До меня сначала не дошло, говорю: «Не может быть, это неправда!» А потом… Руки затряслись, слезы рекой. Мне капли какие-то дали. Немного в себя пришла и первый вопрос: «Куда ранен?» — «Не знаем пока ничего. Ты не переживай, мы будем тебя информировать подробно». Что-то еще говорили, успокаивали, но я ничего не слышала. Позвонила матери Олега. Ее состояние представить нетрудно. Кто-то моего брата вызвал, он меня домой отвел.

Началось время ожидания новостей. В тот момент все люди сплотились, никто не оставлял меня ни на час, ни на минуту без какой-нибудь информации. Но информация, как я потом узнала, была, мягко говоря, щадящей. Адамчук, сослуживец Олега, два раза в день приходил, смотрел, в каком я состоянии. А я на успокаивающих таблетках жила. Голова как в тумане. Спрашивала у Адамчука: «Как он, хоть что-нибудь скажи». Сообщали только одно — состояние средней тяжести. Значит, руки, ноги, голова на месте. Я так понимала, что если «средней тяжести», то человека можно вылечить. Но оказалось, что Олег был даже нетранспортабельный.

Олег:Врачи сказали, что жить мне осталось недолго. Операцию плохо сделали в полевом госпитале. Перитонит начинался.

Эля:Из Грозного его перевезли в Ростов. Там он три дня лежал весь в трубках… Наконец мне сообщают, что его привезут в Москву. Состояние Олега было крайне тяжелое. Но меня, мать и отца Олега, который только недавно перенес инфаркт, дезинформировали. Думали, что так гуманнее.

А увидела я Олега первый раз по телевизору. Стояла на кухне, гладила сыну Алеше рубашку в школу… Вдруг в новостях Олега показывают. Он в реанимации, весь в трубках. Я как закричу. Мама Олега была в комнате с Алешей. Прибегает на мой крик. «Олега показывали, — говорю. — Я видела, что он жив». Через два дня его привезли на военном самолете. Носилки на полу стояли. Это в его-то состоянии!

Олег:Самолет ранеными был забит…

Эля:Ко мне приехал Арцибашев, сослуживец Олега: «Эля, я встретил в аэропорту твоего мужа». — «Как он?» — «Да ничего, нормально». — «Когда к нему можно?» — «Завтра нет, наверное. Врачи говорят, что перелет наложил свой отпечаток. Ему отдохнуть надо».

Олег:А встреча была «теплая». Самолет приземлился, открывается рампа, всех начинают вытаскивать. Я лежу весь в трубках. Кто-то в темноте случайно зацепил меня, и все дренажи вылетели. Занесли меня в санитарную машину. Там молодая девчонка, медсестра. А из меня желчь и кровь льется на пол…

Эля:В воскресенье нам разрешили его навестить в реанимации. Врачи предполагали, что эта наша встреча может оказаться последней. У Олега начинался перитонит, интоксикация. Первое впечатление у врачей в нашем реутовском госпитале было: «Не жилец». Но об этом я позже узнала.

Идем мы по коридору: я, мой брат, мама и отец Олега. Алешу мы с собой не брали. Вообще, Алеша держался молодцом. Я думала, это несчастье скажется на успеваемости сына. Но учился он по-прежнему на «отлично». И в школе о том, что отец ранен, так никому и не сказал…

Так вот, в коридоре больницы брат встречает своего знакомого врача. Врач спрашивает: «Куда вы?» — «К Олегу Кублину». — «К Олегу? Ой, тяжелый Олежка, тяжелый. Трудно сказать, что будет». Для меня это был удар. Мне ведь все время твердили, что он в состоянии средней тяжести… Руки и ноги у меня сделались ватными, и в таком состоянии я должна была заходить к Олегу. Нетрудно сказать, что испытывали мать и отец Олега, которые тоже все слышали.

Нам навстречу выбежал врач. «Значит так, — говорит, — заходим по одному. И не дай бог слезы, истерика. Ни в коем случае! Если будете показывать свою слабость, лучше не входите, не впущу».

Первой пошла мама, сразу заплакала, и ее попросили выйти. Я мобилизовалась — слово военное, но оно как нельзя лучше подходит для той ситуации. Сказала себе: «Я все выдержу». Зашла, кажется, даже с улыбкой. На мой взгляд, держалась хорошо. Может, голос изменился, стал чужой от нервного перенапряжения. Олег весь в трубках — в носу, во рту, в животе. Совершенно беспомощный…

Я его за руку подержала. Он пытался оправдываться. Шептал что-то, трубки мешали, но я его поняла. Успокаивала: все будет нормально.

Вышла и… не помню. Очнулась на каталке, куда меня уложили. И огромный тампон с нашатырем под нос сунули. Подошла ко мне врач, она потом с Олегом лечебной физкультурой занималась. Узнала, что я жена Олега, и говорит «Так, красавица моя, ну-ка прекратить здесь обмороки устраивать. Все будет нормально. Ты посмотри, какой он красавец. У него и цвет лица хороший. Все у него будет хорошо. Его вылечат».

От нашатыря и от ее слов мозги у меня прочистились. Я пришла в себя.

С этого момента мы стали жить надеждой, хотя лечащий врач Олега сказал так: «Врачи не оптимисты. Вы особо не настраивайтесь. Поживем, увидим. Трудно дать какой-то оптимистический прогноз». Это были страшные слова.

Но доктор этот, ведущий хирург госпиталя полковник Владимир Николаевич Гайдуков, — и специалист, каких поискать, и человек замечательный. Он принимал Олега и вел его все время.

На работу я все эти дни ходила, мне сказали, что в таком состоянии нельзя сидеть дома. Телефоны и на работе, и дома не умолкали. Все друзья, знакомые, сослуживцы звонили, предлагали помощь — и моральную, и материальную.

Олег:«Витязь» всегда отличался сплоченностью.

Эля:Они друг за друга горой. Понадобился дорогостоящий антибиотик — нашли и привезли. В эти дни Олегу сделали еще одну операцию, исправляли то, что в спешке недоделали в Грозном и Ростове. Я об этом не знала. Спустя несколько дней после операции позвонил Сережа: «Эля, я разговаривал с врачом. Сегодня к четырем часам Олегу надо привезти поесть».

Это было такое счастье! Маме Олега позвонила, она сварила двойной бульон и сделала белые сухарики, и в четыре ровно я с термосом стояла у реанимации.

Началась жизнь в реанимации. Я вошла в эту роль. Как младенца, Олега кормила. Термосы, беготня по рынкам… Силы появились, надежда… Счастье…

Три недели Олег провел в реанимации. За это время на соседней койке несколько больных успело поменяться. Наконец и Олега перевели в общую палату.

Три месяца он пролежал в больнице. Летом мы съездили в Испанию. Эту поездку организовали для раненых. Программа реабилитации. Перед выборами президента.

Олег (смеется):Голосуй, а то не поедешь.

Эля: Осенью Олег опять лег в больницу, на операцию. Конечно, оперироваться не хотелось, тем более что летом он даже выходил на службу. Но деваться некуда. Операция прошла успешно. Врачи сказали: «Хорошо, что во время ранения Олег был голодный». Они же несколько дней одни сухари ели…

Олег:Когда меня ранило, я на некоторое время отключился. Пуля рядом с сердцем вошла. Минут через сорок ко мне смогли ребята подползти, обезболивающее вкололи. Первое, что пришло в голову: «Умирать легко, если сразу». А когда в сознание начал приходить, всю семью вспомнил, пока там лежал. «Как они без меня останутся?» Нет, думаю, нельзя мне умирать…

Теперь вот поднимать ничего тяжелого нельзя. Пресс качать нельзя, ничего нельзя…

Эля:Но он поднимает. Сумки таскает.

Олег:В больницу не ходим…

Эля (поправляет с улыбкой):Не хотим… Олег уволился в запас. Стал заядлым фермером, даже страусов в своем хозяйстве разводит, целыми сутками дома не бывает. А я места себе не нахожу, даже когда он на несколько дней в Брянскую область по делам уезжает. Привычка волноваться и ждать Олега, как прежде из военных командировок, с годами не прошла.

Не спешите нас хоронить…

6 часов 10 минут 16 августа 2000 года.

Стало светло, но солнце еще не взошло. Внезапно на группу спецназа отряда «Русь» обрушился шквал огня…

Стрелки часов дотянулись только до пяти утра 15 августа, когда группа специального назначения выдвинулась в сторону леса — северо-восточнее населенного пункта Аллерой.