«Благодеяния» Тарасовых принимали иногда странные формы. Состарилась ломовая лошадь, работавшая при банях. Ее отправили в ту же богадельню. Летом она паслась на приусадебном участке и, кроме того, ее кормили объедками. Разъелся Васька и стал похож на пивную бочку на коротких подставках. Там и окончил он свой жизненный путь и был закопан за огородом.

Сами Тарасовы не считали для себя пристойным управлять всем своим имуществом и входить в повседневные дела. У них был управляющий, доверенное лицо — Андрей Иванович ^[203]. Это была колоритная фигура: громадного роста, мужественного вида, умный и добрый человек, он спокойно и со знанием дела управлял всем хозяйством. Контора его состояла из него самого и конторщика Степана, изуродованного, горбатого парня, которого злые люди прозвали Квазимодо. Не избежал прозвища и сам управляющий, его прозвали Гарибальди, и действительно он напоминал Гарибальди, когда летом ходил в широкополой шляпе и коротком пиджаке.

Гарибальди служил у Тарасовых долго, снискал себе уважение, начиная от дворников и кончая самим хозяином. Уважали его и жильцы, и все, кто с ним соприкасался.

Жители доходного дома

Сменяясь, шумели вокруг поколенья,

Вставали дома, как посевы твои…

В. Брюсов

Когда я новый дом

Наместо старого построю,

Доходами с него я все долги покрою.

Демьян Бедный

На предыдущих страницах читатель познакомился с примером старинного, несколько патриархального домовладения, которое постепенно уже на наших глазах уступало место другому типу хозяйств, более соответствовавшему новому городу, развивавшемуся в сторону торгово-промышленного уклада жизни. Это выразилось в строительстве доходных домов, с неслыханной быстротой выраставших по всем улицам центральной части города. Были дома, рассчитанные на сдачу внаем квартир как обладателям порядочных средств, так и людям более скромного достатка, да и служащим с весьма ограниченным бюджетом. В таких домах квартиры были соответственно различной стоимости и различного качества. Таким образом, в доме получался конгломерат разнохарактерных, не смешивающихся между собой съемщиков, объединенных лишь интересами территориальными: ближе к месту службы.

Другой тип доходных домов был рассчитан исключительно на жильцов с большими средствами, требующих квартир со всеми удобствами, людей, имеющих собственные выезды или даже автомобили и не заинтересованных в близости к месту службы, а стремящихся к общению с себе равными. Там квартиры были все одинаково благоустроены, отличались лишь величиной да расположением окон — на запад, на восток, на юг — да по этажам. Такие дома вырастали на бойких местах: на Каменноостровском, на Больших проспектах Васильевского острова и Петербургской стороны, на Фонтанке, Мойке — словом, по всему городу ^[204]. Здесь уже подвизались такие крупные архитекторы, как Л. Бенуа, Лидваль, Щуко, Белогруд ^[205], задача которых была объединить традиции города — «строгий, стройный вид» — с требованиями новой, деловой жизни, что им вполне удалось.

* * *

Один из авторов, будучи студентом, проживал в первом типе доходных домов и потому наблюдал жизнь самых разнообразных семей, разных сословий. Этот дом был построен в 1910 году ^[206]на месте двух небольших деревянных домиков, снесенных энергичным подрядчиком, на углу Забалканского проспекта и Таирова переулка. Двор-колодец ^[207]был настолько тесен, что никаких подсобных помещений не было — ни сараев, ни дровяников, поэтому дрова завозились подводами со складов и тотчас разносились дворниками по квартирам, что создавало в них неуютную атмосферу и мусор. Дом этот имел 7 этажей, соседний тоже был высок, так что квартиры, выходившие на двор, были полутемными ^[208].

В нижних этажах помещались магазины, на вторых — конторы. С третьего до мансарды шли квартиры — чем выше, тем дешевле; на улицу выходили окна только одной стороны дома.

В доме были лифты и телефоны, но только внизу, поэтому верхних жильцов вызывали для разговора в контору. Тот же швейцар поднимал жильцов в лифте, за что каждый платил по 2 рубля в месяц.

Невольно съемщики квартир одного и того же этажа оказывались близки по жизненному укладу. Так, жители мансардного этажа ^[209], где было 3 квартиры, были люди средней руки: там жила семья приказчика, семья военного фельдшера и семья портного. Всем им было накладно платить 35 рублей в месяц за квартиру, поэтому они сдавали одну из трех комнат студентам Института инженеров путей сообщения, который находился поблизости. Если жил один студент, он платил 16 рублей; если жили двое — 20. На обязанности квартирохозяев лежала уборка комнаты с натиранием пола и кипяток утром и вечером.

Жильцы были, конечно, люди с разными привычками и своими особенностями сообразно профессии. Приказчик придавал большое значение наружности — одевался по моде, был чисто выбрит, надушен, что часто заменяло телесную опрятность. Относился к жене свысока, выдавая ей деньги на день, требуя отчета. Похаживал с другими приказчиками в театр, жене и дочери давал деньги только на кино. С людьми, по положению вышестоящими, разговаривал угоднически, раскланиваясь и прибавляя — привычка магазина — к словам «с»: «Так точно-с», «С добрым утречком-с!» ^[210]

Военный фельдшер, с утра до вечера принимая больных, лечил от всех болезней главным образом приказчиков Сенного рынка. Был весьма самоуверен и, в душе завидуя врачам с образованием, говорил, что основное в медицине практика, а не теоретические знания, за которые профессора «зря дерут с больных большие деньги». Тем не менее он не запрещал своим пациентам называть себя профессором. Жили они с женой скучно и копили деньги.

Самым многосемейным и приятным в общении был третий жилец, портной. Скромный, работящий человек, очень начитанный и по убеждению толстовец. Он шил на дому верхние дамские вещи от магазина-ателье Страубе, помещавшегося на Морской ^[211]. Ателье было модное, заказчицы состоятельные и капризные. Из магазина ему приносили выкроенные заготовки с рисунками фасонов. Заказы он выполнял точно в срок, и в этом часто ему помогали дети, ученики школ. Рабочий день этого труженика начинался рано — уже в 6 часов он сидел на своем громадном портновском столе ^[212]и что-то напевал себе под нос. Можно было иногда различить какую-нибудь арию из оперы. Он шутил, слезая в 12 часов ночи со стола: «Да здравствует 18-часовой рабочий день!» Он считал необходимым летом вывозить семью на дачу, сам же оставался в городе и работал. Иногда ходил слушать оперетту в сад «Буфф». Собеседник он был интересный, со своеобразными взглядами — считал, например, что думать можно только при шитье. Все эти три семьи меж собой почти не общались.

Этажом ниже мещанская семья из пяти человек снимала квартиру за 40 рублей, явно не по средствам: глава семьи, мелкий служащий, получал маленькое жалованье. Приходилось экономить каждую копейку, чтобы дети были одеты «не хуже других». Как «другие», родители хотели отдать детей в гимназию — значит, платить 60 рублей; возникало много неразрешимых вопросов. Приходилось унижаться, где-то выискивать дополнительные заработки, идти на всякие ухищрения, только бы не отстать от каких-нибудь Н. Н., которые сами-то тянулись за более состоятельными. Мать рыскала по городу по дешевым распродажам, переделывала, перелицовывала старое. Для поддержания необходимого знакомства надо было иногда принимать гостей; старались и здесь с угощением не ударить в грязь лицом, выходя при этом из возможностей бюджета. А главное — скрыть свое недостаточное состояние от взоров других. Внушали лицемерие и детям: не брать при гостях лишнее яблочко, при этом делать вид, что сыты и ничего не хотят. Неотступно головы этих людей сверлила мысль скрыть прорехи. Старшей дочери, «на выданье», внушалась мысль, что от ее брака зависит возможность исправить материальное положение семьи. Девушка привыкала к этой мысли и сама искала себе «подходящего», т. е. пусть старого и нелюбимого, но побогаче. Так возникали несчастные браки.