Дворец Несауалькойотля в Тескоко имел форму четырехугольника со сторонами примерно 1 километр на 800 метров. Часть этого пространства занимали общественные помещения — залы советов, суды, «кабинеты», оружейные склады — и частные: апартаменты правителя, гарем, покои, отведенные для правителей Мехико и Тлакопана, в целом более трехсот комнат. Остальное было занято под сады «с многочисленными фонтанами, прудами и каналами со множеством рыб и птиц, там было высажено более двух тысяч сосен… и в этих садах были многочисленные лабиринты, в том месте, где король совершал омовение и где человек, войдя, не мог найти выход… и далее, рядом с храмами, был дом птиц, где король держал всякого рода птиц, зверей, рептилий и змей, которых ему привозили со всех краев Новой Испании, тех же, кого не удавалось раздобыть, изображали в золоте или из драгоценных камней. И то же с рыбами — как с теми, что обитают в море, так и с речными и жительницами озер. Поэтому во всей стране не было такой птицы, рыбы или зверя, каких не сыскалось бы в этом месте — либо живьем, либо в виде изображения из золота и драгоценных камней».

Помимо дворца в Тескоко тот же правитель велел устроить роскошные сады в других местах, в частности в Тецкоцинко. «Эти парки и сады были украшены богатыми, роскошно отделанными алькасарами ^{39}; там были фонтаны, оросительные канавки, каналы, водоемы и купальни, а также восхитительные лабиринты, где он велел высадить множество цветов и деревьев всякого рода, привезенных из дальних краев… Вода для фонтанов, бассейнов и канавок для орошения цветов и деревьев этого парка поступала из своего источника: чтобы ее провести, потребовалось возвести крепкие и высокие стены из цемента, от одной горы к другой, и невероятных размеров, и акведук на вершине доходил до самой высокой части парка». Вода сначала накапливалась в бассейне, украшенном барельефами на исторические темы, «которые первый епископ Мехико, брат Хуан де Сумаррага, велел разбить на части, думая, что это идолы». Оттуда она вытекала по двум главным каналам: по одному — на север, по другому — на юг, пересекая сады и наполняя бассейны, в которых отражались резные стелы. Выходя из одного из этих бассейнов, вода «извергалась, разбиваясь в пыль об утесы, и падала на сад из благоуханных цветов, привезенных из теплых краев, и над садом этим словно шел дождь, так сильно и быстро вода билась о камни. За садом открывались купальни, высеченные прямо в скале… а затем замок, который был у короля в этом парке, в котором снова начинались многочисленные залы и покои, в том числе очень большой зал с двором перед ним, — там он принимал королей Мехико и Тлакопана и других вельмож, приходивших развлечься вместе с ним: на этом дворе устраивали танцы и другие представления для развлечения и увеселения… Весь остальной парк был засажен, как я уже сказал, всякого рода деревьями и благоуханными цветами, и были там всякие птицы помимо тех, которых король велел привезти в клетках из разных краев; все эти птицы пели так ладно, что нельзя было расслышать друг друга. После садов, за стеной, начиналось поле, изобилующее оленями, кроликами и агути».

А может, эти описания — всего лишь взыгравшая династическая гордость обыспанившегося Иштлильшочитля, индейского хрониста и потомка Несауалькойотля? Увы, то, что осталось сегодня от садов Тецкоцинко, лишь слабо напоминает о их былой роскоши, подтверждая, однако, в целом утверждения историка. Водопады, водные глади, цветочные клумбы исчезли, но в скале еще видны пересохшие бассейны, сохранились и древний акведук, лестницы и террасы.

Впрочем, завоеватели увидали похожие чудеса сразу по прибытии в долину Мехико. В ночь перед вступлением в столицу они прошли через Иштапалапу, стоявшую на берегу озера; Диас восторгается дворцом, где их разместили, — «большим и хорошо выстроенным из первосортного камня, кедра и другой ароматной древесины, с большими комнатами и патио, покрытыми навесами из хлопчатобумажной ткани, — зрелище, достойное, чтобы его увидели. Осмотрев все это, мы очутились в саду, настоящей усладе для глаз, ибо, прогуливаясь в нем, я без устали любовался разнообразием растений и их ароматов, цветочными клумбами, множеством плодовых деревьев и местными розовыми кустами ( sic), и бассейном с пресной водой. Еще одна вещь, достойная упоминания: большие суда могли зайти с озера прямо в этот сад по специальному каналу, и все было побелено известью, сияло блеском, украшено камнями и росписями и достойно всяческого восхваления».

И старый испанский солдат, писавший свои мемуары много лет спустя, с грустью добавляет: «Теперь всё это разрушено, погублено, больше ничего не сохранилось».

Однако это всего лишь дворец текутли.Что же говорить о загородных домах и местах отдыха самого императора? Кортес писал Карлу V: «У него (Мотекусомы) есть в самом городе и вне его несколько домов для отдыха… В одном из них имеется великолепный сад, над которым возвышаются площадки для обозрения из мрамора, облицованные яшмой великолепной работы… Там у него десять водоемов, где держат водяных птиц всякого рода, живущих в этих краях, они многочисленны и непохожи друг на друга… Для птиц, живущих на берегу моря, есть водоемы с морской водой, а для речных — с пресной. Время от времени из них сливают воду, чтобы почистить, и снова наполняют благодаря каналам; каждый вид птиц получает свойственную ему пищу, которой питается в природе. Так что тем, кто ест рыбу, дают рыбу, тем, кто ест червей, — червей, тем, кто клюет маис, — маис… и ручаюсь Вашему Величеству, что только птицам, поедающим рыбу, каждый день раздают ее по десять арроб(примерно 120 килограммов. — Ж.С.). Триста человек заботятся об этих птицах и не занимаются больше ничем иным; другие заняты исключительно уходом за больными птицами. Над каждым из этих водоемов были коридоры и места для наблюдения, где стоял Мотекусома, чтобы развлечься, глядя на них». И это всё? Нет, ибо, продолжает конкистадор, мексиканский император держал также «диковинки», в частности, альбиносов — «белых от рождения лицом, телом, волосами, ресницами и бровями»; карликов, горбунов и других уродцев; хищных птиц, выращенных в клетках, одна часть которых была закрыта, чтобы уберечь их от дождя, а другая пропускала воздух и солнечные лучи; пум, ягуаров, койотов, лис, диких кошек И сотни слуг занимались каждой из категорий людей или зверей, населявших этот сад-кунсткамеру.

Свидетельство Кортеса нельзя ставить под сомнение, поскольку его спутники подтверждают эти слова. Андрее де Тапиа почти в тех же выражениях перечисляет многочисленных птиц разных видов, хищных зверей и «диковинки», которых Мотекусома содержал для своего развлечения. «В этом доме, — добавляет он, — держали в большом количестве ужей и гадюк в больших кувшинах и горшках. И все это — единственно ради величия». Эту деталь подтверждает Берналь Диас, который говорит о «многочисленных гадюках и ядовитых ужах, на хвосте у которых была своего рода погремушка: такие гадюки опаснее всех. Их держали в кувшинах и больших горшках, набитых перьями, там они откладывали яйца и выводили своих змеенышей… и когда ягуары и пумы рычали, койоты и лисы выли, а змеи шипели, это было так ужасно, что казалось, будто ты в аду».

Не будем задерживаться на впечатлениях хрониста, который, в общем-то, прибыл из глухой провинции и впервые очутился в зоологическом саду — характерной особенности большого цивилизованного города. Отметим лишь ту заботу, с какой мексиканские правители окружали себя представителями всех видов флоры и фауны своей страны. Ацтеки питали настоящую страсть к цветам: вся их лирическая поэзия — настоящий гимн цветам, «опьяняющим» своей красотой и благоуханием.

Первый Мотекусома, завоевав Оастепек в теплых землях западных предгорий, решил устроить там сад, где росли бы все виды тропических растений. Императорские гонцы отправились в провинции за цветущими кустарниками, которые выкапывали из земли, стараясь не повредить корни, и оборачивали их циновками. В Оастепеке поселили сорок семей индейцев, уроженцев земель, где добыли эти растения, и правитель лично открыл свой сад в торжественной обстановке.