывалась таким образом: «…ежели о всем том следовать в Главной полиции, то в настоящих по должности моей делах может последовать совершенная остоновка […] а Сыскному приказу об нем, Каине, и о сообщниках ево следовать за вышеписанными ясным подозрением не только невозможно, но и весьма опасно, чтоб и большему воровству и разбоям ему, Каину, с ево сообщниками попущения не учинилось». К докладу прилагался «экстракт» (краткий пересказ) дела о преступлениях Каина [635].

Двадцать пятого июня последовал указ «за подписанием Ея Императорского Величества собственныя руки» об отрешении отдел Сыскного приказа судей и всех приказных служителей, оговоренных Каином, а также о создании для расследования дела о «воре Каине» особого следствия (в его состав определялись чиновники Юстиц-коллегии, Канцелярии конфискации, Вотчинной коллегии и других мест) и формировании нового штата Сыскного приказа. Хотя с началом дела о преступлениях бывшего доносителя чиновники Сыскного приказа и были «отрешены от дел», всё же впоследствии многие из них были возвращены на службу и лишь некоторые канцеляристы подверглись штрафам или наказанию батогами [636].