Борис Григорьев

Предисловие

Повседневная жизнь разведчика состоит из множества взаимозависимых событий, факторов и деталей, и отобразить все это многообразие в рамках одной книги вряд ли представляется возможным. Автор, основываясь на собственном оперативном опыте и на опыте коллег, пытался дать максимально объективную картину жизни сотрудника советской разведки 60–90-х годов, но вполне понятно, что элементы субъективизма полностью преодолеть не удалось. Собственный взгляд на прошлое и пережитое, а также несовершенство человеческой памяти неизбежно накладывают свой отпечаток.

Разведка долгое время была закрытой темой, зато в последнее десятилетие она сбросила покров таинственности и предстала перед общественностью в самых разных ипостасях. Сама служба пересмотрела свой ригористический подход к вопросам гласности, да и сами разведчики стали активно выступать перед публикой и в меру своей «испорченности» рассказывать о том, что в советские времена было под запретом. Сейчас о разведке не пишет разве что ленивый. Не будем вдаваться в разбор произведений о разведке, увидевших свет в до-и послеперестроечное время — по своим художественным и познавательным качествам, по уровню нравственности и ответственности авторов они так же разнятся, как и произведения на другие темы. Главное, на мой взгляд, обозначилась тенденция к объективному отражению нашей новейшей истории в такой специфичной области, и это совсем не плохо.

Ушли в прошлое наскоки на разведку и другие спецслужбы, в которых в начале 90-х так рьяно проявили себя «демократы», утверждавшие, что с образованием новой России надобность в спецслужбах отпадает. Надо, говорили они, стремиться к общеевропейским ценностям; надо, мол, вступать в Европейский дом, в семью цивилизованных народов. Увлекаясь звонкой фразой или действуя с чужого голоса, компрадоры, ставшие у руля государства, начали безбожно разбрасываться суверенитетом страны и ее территориями. Патриотизм стал ругательным словом. Бюджет России сравнялся с бюджетом города Нью-Йорка.

К чему это привело, известно всем. Между тем выяснилось, что ни «друг» Коль, ни «друг» Билл приглашать нас в Европейский дом не торопятся и распускать блок НАТО, как они устно (!) пообещали Главному Перестройщику, не собираются. Мало того, они стали расширять Североатлантический альянс за счет бывших членов Варшавского блока; разведслужбы Запада не только не прекратили своей деятельности против России, но и усилили ее; визовой режим по отношению к российским гражданам не только не был отменен, но и ужесточен дополнительно. Россию перестали принимать в расчет как великую державу, и югославские события наглядно продемонстрировали это.

Напрашивается вопрос: что же, общеевропейские ценности — это химера, призванная сбить нас с панталыку, ослабить наше государство, растащить территорию на удельные княжества и лишить страну самостоятельности? Развитие тех событий однозначно показывает, что ответ на него надо дать положительный. Так что разбивать щит и вкладывать меч в ножны нам пока рано, работы и для спецслужб не уменьшается, а наоборот, прибавляется. Появились новые вызовы в лице международного терроризма, технической революции и экономической нестабильности. Без эффективно действующей разведки сейчас ни одному государству не выжить. Государство без разведки — это корабль, блуждающий без средств навигации в огромном и бурном океане. Разведка способствует сохранению мира, ибо при отсутствии информации о намерениях противника, подобно лишившемуся зрения Циклопу, можно натворить много бед и поставить мир на грань катастрофы.

Разведка была, есть и будет.

Человеку свойственно оглянуться иногда в свое прошлое, чтобы на расстоянии посмотреть на пройденный путь и попытаться мысленно отметить на нем основные вехи, рубежи, повороты, препятствия, которые в конечном итоге и образуют скелет нашей судьбы. Странно, но о существовании некоторых из них мы не подозреваем очень ДОЛГО: то ли потому, что до сорока мы так торопимся жить, что не успеваем даже остановиться, то ли потому, что они прячутся от нас в придорожной пыли и потом явственно возникают на наших глазах, как только эта пыль уляжется; а чаще всего потому, что и на склоне своих лет нам тоже некогда осмыслить прожитое.

Оказывается, что самые незначительные на первый взгляд обстоятельства могут сыграть судьбоносную роль. Следуя им бессознательно, мы даже и не подозреваем о том, что делаем решающий выбор нашей жизни.

Главный вектор в моей судьбе был задан учительницей немецкого языка Марией Васильевной Сигаевой. Я тогда перешел в десятый класс сельской школы и вовсю готовился к поступлению в военно-морское училище. Жизнь свою без моря я не представлял, хотя морскую воду видел только в кино и на картинках. Плавать же хотел непременно на военных кораблях.

И случись же к этому времени беспрецедентное сокращение армии и флота, затеянное Главным Волюнтаристом страны! Помните тысячи и тысячи высоко квалифицированных офицеров, в одночасье уволенных из вооруженных сил, для того чтобы мирно трудиться на колхозных свинофермах или выращивать в Ярославской области кукурузу? Такая перспектива, признаться, мне мало улыбалась, так как с романтикой трудовых сельских будней был хорошо знаком с детства.

В это время наша «немка» вернулась из Москвы, где она находилась на летних курсах повышения квалификации, и в самых восторженных тонах стала рассказывать о прелестях обучения в инъязе.

— Боря, язык тебе дается легко. Сам Бог велел поступать тебе на переводческий факультет, — уговаривала меня Мария Васильевна.

Долго упрашивать меня не пришлось. Профессия переводчика показалась мне не менее романтичной, чем военного моряка.

Так при помощи головотяпства Никиты Сергеевича и по совету учительницы я в 1959 году поступил на переводческий факультет Первого Московского педагогического института иностранных языков имени Мориса Тореза, расположенного в доме № 38 что на Метростроевской улице (ныне Остоженка).

Через четыре года кто-то из небесной канцелярии спустил еще одну важную для меня подсказку на землю, шепнув на ухо то ли самому Александру Сергеевичу Шейгаму, то ли его начальству, чтобы он, этот эпикуреец и жизнелюб, пожертвовал своим свободным временем и организовал для желающих факультативный курс шведского языка. Александр Сергеевич, преподаватель кафедры немецкого языка переводческого факультета, счел возможным принести на алтарь всеобуча жертву и известил об этом в объявлении, вывешенном на доске деканата.

Набралось нас несколько человек, жаждущих познать на базе немецкого языка один из скандинавских диалектов. Прозанимались мы с Александром Сергеевичем недолго — кажется, и у него не хватило на нас терпения, и энтузиастов через пару недель поубавилось. Но для меня и того было достаточно, чтобы пуститься в самостоятельное увлекательное путешествие в непознанный мир Швеции.

Когда мне после окончания инъяза предложили работу в разведке КГБ, мои знания шведского языка были достаточно высоко оценены тестирующим преподавателем, и в спецшколе КГБ № 101 я успешно продолжил изучение шведского языка с несравненной Надеждой Афанасьевной Лукашиной. Мы так с ней напряженно и успешно занимались, что за один год нам удалось пройти весь курс и сдать экзамен за полные 8 семестров.

В конечном итоге я стал скандинавистом.

В течение тридцати с лишним лет я плыл по Варяжскому морю, не сворачивая никуда в сторону: четыре с половиной года проработал в Дании, столько же в Швеции, пятнадцать месяцев на Шпицбергене, съездил в краткосрочные командировки в Исландию и Норвегию, побывал в Финляндии. Мне повезло. Каждая из упомянутых командировок связана у меня только с приятными воспоминаниями, хотя не могу похвастаться, что все было гладко и беспроблемно. Я набивал на лбу шишки, портил отношения с начальством, подрывал свои шансы на быструю карьеру, но все в конечном итоге как-то обходилось, «устаканивалось», устраивалось. Сейчас я довольно отчетливо вижу свои промахи и просчеты, но сознаю, что в те времена у меня не было шансов на то, чтобы их как-то избежать. Они были запрограммированы самим образом нашей жизни — непоседливым, (сум)бурным, безудержным началом, сидевшем в каждом из нас.